Но это будет позже, а сейчас…

В вечернем сумраке нашей спальни витал слабый аромат пионов, на этот раз бардовых. Легкое эхо парфюма, выбранного им для меня. Я лежала на груди Адриана, задумчиво глядя в его темно-зеленые глаза. Не знаю, сколько мы так уже лежали, время было вне рамок, когда вот так… Глаза в глаза, в тишине и полумраке, на смятых простынях.

Протянула правую руку, прикасаясь к его скуле, ведя по ней подушечками пальцев, поверхностно по чертам его лица, сокрывая их от темени вечера так любящей добавлять ему излишней резкости в сумраке. Так любящей его.

Прикрыл глаза, в темных ресницах запутался лунный луч, до того, подсвечивающий ровное изумрудное пламя. Повел подбородком, прижимаясь щекой к моей ладони. Снял руку с моей поясницы и положил на мой затылок, мягко ведя так, чтобы приложила ухо к его груди. Чтобы услышала, как учащается его сердцебиение, чувствуя прикосновения его губ к кончикам моих пальцев, пока он опустил руку, чтобы достать из одежды у постели коробочку.

Ароматы вплелись в кровь вместе с тем как одновременно он приподнял мое лицо за подбородок и глядя в глаза открыл коробку. Кольцо. Изящное, без излишеств, как воплощение его изумительного вкуса, всегда тонко чувствующего пределы разумной достаточности. Поцелуи лунных отблесков по грани бриллианта. Его сердце бьет чаще, множа во мне онемение, расцветающее в солнечном сплетении и покалывающими иголочками с кровью идущими по телу.

Кольцо в его пальцах, когда он прикоснулся губами к моему безымянному, глядя в мои глаза, которые застилала пелена. Слезы. От его взгляда сперло дыхание, пронзило, до мурашек, до легкой дрожи по всему телу от понимания, ценности и глубины, от того что без слов, но так ясно. От того, как необъятно то, что нас соединяет и как ничтожно то, что разделяет.

Кивнула, чувствуя дорожки на щеках и что ритм моего сердца совпадает с его. Перевел взгляд на мою руку. Металл заскользил по коже. Прикрыл глаза, целуя кольцо и едва слышно, рельефном бархатом в котором был покой, тепло и нужда:

— Дыши.

Сбито вдохнула. Потянулась к его губам, припала. И весь мир встал на паузу, стал несущественным, неважным, за пределами этих объятий, осторожных, так жаждущих сжать крепче и так боящихся сломать. От силы в нем, неукротимой, беспредельной, алчной и не переступающей его границу, у которой стою я. От его контроля своих желаний, безусловно темных, порой пугающих, но подчиняющихся ему, знающего, что я могу не потянуть и если упаду на колени, то больше никогда не встану. А ему так нужно чтобы стояла, чтобы была рядом. Он знает, что в нем есть все то, что в одно мгновение, даже без особых его усилий, может обратить меня в рабскую покорность с неистовой благодарностью принимающей его кандалы и удавку на своей шее, знает это, но ему нужно совершенно другое. То, что прошептала в его губы, то, что так давно хотела сказать и сказала свободной и по своей воле, по осознанному выбору. И его порвало от этого, накрыло, напитало силой и жаром, отодвинуло его тьму и пробудило его вновь, на этот раз сильнее. Мы получили друг в друге то, что нам так долго и так давно было необходимо.

* * *

Утро началось раньше будильника и снова без слов, в поцелуях и опаляющем жаре от понимания, что снова расстояние, снова истощение сил и разума под гнетом мира, которому вечно что-то надо.

Душ и кофе, рассвет за окном, его пальцы, застегивающие молнию моего платья на спине, поцелуй мне в шею, и острожное прижатие к своей груди, пока я переплетала наши пальцы, глядя в его темные глаза в отражении зеркала. Звонок его телефона, как напоминание, что наш лимит исчерпан.

— Хорошо, — сказал в трубку ровно, голос не отразил его очень краткой довольной полуулыбки.

Не глядя на меня, жестом позвал за собой и направился на выход. Лифт, подземная парковка, и я охерела.

Три суки.

Белая, красная и черная. Панамера. Номера ноль, ноль, два. Два нуля, три и четыре соответственно. На его любимом Лексусе, который седлают чаще других для царь-батюшки, номер ноль-ноль-один. Но буквы одни и те же у всех: А,Н, Т.

— Мне выбрать? — в неверии оглядывая автомобили, перевела взгляд на отрешенное лицо Адриана, равнодушно роящегося в телефоне, расслабленно уперевшись спиной о столб и засунувшего правую руку в карман джинс.

— Ни к чему. Все твои. По настроению цвет выбирай. — Ровно отозвался, так и глядя в экран. — Заметил, как ты на эти лягушачьи морды реагируешь, жирный кот. Держи. — Вынул из кармана три иммобилайзера и протянул мне.

Я смотрела на это каменное ебало и внутри опять хорошо так стало. Вот стоит как Алеша Попович, который сам себе в зеркало не улыбается, потому что серьезный такой. Полностью равнодушный, как бревно прямо, ну чурбан бесчувственный! Ключи мне протягивает, как будто ничего такого не происходит и в телефон пялится. У меня снова внутри все затрепетало и накрывало от восторга.

Пружинящим шагом подошла к нему, забирая ключи и сжала его ладонь. Ноль реакции. У меня все переворачивается, а у него взгляд все так же молниеносно по строчкам в телефоне, но на миллисекунду уголок губ приподнялся, всего на секунду, а я чуть не взвизгнула и нагло выдала, чтобы еще увидеть его эмоции:

— Хочу матовые!

— Покраска или пленка? — но-о-оль реакции.

— Покраска. — Еще шаг к нему и, не удержавшись прильнула, потерлась носом о плечо. Ну, среагиру-у-уй! Ну, ты же видишь, как меня распирает!

— Как вернемся, все будут уже матовыми. — Голос безэмоционален.

Я тихо взвыла от обожания, пританцовывая на цыпочках и изо всех сил обнимая эту невозмутимую скотину. Затемнил экран и посмотрел на меня. Улыбнулся. Пьяняще. Хрипло выдохнула, прижимая его плечами к столбу и впиваясь в губы. Скользнул языком по языку, но мои ладони, потянувшиеся ниже его пояса, сжал и не дал притронуться к явно набирающей силу эрекции. Мягко отстраняя от себя. Я разочарованно простонала, он перевел взгляд за мое плечо и слегка повел подбородком. Оглянулась и заметила два тонированных внедорожника. Моя охрана.

За грудиной похолодело. Охрана усилена. Предыдущая ездила на одной машине. Перевела взгляд на Адриана, негромко сказавшего:

— Ты спрашивала у Никитина, что происходит со страховой.

Медленно кивнула, глядя в его спокойные глаза и послушно отступая. Формулировка была иная, когда я Гену об этом спрашивала: «можно ли мне узнать что там со страховой, бывшая свекруха не развалила ее еще?». Просто болезненное любопытство. Как у любого человека, который вкладывал силы и время в свое дело, в итоге доставшееся другому. Злорадное болезненное любопытство. А с учетом того, что я возвращаюсь в свой город, знаю, что могу не удержаться и явиться туда, чтобы самой все разнюхать и по возможности подосрать. А мне этого делать нельзя.

— Что он тебе сказал? — Адриан совершенно спокоен.

— То, что ты разрешил ему сказать. — Усмехнулась, глядя на одобрительную иронию в темных глазах. — Что компанией рулит Витя по доверенности, оформленной на него свекровью.

— Бывшей. — Интонация ровная, лицо тоже, но краткий холодный свист хлыста мрака рядом прозвучал, прямолинейно сказав, что ему не по вкусу если я буду терять эту приставку по отношению к представителям семейки Гартман. — Я оформил доверенность, Гартман возражала недолго, решила вернуться в Барселону. Я думал, цену заявит большую, но, видимо, не догадалась. — Адриан прохладно усмехнулся, снова облокотился спиной о столб, чуть склоняя голову и неотрывно глядя на меня. — Шахматову убил не Громов, алиби у него железное, но она сама открыла дверь и сама впустила гостя или гостей. Значит, знала их, но не настолько хорошо, потому что выпала из окна. Захар Неизвицкий уехал из города сразу после этого, скрывается у тетки в Сыктывкаре, искренне уверенный, что его при всем желании нельзя найти. Точнее, был уверен, что нельзя, однако, он тоже не знает, кто убил Шахматову. Громов, после того как траванул тебя, исчез. Действительно исчез. Найти не смогли. Подозреваю, что и не найдем. Мне было интересно, кто вас выкашивает и почему. Зажоркину, после того, как я убедился, что он тоже ничего не знает, оформили доверенность на управление и пристально за ним наблюдали. Но кто бы это ни был, на наживку он не клюнул, соответственно из вашей пятерки только двое точно что-то знали. Одну убили, второго, скорее всего тоже, сразу после того, как он не смог забрать тебя. Передоз. Громов траванул тебя специально не до конца, дозу высчитали. Тебя должны были просто забрать, скорее всего, купировав состояние. Когда это будет нужно. Ты возвращаешься туда с усиленной охраной и будешь постоянно ею окружена, пока я не вернусь. По всей это ситуации у меня есть только одно логичное предположение и сейчас люди роют в его направлении. А теперь я задам тебе очень важный вопрос и хорошо подумай, прежде чем на него ответить. — Он пристально смотрел в мое лицо, темень напитывала его глаза, замораживая все внутри, голос звучит очень вкрадчиво и очень серьезно, — Вика, есть ли что-то, что я должен узнать именно от тебя и именно сейчас, — его взгляд на мою руку, на кольцо и снова в мои глаза, — а не от моих людей и когда будет поздно?

С трудом сглотнула, чувствуя, как холодом и мраком кольнуло сердце. Отрицательно повела головой. Он долго, не моргая, не отводя взгляда смотрел в мои глаза. Наконец, кивнул и направился к лифту. Перевела дыхание и чуть погодя на неверных ногах пошла за ним.

* * *

Я нервничала, хотя в принципе все шло хорошо. За три дня он позвонил два раза. Первый, как только сошел с трапа, второй сегодня утром, голос вроде бы ровный, но чувствовалось, что что-то не так. Шелест выдоха дыма в трубке, его позвали и он сказал, что перезвонит.

День клонился к своему завершению, ристалище активно чистилось, только что из кабинета в неплохом ресторане ушли представители из комитета по банкротству, с которыми мы в неформальной обстановке под вискарь и мысленный шелест купюр дружелюбно обсудили пару интересных вопросов.