* * *

Перелет на Кайманы был вечерний. После взлета Вике разложили постель и она почти сразу уснула. Как оказалась, спит мертвецким сном. Потому что не проснулась даже тогда, когда я, увлекшись статьями в телефоне, шла из туалета к дивану, где полулежал Адриан, глядя на сопящую Вику, обнимающую починенный военный трофей; я наткнулась бедром на подставку с вазой, которая с эпичным грохотом разбилась.

— Блять. — Выдала я, мгновенно прикрывая рот ладонью и глядя на Вику, которой было похер, она даже не шевельнулась.

— Я же говорю, у вас проклятие имени. — Хмыкнул Адриан подзывая меня жестом. — То, что спите как пожарники, наверное, тоже.

На большом Каймане были днем следующего дня. Я понимала, почему Адриан сказал выбрать «нормальный» джет и я выбрала нехуевого клювокрыла за бешеные бабки, от которого даже у его бухгалтеров, явное повидавших всякое глаз задергался, но долгий перелет все равно заставлял чувствовать усталость и разбитость. До того момента пока не увидела чистейшие песчаные пляжи, заросли тропической зелени, ухоженный современные город, пролетающий за окном автомобиля, пока ехали на виллу с бассейном и собственным пляжем.

Душ, обед, сонно зевающая Вика. За Адрианом приехали. У нас охрана и машина для развлечений, недолго думая, отправились в город.

И Адриан был прав, его дочь была совсем не обременяющей, несмотря на остаточные мои опасения.

Она была затягивающей. Безупречным воспитанием и живой яркой любознательностью.

Была притягательна полнокровной жизнью и жаждой, которая присуща только детям. Она просто очаровывала не по годам рациональностью суждений, самостоятельностью, с ней было интересно, будто заглядываешь в другую вселенную со своими законами.

Я не могла оторвать взгляда от ее расширившихся глаз, полных восхищения и благоговения, когда она смотрела на аквамариновые воды с пенящейся шапкой мягких упругих волн. Рассматривала песок, который был будто бархат, орошенный жемчужной пудрой. Я знала, что даже эту безупречную красоту она видит гораздо ярче и насыщеннее, чем доступно обычному человеку.

И бил диссонансом ее явно урезанный восторг в словах, при таком чистом и по детски прекрасным блеске глаз. Глядя на нее, яркую и живую, я видела наследие Адриана. Она тоже старалась быть сдержанной, она знала границы, ей были объяснены грани дозволенного и пояснены почему необходимы эти грани. Она знала слово "нет" и "нельзя", но, что самое главное, знала, почему произносятся эти слова. Маленькая леди. Совершенно неизбалованная при всех безграничных возможностях и бескрайней любви своего отца. Что цепляло гораздо сильнее.

И она понимала все и ни на чем не настаивала, но она была еще ребенком. Поэтому я чувствовала себя полной сволочью отказывая ей в жаренной ерунде на открытых прилавках, что распространяли умопомрачительный аромат на одной из улиц, где мы проходили. Я попыталась объяснить, почему нельзя покупать готовую пищу на таких открытых прилавках, чувствуя себя отчего-то виноватой. Вика лишь грустно кивнула, качнув русыми косами, которые утром ей заплела.

Предложила ей зайти на рынок, чтобы она могла выбрать еду, которую мы с ней сами приготовим, избегая вероятности купить готовую, но некачественную.

Памянутая о тошнотворности для нее супермаркетов, я уже готова была смириться с отказом и быстро перебирала в голове варианты, чем отвлечь раздосадованную Вику, но она неожиданно охотно согласилась. И я с неясным, нечетким облегчением узрела, как ее глаза снова загораются, пока она рассматривает прилавки под тентами.

Выбрали филе рыбы и набрали овощей для риса на гарнир. Подумав и так и не вспомнив о наличии кухонной утвари на вилле решили, что нужно перестраховаться и взять сковородку-гриль и пару кастрюль с собой. Ну и еще по мелочи. По итогу Юра, один из охраны, нес три пакета.

К концу дня я была влюблена в нее, в ее искренность, в ее воспитанность и одновременно пытливость, любопытство и жажду жизни. В ее понимание того, что не все видят так, как она, и нужно быть корректной. Она знала, что она особенная, она знала, что не всем дано то, что дано ей, и она стремилась быть сдержанной, контролируя себя от по детски свободных и ярких порывов показать свои чувства. Нет, не чтобы быть такой как все. Просто из-за понимания, что человеку по сравнению с ней скудно видящему, может стать некомфортно. И это почти шестилетний ребенок. Я понимала, что ей внушали эту модель поведения с целью, чтобы она не испытывала негатива от множества злых и завистливых людей, которые любое отклонение от нормы трактовали как патологию. Ее оберегали, ей объясняли, почему мимикрия под стандарт необходима. Но этот маленький человек уже мыслил по собственному, и по своему смотрел на обстоятельства: когда я задала вопрос, почему она так себя сдерживает, она покорила меня совершенством обоснования своего поведения, что не всякому взрослому под силу — подумав и долго глядя мне в глаза, все-таки решила сказать честно, что не хочет, чтобы человеку рядом с ней было неуютно. Неуютно. Слово такое подобрала… Я не знала, кем она станет, когда вырастет, но знала, что гораздо более лучшим чем я и кто-либо известный мне.

День приближался к своему исходу, когда мы ехали по шоссе в сторону виллы. Испытывая зависимость от искр эмоций дочери Адриана и легкий дискомфорт от ее последних слов, попросила свернуть на ближайший пляж. Чтобы она успела посмотреть на закат. На Карибском море они особенно красивы. И глядя в ее глаза, заполняющиеся эхом прекрасного, я поняла, что пока мы здесь находимся, Вика будет видеть каждый закат, чтобы она имела возможность вот так пропитываться теплом заходящего солнца и сияла от восторга. Она видит в нем гораздо большее, и мне хочется любой ценой подарить ей каждый закат. От нее веет таким теплом, когда она видит красивое… Меня завораживали ее глаза с блеском благоговейного восторга, восхищения, когда она смотрела на волны с отблесками заката. Меня за тончайшие струны души трогала ее энергетика, полная любопытства и жажды узреть все полнокровие мира окружающего ее, позволяющего ей видеть себя так, как мало кому позволяет. Она была какой-то… это прозвучит неуместно, странно, непонятно, но глядя на нее с разметавшимися волосами, с жаждой и благоговением глядящей на закат, я не могла подобрать иного слова, кроме благословенная. И мне так хотелось познать непостижимую для обычных людей призму, через которую она смотрит на мир, разрешающий ей видеть себя. Ее сознание, расширенное и глубокое, завораживающее, потому что ей дозволено зрительно прикасаться к богатейшей палитре мира, а это требует места в сознании, формирует его особую глубину, расширенность, ее такую детскую еще, но такую непорочную и чистую непосредственность.

— Хочешь искупаться? — негромко спросила я.

— Но у меня нет купальника, — она вскинула голову, глядя в мои глаза с выражением "ты чего, взрослая тетя, совсем, что ли? Как девочки могут купаться без купальника?".

Могут.

Я скинула футболку и шорты, оставшись в одном чурном нижнем белье и подмигнув ей пошла спиной вперуд к пенящейся кромке. Вика стояла, заглушая восторг и глядя на меня. Чтобы потом скинуть лямки джинсового комбинезончика, но оставив топик с радостной улыбкой помчаться за мной.

Сдержанность это хорошо, Адриан, но твоя дочь еще совсем ребенок. Необычный для этого падшего мира, очень яркий и просто непостижимый, ей нужно хоть иногда быть свободной в своих выражениях. А грани… они нужны, но в определенном месте и времени, и когда она настолько развита и талантлива, она сама поймет, когда и с кем это уместно и необходимо. Ей, такой живой, нужна свобода. С теми, кто все понимает. Пусть будет сдержанной с другими, которые могут осудить. Ей жизненно необходимо быть свободной с теми, кому это нужно так же как и ей.

Мы плескались в волнах, смеялись, я держала ее руками под корпус, стараясь объяснить, как научиться плавать. У нее не получалось. Она отфыркивала воду и снова решительно шла ко мне. До тех пор, пока не стемнело и я сказала, что нужно идти к машине. Она пошла. Взяв с меня обещание, что завтра продолжим.

Приехав на виллу и разобрав покупки, приступили к готовке. Пока я строгала перец для гарнира, то заболталась с ней и мы немного упустили рыбу на гриле. Вика искренне расстроилась. С трудом отвлекла юного перфекциониста от маленькой неудачи, кажущейся ее весьма весомой («как это папа подгоревшую рыбу не заметит, тетя Вика, вы что! Папа такой, он все замечает! Просто не всегда говорит! И нельзя ему подгоревшую рыбу, он не скажет, но ему же будет невкусно!»).

Пока она купалась в душе, я вышла на террасу и сев в кресло, долго думала, следует ли звонить Адриану. Решившись, отправила смс с вопросом. Перезвонил через пару минут.

— Ты когда приедешь? Мы тут с Викой ужин приготовили.

— Да ну? — в голосе усмешка. — Вика ненавидит готовить.

— Э… ну, протеста она не выразила, — неуверенно ответила я, быстро проматывая в памяти процесс готовки.

— Заинтересовала, значит. То, что ей не интересно, она делать вообще не станет. Упертая, как баран иногда.

— И в кого это она? — фыркнула я, пригубив сок и глядя на подсвеченные воды бассейна недалеко от террасы.

— У тебя с Натальей много общих тем для разговора, — рассмеялся совершенно искренне, легко и негромко, спокойно. — Вик, часа через три. Раньше никак. Уложи ее, пожалуйста. Пару сказок прочесть и немного полежать, пока не уснет. Если не сложно.

— Не сложно.

От сказок классических мы с ней решили отказаться. Я пыталась, честно пыталась остаться в рамках нормальности, но пирожок из моей сказки стух на солнце, пока убегал от лисы, потом деловито ходил по лесу, предлагая себя съесть тем, кто за ним до этого гонялся, но они не рисковали из-за слабой пищеварительной системы и в конце концов пирожок прокачался и захватил этот сервер. Она заливисто смеялась и с загоревшимися глазами смотрела на меня, чем очень стимулировала мою неуемную фантазию.