– Почему ты посчитала нужным сообщить мне о таком известии? – спросила старшая сестра.

Мария поняла: Джоанна не хотела вспоминать прошлое, она предпочитала его забыть.

Спокойно и негромко Мария объяснила сложившуюся ситуацию:

– Твоя дочь находится у меня в Эмсбери уже более года. Я не упоминала о ней раньше, так как понимала твое положение и не хотела понапрасну бередить прошлое. Что было, то было. Но теперь... Я приехала спросить, не желаешь ли ты после смерти ее отца забрать девочку к себе?

Еще молодое лицо Джоанны потускнело, с него словно отхлынула кровь, отчетливее проявились морщинки, в темных волосах сестры Мария заметила вдруг несколько седых. Потом легкий румянец вновь вернулся, и Джоанна сказала:

– Какая она... моя девочка?

– Она своеобразный ребенок. Смышленый, крепкий, красивый. Ей нужна мать.

– Как она попала к тебе?

– Ее отправил Уоллес. Около года назад. Написал мне, что, должно быть, долго не проживет... так оно и оказалось... Хотел, чтобы девочка узнала в конце концов, кто она такая, просил приютить ее. Я согласилась. – Мария внимательно вгляделась в лицо сестры. – Надеюсь, ты не против? Не порицаешь меня?

Та, вздохнув, покачала головой:

– Нет. Ни тебя, ни Уоллеса. Но дело в том... Мой супруг будет против.

– Полагаю, уж его-то ты сумеешь уговорить, сестра. В голосе Марии послышалась малая доза ехидства.

– Нет, не смогу... – В глазах Джоанны блеснули слезы. – Я рада, что девочка у тебя, Мария. Возможно, я приеду к тебе в Эмсбери, чтобы повидать ее.

– Возможно, – эхом отозвалась сестра, не веря словам Джоанны. – Не в этом году, так в следующем, да?

Джоанна схватила руки Марии в свои, крепко, до боли, сжала их.

– Ты будешь для нее лучшей матерью, Мария! Слова прозвучали как заклинание, как мольба. Как просьба простить ее. Мария наклонила голову. Она почувствовала в словах Джоанны призыв судьбы, волю Господа, возлагающего на нее ответственность за еще одного человека. И ему она отказать не сможет.

В молчании сестры повернули обратно к дому.

Конечно, Джиллиана воспользовалась отсутствием наставницы и упросила двух самых молодых воинов из монастырской стражи посостязаться с ней в бою на мечах. Вообще-то по договору, заключенному с Марией, она должна была если и заниматься учебным боем, то исключительно сама с собой, что и делала с завидным постоянством и порой под любопытными взглядами опытных воинов, одобрявших и поддразнивавших ее, наблюдая, как она орудует мечом, повторяет приемы, которым научил отец: как она рубит, колет, наскакивает, отскакивает... А также как ловко владеет кинжалом и как метко стреляет из своего лука. Ну, бывают, конечно, огрехи, чего уж говорить, но ведь она всего-навсего девчонка, к тому же совсем желторотая, а занимается чисто мужскими делами.

Один из юных бойцов-соперников, пятнадцатилетний Питер Энгер, еще даже не омочил свой меч ничьей кровью. Второй тоже не мог похвастаться участием в настоящих битвах. Тем не менее они поднаторели в учебных сражениях и снисходительно улыбались, глядя на девчонку, которая так забавно выглядит в воинской одежде и в шапочке, под которую тщательно упрятаны темные косички.

Однако улыбки слетели с их лиц, когда они один за другим испытали на себе умение и ловкость девчонки и не могли ничего противопоставить точности ее расчета и быстроте движений при наскакивании, отскакивании... другими словами, во время ее стремительных атак.

Ей понадобилось всего минут десять, чтобы расправиться с Питером, выбив в конце боя меч из его рук.

– Сдаешься? – спросила она спокойным твердым голосом, словно только что не прыгала вокруг него, не размахивала оружием, не таким уж легким для ее собственного веса и роста.

Ошеломленный, юноша признал свое поражение.

Его место занял семнадцатилетний Роберт, тоже почитавший себя опытным бойцом, но уже обеспокоенный проигрышем товарища. Джиллиана, в свою очередь, понимала, что он уже видел ее приемы, и помнила слова отца: в таких случаях непременно следует применять какую-нибудь новинку. Она так и сделала, время от времени перехватывая меч в левую руку и сбивая тем самым противника с толку.

Бой получился затяжным, его с интересом наблюдали взрослые воины. Но Джиллиана начала уже чувствовать усталость и тогда прибегнула еще к одному приему, выученному и отработанному с отцом: отскочив от противника, она перехватила меч в левую руку, а в правой у нее оказался один из кинжалов, заткнутых в высокий башмак. Поймав очередной удар в чашку рукоятки своего меча и сумев на мгновение задержать его там, она ухитрилась коснуться кинжалом горла Роберта, повернув оружие так, чтобы не поранить юношу.

– Ты уже мертв, мастер Роберт! – крикнула она, тяжело дыша.

Тот не ожидал от нее такой уловки, однако нашел в себе силы улыбнуться и бросить меч на землю со словами:

– Ты права, девочка.

А зрители приветственными возгласами и взмахами рук выражали свое полное одобрение.

– Кто научил тебя так сражаться? – спросил Роберт, помогая Джиллиане удержаться покрепче на ногах, потому что она начала покачиваться от усталости.

– Мой отец. Он хороший воин.

– И достойный человек, я уверен в этом, – сказал самый пожилой из стражников, – Где он сейчас, дитя?

– Далеко.

Джиллиана еще не знала, насколько верным был ее краткий ответ.

– Можешь, если хочешь, сражаться со мной в любое время, – милостиво предложил ей младший из соперников, за что она наградила его нежной улыбкой.

И тут раздался голос домоправительницы:

– Джиллиана, где ты?

– Не говорите про то, что мы тут делали, – попросила девочка стражников, и те согласно закивали головами, а она заторопилась в сторону конюшен.

С тех пор Джиллиана почувствовала, что стражники приняли ее в свое боевое сообщество.

Уложив меч в ножны и спрятав кинжал, Джиллиана сняла шапочку, заткнула ее за пояс, расправила косички и на вновь окрепших ногах побежала по саду туда, откуда раздавался голос строгой миссис Чоут.

Брат Уолдеф стоял возле наружной стены замка Стерлинг и с ужасом смотрел на выставленный там кусок человеческого тела. Говорили, он принадлежал Уильяму Уоллесу, и у монаха не было причин не верить людям. Он пробормотал молитву о душе покойного, кого любил и кем восхищался, собрался с силами, натянул капюшон на голову с выбритыми на макушке волосами – знак принадлежности к католическому духовенству – и продолжил путь. Его настоятель дал ему позволение покинуть монастырь, и брат Уолдеф направлялся сейчас на юг, в Эмсбери, где находилась одна маленькая девочка, которую он хорошо знал.

После недельного отсутствия Мария возвратилась в Эмсбери как раз к вечерней молитве и сразу в дорожном платье прошла в церковь, чтобы присоединиться к находившимся там сестрам-монахиням. Заняв свое место на хорах, она ощутила вдруг, что боится предстоящей встречи с Джиллианой. Чувство страха было непривычным для нее, сильной, умевшей, несмотря на сравнительно молодой возраст, принимать жизнь во всеоружии, с открытыми глазами, не подчиняя себя никому, кроме Вседержителя.

Она рассеянно подпевала словам мессы, допустив несколько ошибок, за которые решила позднее наказать себя, и, сразу после того как закончилось величание Богородицы, поднялась с места и отправилась к себе в покои, где в одной из комнат застала Джиллиану. Сидя на скамейке, та пыталась что-то вышивать на небольшом куске материи, облегчая себе трудную задачу ритмичным покачиванием ногой, отчего ее тело находилось в непрерывном движении. Приход Марии заставил ее поднять голову и с любопытством вглядеться в вошедшую, потому что в руках Мария держала какую-то большую И, по всей видимости, тяжелую деревянную коробку.

– Как хорошо, что вы наконец приехали! – воскликнула девочка с воодушевлением, которое наводило на мысль, что в отсутствие хозяйки ее поведение не отличалось благонравием.

Мария сняла плащ, положила его на один из украшенных тонкой резьбой сундуков, находившихся в комнате, подвинула стул поближе к скамье и уселась напротив Джиллианы, пристально глядя на нее, отчего та почувствовала себя неуютно.

– Вы хотите что-то сказать мне, сестра Мария? – спросила девочка.

– Да, мое дитя, – ответила принцесса, обретая утерянную храбрость. – Твой отец мертв.

Она увидела или ей показалось, как тень заволокла лицо девочки и затем исчезла, растворилась в воздухе, когда та сумела перебороть себя и снова поднять голову.

– Как он умер? – спросила Джиллиана.

– Его казнили в Лондоне двадцать второго числа, – сказала Мария. – Мне говорили, он принял смерть спокойно.

Не дай Бог рассказать ей подробности...

– Он так и должен был сделать, – тихо проговорила его дочь. В ее синих, ставших почти черными глазах появилась боль. – Как они его схватили?

Мария не хотела откровенно отвечать, но почувствовала, что скрыть сейчас всю правду означало бы поступить нечестно по отношению к почившему воину и к его дочери.

Она сказала:

– Его выдали нам... англичанам, – поправилась она неловко.

– Кто? – сурово спросила девочка.

– Кто-то из шотландских лордов. Мой отец... король... не посчитал нужным сказать мне, кто именно и сколько их было.

Джиллиана кивнула, словно ответ совсем не удивил ее, и судорожно вздохнула. В ее детской голове формировались зрелые, далеко не детские мысли... Что ж, он долго и много воевал за свою страну и защищал ее от всего сердца. Она же, его страна, ответила ему предательством, отреклась от него. Но он всегда пребудет в душе и в сердце своей дочери, поклялась она себе, и она сделает все, чтобы отомстить за отца. За его поруганную честь...

Не имея возможности разгадать ее мысли, сестра Мария пристально смотрела в лицо девочки, чувствуя, как в ее богобоязненную душу входит истинная любовь к ней – сироте при живой матери, к несчастному ребенку, отданному ей на воспитание.