Он был молод, но не настолько легкомыслен, чтобы вот так расстаться с женщиной после произошедшего между ними, хотя не верил ни одному ее слову, и назвал себя. Его имя, разумеется, ничего ей не говорило. Вторично она услышала его, когда оно появилось на устах у многих: после битвы у моста Стерлинг.

На прощание она тогда сказала:

– Если у меня появится ребенок, я должна буду сообщить тебе. Сейчас уже слишком поздно приписать его моему покойному мужу...

Однако, поняв, что она беременна, Джоанна, преступив законы и вызвав безмерный гнев отца, поспешно вышла замуж за одного из вассалов своего супруга, некоего Ральфа де Монтермира, к тому же незаконнорожденного. Таким образом, у будущего ребенка появился какой-никакой, но отец.

Впрочем, тот не захотел даже видеть родившуюся девочку и предложил жене отправить ребенка к его настоящему отцу.

– Если бы родился хотя бы мальчик, – говорил он супруге в утро крещения малышки, – но я не могу оставлять наследство дочери другого человека, тем более что твой отец и так меня не жалует...

Джоанна решила назвать дочь Джиллианой, взяв первые две буквы и последние три из своего имени, а середину из имени Уильям.

После крещения ребенка сразу отправили на север с преданным слугой и с кормилицей, а тем временем распространили слух о смерти новорожденной.

Уоллес получил необычную «посылку» вскоре после битвы при Стерлинге и, к собственному удивлению, не испытал ни злости, ни досады, а, наоборот, почти сразу привязался к беспомощной крошке. Ни на мгновение он не сомневался, что это его дитя, и печать королевского дома Плантагенетов на сопроводительном письме не могла ни укрепить, ни поколебать его веры. Письмо ему прочитал брат Уолдеф, и потом они сожгли послание и развеяли пепел.

Девочка воспитывалась как дочь воина. Другого воспитания Уоллес ей дать не мог, да и не хотел. Его умиляло, как рано она научилась обращаться с оружием, какое проявляла при обучении рвение, сколько жара вкладывала в детские военные игры, как стремилась быть во всем первой, побеждать, обращать в бегство, класть на обе лопатки своих .противников-мальчишек. Вероятно, сказывался в ней характер матери, в страстности и азартности которого он мог убедиться в ту достопамятную ночь.

Когда девочке исполнилось семь лет, он велел своему оруженосцу юному Джайлзу Грею начать с ней более серьезные занятия военным искусством: стал одевать как мальчика, часто сажал на коня и следил, чтобы ход ее мыслей склонялся больше в сторону боевого ремесла.

Но внезапно наступил момент, когда он понял, что совершает ошибку, желая приспособить девочку к той жизни, какую ведет сам и которая ограничена весьма узким кругом людей, занятий и целиком зависит от замыслов и целей тех, кто возглавляет могущественные шотландские кланы – от лордов Брюса, Дугласа, Морэ, Мантита. Стоит им закончить воевать против англичан, и он окажется не у дел, беспомощным, словно рыба, выплеснутая на песок. И значит, у Джиллианы должна быть другая, собственная жизнь, к которой необходимо ее готовить.

Младшую сестру принцессы Джоанны – Марию многие считали лучшим ребенком в королевском роду, отдавая ей предпочтение перед старшей сестрой и даже перед братом Эдуардом, будущим королем. Еще в шестилетнем возрасте ее определили в бенедиктинский[2] монастырь в Эмсбери. И когда Марии исполнилось двадцать лет, будучи монахиней, она уже знала, что принадлежит к роду Плантагенетов и является дочерью короля. Она вела жизнь далеко не затворническую, обособленную от монастырской. У нее был собственный штат слуг, она часто совершала поездки по стране, посещала королевский двор. Если можно так выразиться, она заключила собственное соглашение с Всевышним и, став его невестой, поддерживала свою чистоту и непорочность. Однако ее не тяготило такое предназначение и не мешало радоваться жизни вообще, любить людей, интересоваться ими и их делами. Они же ценили ее честность, благородство и платили ответной любовью.

К ней и решил обратиться Уоллес с вопросом, не пожелает ли она принять его дочь (свою племянницу) под попечительство.


«...Я воин, моя жизнь может прерваться в любую минуту, – писал сестре Марии по его просьбе братУолдеф. – ...И я не хочу, чтобы дочь Джоанны осталась брошенной на произвол судьбы в этом мире...»

Принцесса-монахиня дважды прочитала письмо Уоллеса, и содержание не вызвало у нее никаких подозрений, ибо она была посвящена в тайну своей сестры о том, что приключилось с ней в Нортумбрии, даже присутствовала и помогала ей при родах ребенка. Позднее, когда Джоанна пустила слух о внезапной смерти девочки, Мария не поверила ему, и вот ее сомнения подтвердились. Более того, она узнала имя незнакомца и что он проживает в Шотландии. Теперь понятно, почему сестра окружила все случившееся такой тайной.

Ответ Уоллесу Мария написала собственноручно, и он был весьма лаконичен: «...Пришлите ребенка ко мне в августе».

Бестрепетный, смелый воин, Уоллес не сразу решился сообщить дочери о предстоящем расставании с ним и со своим домом и не мог произнести роковые слова до последнего дня августа. Глубокой Ночью, когда девочка уже спала, он стал укладывать ее незамысловатые пожитки, оставив только то, что она должна надеть в дорогу. Мешок был уложен почти по-солдатски: две походные рубахи, легкий плащ, другой плащ – поплотнее, две пары потертых штанов, две пары башмаков, гребень, несколько кинжалов, детский меч, а также небольшой кошель, набитый серебряными и оловянными монетами. Он уже предупредил своего оруженосца, что Джиллиана поедет с ним на одном коне, и назвал место назначения: монастырь в Эмсбери. Укладывая ее вещи, он терзался предчувствиями, к которым обычно склонны все кельты, что он больше никогда не увидится со своей дочерью.


В ту ночь Джиллиана, еще не имевшая понятия о том, что ей предстоит, тоже ощущала тревогу. Внезапно проснувшись, она села на соломенном матрасе, прислушиваясь к звукам, раздававшимся сверху из большой комнаты, узнавая и не узнавая шаги отца и не понимая, что он там делает в столь неурочный час.

Когда он наконец спустился вниз, то застал дочь совсем проснувшейся и взволнованной больше, чем обычно.

– Ты должен сказать мне, что случилось, – заявила она дрожащим голосом.

Уоллес опустился к ней на постель, взял за руку.

– На рассвете ты покинешь этот дом, Джиллиана. С тобой поедет Джайлз Грей. Он привезет тебя к твоей тете, леди Марии, в монастырь бенедиктинцев, где ты будешь жить. Там ты научишься читать, писать, шить и многим другим вещам, коим я не могу обучить тебя.

Она открыла рот, чтобы ответить, но он в некотором смятении продолжал:

– Ты должна послушаться меня, Джиллиана, и выполнить свой долг. Но запомни мои слова... – Она шире открыла глаза, они казались огромными на худеньком лице. Не в силах оторваться от ее взгляда, он договорил: – Никогда не забывай того, что ты дочь воина и сама тоже воин.

Услышанное слово «никогда» дало ей понять, что он навеки прощается с ней, и у нее сжалось горло, однако она была еще слишком юной, для того чтобы молча смириться с горем или с неизвестностью, и потому спросила:

– Я увижу тебя, отец?

Он не заметил или не захотел заметить слез в ее голосе, но, наверное, первый раз в жизни пожалел, что всего-навсего простой солдат и у него в запасе нет красивых и нежных слов.

Он коротко ответил:

– Я воин, каждый день со мной может что-то случиться...

Она сказала совсем по-взрослому:

– Ты все равно будешь в моем сердце до самой моей смерти.

Порывисто протянув к нему руки, она отчаянным движением обхватила его, и он ощутил, какое у нее сильное тело, ее мышцы куда крепче, нежели у большинства мальчишек ее возраста. Он прижал дочь к себе, погрузив подбородок в иссиня-черные волосы и моля Бога охранить ее от бед в этом изменчивом и ненадежном мире.

Она не заплакала.

Принцесса Мария не позволила себе удивиться, увидев в монастырском саду стоящую перед ней маленькую девочку с серьезным, однако нисколько не испуганным лицом, одетую как солдат. Впрочем, удивиться было чему: в первую очередь необыкновенному сходству с ее сестрой Джоанной, и Мария возблагодарила своего небесного супруга зато, что находится сейчас одна в саду, хотя кто же в дальнейшем укроет появившегося ребенка от зорких и любопытных глаз, а также сумеет воспрепятствовать нежелательной молве?

Джайлз Грей неловко поклонился принцессе и остался стоять позади девочки, переминаясь с ноги на ногу и придерживая меч, чтобы тот не зазвенел ненароком в святом месте.

Мария сложила руки на коленях, ласково сказала девочке:

– Ты не хочешь поздороваться со мной? Джиллиана наклонила голову в поклоне и произнесла сдержанным детским голоском, в котором звучало северное раскатистое «эр-р»:

– Моя одежда не подходит для поклонов и приседаний, тетя, и меня никто не учил этому.

– Что ж, – так же ласково проговорила принцесса, – мы научим тебя всему.

Синие глаза в упор смотрели на нее, Мария ощущала силу взгляда.

– Мой отец тоже учил меня, – спокойно пояснила девочка. – Я не стану забывать его уроки никогда.

Мария сдержала удовлетворенную улыбку: она почувствовала в характере девочки знакомые ей черты Плантагенетов – решительность, настойчивость, гордость. Перед ней стояла маленькая копия ее сестры Джоанны со всеми своими труднопереносимыми, но несомненно достойными качествами. И ей надлежало теперь заниматься столь тяжелым и благородным делом, как воспитание племянницы.

– Чему же учил тебя твой отец, дитя? – спросила она. Джиллиана слегка нахмурилась, снова взвешивая ответ.

Потом сказала:

– Чтобы всегда быть сильной и храброй. А еще хорошо скакать на коне, биться и побеждать. – Она оглянулась через спину. – Я уже могу победить Джайлза. Он сам вам скажет, я не вру.

Мальчик в замешательстве молчал. Мария вновь перевела взгляд на Джиллиану и решила, что девочка, вполне возможно, говорит чистую правду.