Рори, чтобы избавиться от невеселых мыслей, переключила внимание на блистательный в своем великолепии древний город, который видел, как возникли и канули в прошлое цивилизации, оставаясь при этом столицей двух великих империй. Когда Рори впервые оказалась в Бомбее и Афинах, ей хотелось буквально петь и танцевать от радости, а сейчас ею владели страх и сожаление.

Они с Констанс не имели возможности даже прикоснуться к возлюбленным, но друг друга поддержать могли. Рори взяла кузину за руку. Пальцы ее оказались холодными как лед, как и у нее самой. Констанс ответила на пожатие. Какое бы будущее ни уготовила им судьба, она наверняка справится с невзгодами лучше, чем Рори, поскольку и так уже пережила многое, и сделала это с достоинством и честью. Рори оставалось лишь молить Всевышнего, чтобы они с Констанс оказались в одном гареме, ведь ей очень понадобится ее сила и поддержка.

Лоцманский катер доставил на корабль сотрудников таможни и доктора, а затем сопроводил «Зефир» до причала. После того как сброшенные с корабля концы закрепили на причале, Малек оттолкнулся от ограждения и повернулся к Габриэлю.

– Полагаю, вам, как и мне, не терпится поскорее начать переговоры. Мой лейтенант Мюлазим Боран, который хорошо знает город, потому что родился здесь, наймет экипаж и проводит вас в британское посольство. А я с двумя сопровождающими, отправлюсь во дворец Гюркана и буду умолять об аудиенции. – С каменным выражением лица Малек протянул Габриэлю руку. – Вы настоящий воин и верный друг, Хокинс. Да вознаградит Аллах ваши старания.

Крепко пожав капитану руку, он направился к трапу. Габриэль смотрел ему вслед и понимал, что владыка настроен не слишком оптимистично.

Возможно, Малек и не всегда проявлял благоразумие, но был человеком смелым и честным, что не могло не вызывать уважения.


Дворец Гюркана, роскошный и величественный, правильнее было бы назвать крепостью, возведенной для того, чтобы отражать набеги врагов. Со временем границы дворца расширились, и внутреннее убранство обрело вид, поражающий воображение, свидетельствующий о богатстве и могуществе владельцев.

В этом дворце родился и вырос дед Малека – младший сын в семье, избравший военное поприще, преуспевший на нем и обосновавшийся в Алжире. Теперь же родовым гнездом заправлял Гюркан, беспощадный властитель, жестокий вероломный султан.

Малек предполагал, что всего лишь нанесет визит вежливости и договорится о встрече, но Гюркан ответил, что готов принять его уже сегодня. Должно быть, ему самому не терпелось сделать очередной ход в игре, которую они с кузеном вели на протяжении почти всей жизни.

Как и ожидалось, у Малека и его сопровождающих отобрали оружие, а потом надолго оставили в самой непримечательной из гостиных. Им даже не предложили напитков, несмотря на усиливавшуюся жару, однако Малек держался стоически, стараясь не обращать внимания на столь оскорбительный прием. Это были всего лишь досадные уколы, недостойные его внимания.

Наконец Малека позвали в зал для аудиенций, но воинам его сопровождать не позволили. Не слишком хороший знак, хотя и вполне ожидаемый.

Малек вошел в зал, невероятно высокий потолок которого, вчетверо превышающий человеческий рост, поддерживали колонны из полированного мрамора. Гюркан не поднялся навстречу гостю, а поприветствовал его с позолоченного резного кресла, призванного изображать трон. Роскошный халат из расшитого золотыми нитями бархата буквально вопил о богатстве и чванстве своего обладателя.

Малек слышал, что кузен всеми силами стремится стать одним из могущественных советников в диване – государственном совете, но очень надеялся, что ради благополучия империи визири отвергнут его кандидатуру. Красивая служанка – скорее всего наложница – обмахивала своего господина огромным опахалом из страусиных перьев, а вот дюжина вооруженных до зубов охранников, кровожадно взиравших на посетителя, выглядели не так уж привлекательно.

Будучи всего на несколько лет старше еще не достигшего сорокалетия Малека, Гюркан, к вящему огорчению кузена, выглядел великолепно.

Отвесив низкий поклон, гость сказал:

– Рад видеть тебя, кузен, да еще в полном здравии.

Малек заранее отрепетировал эту ложь, чтобы истинные чувства никак не отразились на его лице.

Гюркан кивнул с сардонической усмешкой:

– Чего не скажешь о тебе, кузен: годы наложили на твой облик печать.

Что ж, начало положено.

– Да, горе не красит, – вздохнул Малек. – Я знаю, как ты любишь общество красивых женщин и детей, и прекрасно понимаю, почему ты отказываешься отпустить мою жену и детей. Но они нужны и мне. Чтобы компенсировать тебе горечь их утраты, я привез тебе много подарков.

Гюркан заметно оживился.

– Ты привез требуемую сумму выкупа? Я впечатлен. Мне казалось, что тебе не под силу собрать столько денег.

– Ты прав: мне не удалось собрать нужную сумму, – но вместо недостающих денег я привез много редких даров: мне очень хотелось тебя порадовать, – не моргнув глазом произнес Малек, в то время как ему хотелось разорвать Гюркана на куски и скормить льву Гази.

Малек опустился перед Гюрканом на одно колено и витиеватым жестом извлек из бархатного мешка первый подарок.

– Начну с бесценных антикварных часов, изготовленных во Франции. В них играет музыка, а на крышке кружатся позолоченные фигурки.

Прежде чем передать часы Гюркану, он быстро завел механизм.

Изготовленные из драгоценных металлов и украшенные восхитительной инкрустацией по эмали, часы являли собой изысканный образец ювелирного искусства. На европейском рынке за них можно было выручить очень большие деньги. Малек заполучил эти часы в ранние годы своего пиратства на море и оставил себе, не в силах расстаться с такой красотой. Музыка и танцующие фигурки очень нравились Дамле, и он подарил ей часы на первую годовщину их свадьбы. По возвращении домой она наверняка выбранит мужа за то, что отдал ее любимую вещицу Гюркану, и Малек будет счастлив, когда наступит этот момент.

Часы оказались столь тяжелыми, что Гюркану пришлось взять их обеими руками. Две фигурки в роскошных туалетах кружились под веселую мелодию. Султан брезгливо скривился и, размахнувшись, швырнул часы на мраморный пол, так что осколки эмали и стекла разлетелись в разные стороны, однако музыка продолжала звучать до тех пор, пока у механизма не кончился завод.

– Языческий хлам! Наша вера запрещает изображать человеческие фигуры. Ты намеренно оскорбил меня своим даром!

Ярость полыхнула в глазах Малека, но он сумел сдержаться, поскольку знал, что утрата самоконтроля окажется для него фатальной, и низко поклонился:

– Прости, но у меня не было намерения вас оскорбить: я надеялся, что эта безделушка придется по душе твоим женам.

– Сколько денег ты привез?

Малек твердо решил, что не отдаст ни монеты до тех пор, пока не убедится, что Дамла и дети получили свободу, и надежно спрятал сокровища на корабле Хокинса.

Огласив сумму, он добавил:

– Я также привез очень редких, а потому ценных, животных для твоего зверинца: пару миниатюрных бегемотов, каких, я уверен, в империи ни у кого нет, великолепного молодого льва, серебристо-серых карликовых лошадей и колесницу, изготовленную специально для твоих сыновей. А еще…

Но Гюркан не дал ему договорить, в гневе воскликнув:

– И все? Мизерную сумму и несколько зверюшек? Вряд ли этого достаточно, чтобы компенсировать потерю моей новой любимой наложницы. Твоя Дамла не блещет красотой, но после того, как я дал ей несколько уроков, ей нет равных в искусстве любви. Она умоляла меня не отдавать ее тебе: говорит, что ей непереносима даже мысль о том, чтобы лечь в постель с кем-то другим, кроме меня.

Малек знал, что это ложь, но едва не сорвался, чего Гюркан и ждал. Пришлось выкладывать козыри. «Прости, Хокинс».

– Да, о твоей мужской силе, Гюркан, ходят легенды. Именно поэтому свои главные подарки я выбирал с особой тщательностью. – Малек заговорщически понизил голос: – Я привез тебе двух британок благородного происхождения. Одна – дочь высокопоставленного лорда, златокудрая красавица, к тому же девственница. – «И будь ты проклят, Хокинс, если что-нибудь изменилось!»

Во взгляде Гюркана явно проснулся интерес, и Малек с энтузиазмом продолжил:

– Ее сопровождает не менее прекрасная светловолосая кузина, племянница высокопоставленного лорда. Несмотря на то что слишком рано овдовела, ее поистине можно назвать богиней чувственности.

Глаза Гюркана плотоядно заблестели.

– Они на твоем корабле?

– Да, но ты их не получишь, пока не обсудим условия обмена.

Гюркан откинулся на спинку своего трона, и по его лицу разлилось зловещее довольство.

– А никакого обмена не будет, недалекий легковерный кузен! Все твои дары я просто заберу, потому что менять их не на что: после того как твоя шлюха написала тебе письмо, я задушил ее вместе со щенками. В моем гареме нет места испорченной крови.

Малеку потребовалось всего мгновение, чтобы осознать весь ужас сказанного. Разрывающее душу горе охватило все его существо. Обезумев от боли, он понял, что терять больше нечего, бросился на Гюркана, стащил его с трона и принялся избивать кулаками и ногами. Еще бы немного, и убил негодяя.

Пронзительно завизжав, Гюркан ухватился за свое мужское естество, лицо его уже превратилось в кровавое месиво, однако прежде, чем Малек успел задушить злодея, охранники наконец пришли в себя, оттащили его и швырнули на мраморный пол. Малек понимал, что его убьют, поэтому и дрался с отчаянием обреченного, стремясь причинить как можно больше увечий и боли, однако умереть ему не позволили, хотя смерть стала бы благословением.

– Не убивайте его! – крикнул Гюркан охранникам, избивавшим свою жертву. – Это слишком просто! Он должен страдать!

С перекошенным от боли лицом султан с трудом поднялся на ноги и приблизился к пленнику. Малек с удовольствием отметил, что кузен все еще сжимает чресла ладонями, из носа ручьем льет кровь, а глаза совершенно заплыли. Гюркан, конечно, заслуживал более сурового наказания, но и то, что получил, все же лучше, чем ничего.