Как и полагалось, ровно за три недели до церемонии в церкви громко огласили имена тех, кто намеревался вступить в брак. Приглашения на свадьбу получили все прихожане до единого, так что сразу стало ясно, что многие в доме не поместятся и будут толпиться на обширном дворе.

Гленшил повсюду твердил, что внучка будет венчаться прямо в его доме, — очевидно, старик хотел показать, что не сердится на девушку.

Да и вообще, не только он, но и никто другой не пытался смеяться над участниками этой истории и ни словом не намекал на некоторую пикантность ситуации. Те же, кто не мог сдержаться, ограничивались многозначительными кивками и подмигиванием и искренне радовались, что Гленшил так ловко обвел англичанина вокруг пальца. Разумеется, говорили они, добродетельность девушки ни в коем случае не ставится под сомнение, и старый лис попросту расставил на сассенаха силки, в которые тот угодил. И как хорошо, что теперь клан Рендалов вновь объединится и станет самым большим и могущественным в Дисайде. Нет-нет, можно только поздравить старика с тем, что он сделал.

Рендал, до которого долетали обрывки этих разговоров, лишь добродушно посмеивался, но Кейтлин ходила мрачная и задумчивая.

До свадьбы оставалось еще около месяца, и все женщины были заняты делом. Дамы с утра до вечера хлопотали об обеде, который должен был состояться сразу после венчания, а большой дом превратился в настоящий бедлам, ибо по нему суетливо бегало множество слуг и поденщиков, которые под присмотром Шарлотты Рендал приводили жилище Гленшила в порядок. Все ковры и драпировки были выбиты и развешаны на веревки — проветриваться. Все полы, перила и столы были тщательно вымыты. Все люстры аккуратно спустили вниз, протерли и вновь водрузили на прежнее место. Серебро, хрусталь, фарфор — каждый предмет подвергался тщательному осмотру, чистился, мылся, вытирался и возвращался в буфеты или в горки. Даже головы оленей, украшавшие главный холл дома, не были забыты. Деревенские женщины вооружились жесткими щетками, забрались на высокие лестницы и принялись отчищать чучела от въевшейся за долгие годы пыли и грязи. Они трудились так усердно, что шерсть благородных животных стала напоминать переливчатый атлас.

Кейтлин с трудом удавалось делать вид, что творившееся вокруг ее не беспокоит и не раздражает. В ту ночь, когда девушку застали в постели Рендала, ей пришлось подчиниться и отправиться в дом деда. Не то чтобы ее держали там в заточении, но глаз с нее все же не спускали. Даже в стоявшую во дворе уборную ее обыкновенно сопровождала служанка. Что же до Ренда, то видела она его только в церкви, во время службы, когда их разделяла толпа. Она начинала уже думать, что он намеренно избегает ее, но ей, конечно, и в голову не приходило винить за это Гленшила. Старик же между тем, сомневаясь в благоразумии своей внучки, попросил Ренда держаться от нее подальше.

— Время романтических свиданий прошло, — сказал он лорду. — Никаких встреч наедине до тех пор, пока не высохнут чернила на вашем брачном договоре!

Шли дни, и до свадьбы осталось совсем мало времени.

У Кейтлин было очень тяжело на душе. Она не знала, что ее ждет, и терялась в догадках. «Неужели он все же женится на мне?» — спрашивала она себя и не находила ответа. Девушка помнила, как Ренд оскорбительным тоном заявил ей, что не о такой жене мечтал и что она — не из его круга. Он обещал позаботиться обо всем, и Кейтлин была уверена, что вот-вот ее позовут к деду и объявят: свадьбы не будет, потому что жених отказался от тебя! И Кейтлин иногда хотелось, чтобы эти слова прозвучали. Она полагала, что легче один раз пережить скандал, чем провести всю жизнь рядом с мужчиной, который женился только потому, что к этому его вынудили обстоятельства.

Кейтлин чувствовала себя усталой и разбитой. Она разучилась думать. Разучилась принимать самые простые решения. Когда тетушка сказала, что невесте вполне подойдет бабушкино свадебное платье — если, конечно, сделать его чуть-чуть менее вычурным, — Кейтлин согласилась. Когда Фиона предложила сделать ей греческую прическу, Кейтлин молча кивнула. Хорошо, что эти слова услужливой Фионы услышала горничная и передала их старому Гленшилу, иначе роскошные волосы девушки были бы принесены в жертву легкомысленной моде. А когда миссис Макгрегор принесла показать Кейтлин свадебные букеты, которые она составила из разноцветных засушенных цветов, добавив к ним традиционный белый вереск (на счастье!), девушка сдержанно поблагодарила ее, сказав, что букеты ей очень понравились. Между тем она едва взглянула на них.

Чем ближе была свадьба, тем хуже становилось Кейтлин. Накануне торжественного дня невесте полагалось устроить чаепитие и показать дамам и девицам свадебные подарки. Кейтлин сидела во главе стола и мило щебетала, подавая гостьям полные чашки. Но если бы кто-нибудь спросил ее спустя час после того, как дамы удалились, о чем и с кем она говорила, девушка не смогла бы припомнить ни одной из своих собеседниц.

Она покорно шила собственное приданое, так что глаза у нее временами начинали слезиться, а пальцы сводило судорогой, но за иголку она бралась только потому, что ей велели.

Встав в день свадьбы с постели, она мало что понимала и двигалась, точно лунатик.

Волынщик, что стоял на галерее, надул щеки и заставил свой инструмент издать громкие и пронзительные звуки. Под их аккомпанемент Кейтлин медленно спустилась с лестницы, опираясь на руку деда. Следом шла подружка невесты Фиона в платье нежно-персикового цвета. В одной руке она сжимала букетик сухих цветов, а другой бережно поддерживала шлейф невесты.

Ренд, облаченный в удивительно шедший ему наряд шотландского горца, с восторгом смотрел на Кейтлин. Сияющая белая тафта платья казалась еще белее на фоне темных волос девушки и подчеркивала безукоризненность стройной фигурки. Над низким корсажем виднелись полные манящие груди. Кожа у Кейтлин была белоснежная, а черты лица заставляли вспомнить о египетских камеях. Изящно очерченные розовые губки были приоткрыты. Волосы, убранные под серебристую сетку, придавали Кейтлин сходство со средневековыми красавицами. Ренду страстно хотелось, чтобы девушка подняла на него глаза. Ему казалось, что он тут же прочитает в них свою судьбу. Но Кейтлин упорно смотрела только себе под ноги.

Если бы она пожелала, она бы в любую минуту могла расторгнуть их помолвку — весьма условную, как известно. Но она не сказала, что не выйдет за него замуж, хотя в ее распоряжении были добрых три недели. И все это время ее держали в доме деда почти как пленницу. Ренд никак не мог улучить минутку и переброситься с невестой хотя бы парой слов — вот почему он не знал, что она обо всем этом думает. Но, говорил он себе, если бы он был ей неприятен, она бы сказалась больной, или просто отказалась бы идти в церковь, или на худой конец сплела бы еще одну неправдоподобную историю, вроде той, что поведала ему.

Ренд отказывался верить в то, что Кейтлин — его единокровная сестра. Отказывался потому, что все эти дни его обуревало горячее желание овладеть ею, слиться с ней в единое целое, глубоко-глубоко погрузиться в ее тело. Нет, будь Кейтлин его сестрой, не вожделел бы он ее столь страстно!

Он беспрестанно возвращался мыслями к тому утру, когда девушка была грубо и бесцеремонно извлечена из его постели и предстала перед своим дедом, который тут же начал корить и стыдить ее. Сначала Ренд изумленно слушал старика, а потом почувствовал, как в нем нарастает глухая ярость и желание придушить и Гленшила, и всех его присных.

— Прекратите! — Голос Ренда пророкотал под высокими сводами, подобно раскату грома, и подвески на люстре угрожающе зазвенели и закачались.

Сорвав с себя халат, Ренд набросил его на дрожавшую от холода и страха Кейтлин и нежно привлек ее к себе. Ее слезы обильно оросили его обнаженную грудь, и он поверх головы бедняжки свирепо взглянул на старика.

— Она ни в чем не виновата! — вновь загремел его грозный голос. — Она не сделала ничего дурного!

— Значит, вы женитесь на ней?

Ренд отозвался в ту же секунду:

— Я сделаю все, что от меня зависит, лишь бы защитить ее!

Гленшил долго и мрачно смотрел на него, и его губы кривились в усмешке. Ренду внезапно показалось, что от него ожидали какого-то другого ответа. Тут Гленшил глянул на лестницу, где стоял молодой Дарок, и проговорил елейным голоском:

— Впрочем, можно поступить и иначе…

Ренд проследил за его взглядом и сказал веско:

— Этого не будет! Она достанется мне — и никому другому!

Глаза Гленшила хитро блеснули, и он тихо произнес:

— Ах, вот как? Ну что ж, я вам верю.

Тут Кейтлин принялась, смахивая со щек слезинки, торопливо рассказывать деду о событиях прошлой ночи, и слова ее звучали так жалко и неубедительно, что Ренд прервал эти излияния:

— Перестань, девочка, и посмотри вокруг. Никого из них не интересует, что именно привело тебя сюда. Так, а теперь взгляни-ка на меня.

Кейтлин послушно подняла к нему покрасневшие, но по-прежнему прекрасные глаза, и он серьезно объяснил ей:

— Понимаешь, мы с тобой опозорены. Да-да, тут уж ничего не поделаешь.

Она попыталась что-то сказать, но он приложил палец к ее губам и прошептал:

— Предоставь все мне, хорошо?

Он ждал, что Кейтлин, осознав, что им предстоит стать мужем и женой, скажет, что придумала, будто они — кровные родственники, но девушка молчала. Тогда Ренд сам спросил у нее:

— Это ведь неправда, да? То, что ты недавно сказала мне…

И Кейтлин еле слышно ответила:

— Мы не можем пожениться, я ведь уже говорила. Так сделайте что-нибудь, пока еще не поздно.

После этих слов дед взял ее за руку и увлек за собой. И встретились они с Кейтлин только сейчас, на собственной свадьбе. Что ж, пускай она, если хочет, во всеуслышание объявит, что Ренд — ее брат. Он ласково пожал ей пальцы, и Кейтлин наконец взглянула на него. Взгляд девушки оказался таким же холодным, как ее рука.