Юдит насторожилась:

– Как мне вас понимать, отец?

– Здесь нечего понимать. – Он постучал кончиками пальцев по столу. – Ты же и сама прекрасно знаешь, что может ожидать отец от своей взрослой дочери. Поэтому вскоре ты будешь занята пополнением своего приданого.

На какое-то мгновение в кабинете повисла напряженная тишина, и Юдит попыталась осознать сказанное. Наконец она услышала свой лепет:

– Это значит, что я должна…

– Ты выйдешь замуж. Это значит именно это. В двадцать один год действительно пора. Собственно, это я и хотел тебе сказать сегодня вечером. Теперь ты все знаешь.

Он вернулся к работе.

– Но за кого мне нужно выйти замуж? – спросила Юдит в ужасе. Она не могла поверить в то, что ей только что объявили, хотя давно уже об этом догадывалась. – Никого же нет на примете, не так ли?

– Пока нет, но это ненадолго, – сказал отец и начал делать пометки в учетной книге. – Я вовремя проинформирую тебя. Тебе следовало бы мне хоть немного доверять.

У Юдит задрожали колени. Нехорошее предчувствие ее не подвело. Так вот что он хотел ей сообщить. Ей нужно выйти замуж, и это без какого-либо права голоса.

Сделав над собой усилие, она сдержала порыв сказать что-то неуместное. Колкий ответ только усугубил бы ситуацию. Так что она сжала руки в кулаки, развернулась и опрометью бросилась к выходу. Громко стуча каблуками, Юдит сбежала вниз по лестнице; по ее лицу текли слезы, хотя она совсем не хотела плакать.

Неужели она требовала невозможное – просто немного подождать с замужеством? Пока она сама кого-нибудь не выберет? Мужчину, который бы ей нравился. И который бы уважал, а возможно, и ценил то, что она любит работу на шоколадной фабрике и не хочет увядать дома, как ее мать.

Юдит затянула пояс пальто потуже и вышла на улицу, где было довольно сыро. Девушка не ощущала ни дождя, ни холода, пока бесцельно бродила по улицам Штутгарта. Наконец, она оказалась перед станцией горной железной дороги на Мариенплатц. Юдит села в один из вагонов поезда, направлявшегося в Дегерлох, расположенный недалеко от резиденции климатический курорт, где она жила с семьей в усадьбе среди новых вилл. По дороге домой отчаяние сменилось хорошо знакомым боевым духом. Никому не было позволено так просто принимать решение относительно ее жизни и ее будущего. Даже ее отцу.

Глава 2


Прусская крепость Эренбрайтштайн возле Кобленца, конец февраля 1903 года

С пасмурного утреннего неба падал тусклый луч, даже не касаясь земли. Ему не под силу было рассеять темень прошлой ночи, не говоря уже о холоде. В туманном воздухе, наполненном дымом многочисленных вытяжных труб, терялись краски и голоса, расплывались очертания крепости; казалось, что утихла даже большая река, которая с незапамятных времен соединялась с водами реки Мозель у подножия круто возвышающейся скалы.

Хорошо знакомый щелчок поперечного ригеля двери камеры нарушил утреннюю тишину. Виктор, стоявший у решетчатого окна, сквозь которое в убогое помещение проникал дневной свет, повернулся и кивнул входившему надзирателю.

Время пришло.

В последний раз он окинул взглядом комнату, обставленную скромной деревянной мебелью, посмотрел на железный каркас кровати, которую он тщательно застелил покрывалом в сине-белую клетку. Затем он накинул изношенное пальто, поднял потертый чемодан, взял шляпу и пошел вслед за надзирателем из бастиона навстречу утреннему холоду. Они прошли через верхний двор и оказались у высокого восточного фронтона. На мгновение они остановились перед одной из четырех колонн портика, и Виктор еще раз ощутил, какое воздействие со всех сторон на него оказывают светло-желтые фасады зданий. Они были выполнены в классическом архитектурном стиле, что создавало потрясающий контраст на фоне воинственного образа остальной части крепости. Наконец его привели в служебное помещение коменданта крепости на втором этаже над гауптвахтой.

Когда спустя полчаса он опять вышел на свежий воздух, то попросил надзирателя дать ему пару минут. Тот кивнул и остановился. Виктор прошел мимо марширующих солдат через длинный двор и ступил на невысокую наружную стену. Поставив свой багаж, он склонился над массивным ограждением.

Едва ли можно было разглядеть величественный вид, который в ясные дни открывался отсюда сверху на Кобленц и на обе реки, отправлявшиеся как раз в этом месте в длинной излучине в совместное путешествие на север. Вырисовывались разве что силуэты домов, лугов и полей. А расположенные вдали вершины вулкана Айфель с их застывшими озерами и темными лесами и вовсе не были видны.

Виктор вздохнул.

Он иначе представлял себе первые минуты после освобождения из-под ареста. Множество раз он представлял себе, как становится на эту стену, как птица, расправляющая свои крылья. Он хотел впитать в себя этот чистый простор, с высокой наблюдательной башни рассмотреть мир, прежде чем овладеет этим миром, а мир овладеет им.

Туманная немилость промозглых февральских дней несколько умерила наслаждение этим моментом, однако у него и в мыслях не было роптать на судьбу. После горьких уроков последних лет можно было и примириться с отсутствующим видом. Все было позади, и это единственное, что следовало принимать в расчет. Он быстро повернулся, взял свой чемодан и прошел последние метры в сопровождении надзирателя.

Путь к свободе лежал мимо караула у ворот к близлежащему форту Гельфенштейн, а оттуда вниз мимо многих караульных постов и ворот к населенному пункту Эренбрайтштайн.

С каждым шагом вдоль обрывистой, заросшей скалы Виктор сокращал дистанцию от этой дальней, считавшейся неприступной крепости.

Тонкие подошвы его ботинок утопали в слякотной почве. Но тот факт, что ему каждый раз удавалось удержаться, заставлял его чрезмерно гордиться собой. Единичные порывы ветра обдавали холодной сыростью затылок и заставляли его зябнуть. Когда Виктор наконец добрался в город-резиденцию, у него дрожали колени от напряжения.

У понтонного моста ему пришлось подождать, пока поднятые пролеты снова опустят, после того как проплывет небольшой пароход, затем он перебрался через Рейн, заплатил два пфеннига мостового сбора и, в конце концов, оказался на территории Кобленца.

Облачный покров рассеялся.

Виктор замешкался.

В последний раз он бросил взгляд на своенравный монумент на вершине скалы, грубые, неоштукатуренные стены которого с приходом дня постепенно обретали очертания.

В течение двух лет Эренбрайтштайн был для него тюрьмой; это окантованное свидетельство прусской власти на западе империи с длинными лабиринтами из коридоров, мостов, путей снабжения, казарм, жилых помещений, мастерских и оружейных казематов, стен шириной в метр, траншей и ворот. Там он отбывал наказание за дуэль, которой хотел бы избежать и, более того, злополучный исход которой и возвел его в ранг осужденного преступника. По крайней мере, он получил привилегии отбывать наказание в крепости возле Кобленца, вдали от Берлина и угнетающих воспоминаний, которые Виктор связывал со своим родным городом.

Он услышал крики и смех, гудок корабля, лай собаки. Мир снова обрел для него свой язык, даже по-зимнему холодный воздух был для него оживляющим.

Виктор пошел уверенной походкой. Казалось, что ноги несут его все быстрее, и внезапное ощущение счастья разлилось в голове и во всем теле. Однако, несмотря на эту зарождавшуюся эйфорию, Виктор прекрасно понимал, что вновь обретенная свобода таит в себе не только бесконечные возможности, но и определенную опасность. И с таким же волевым настроем, с которым он собирался начать свое будущее, он должен был примириться со своим прошлым.

Виктор дошел до двухэтажного массивного каменного здания вокзала в Кобленце. От быстрой ходьбы он согрелся, несмотря на то, что с каждым выдохом изо рта вылетало туманное облачко. Виктор купил билет и присел на лавочку в зале ожидания. До отправления поезда оставался целый час.

В углу большого здания он заметил автомат, у которого возились двое детей, по всей вероятности брат и сестра. Заметно скучавшая гувернантка сидела рядом, углубившись в чтение. Казалось, что между детьми завязалась настоящая битва за содержимое автомата, причем девочка ничем не уступала брату. Наконец, она, ликуя, получила в руки плитку. Виктор с интересом отметил, что это был шоколад. С трофеем в руке девочка начала убегать от мальчишки, который сперва очень удивился, а потом стал ее преследовать.

Виктор не мог сдержать любопытства. Его всегда интересовали автоматы, и этот был достаточно новый. Он встал и как бы невзначай начал рассматривать аппарат. Кельнское предприятие «Штольверк» уже много лет славилось своим шоколадом и новейшими технологиями, к тому же поставляло автоматы собственного производства по всему миру. В них, среди прочего, продавалось мыло, а также железнодорожные билеты на вокзалах.

Чугунный аппарат, окрашенный в серо-голубой цвет, с дорогостоящей золотистой отделкой был Виктору примерно по подбородок. За окаймленным окошком в виде аркады были видны лотки с шоколадными плитками. Над ними была прорезь для монет, а на эмалированной табличке был расписан механизм действий. Одна плитка стоила 10 пфеннигов. Виктор быстро рассчитал стоимость находящихся внутри шоколадных плиток и понял, насколько выгодной является такая торговля для фабрики «Штольверк». Хотя он и не стал покупать шоколадку, его талант изобретателя получил импульс. Возвращаясь на свое место, он уже отшлифовывал в уме подобную конструкцию.

Как только он обоснуется на своей новой родине и найдет себе пристанище, то сразу приступит к проекту. С этими мыслями он достал из кармана брюк скомканный листок бумаги, на котором был написан адрес: Эдгар Нольд, Зильбербургштрассе, Штутгарт.

Виктору и в голову бы не пришло сразу после освобождения попытать счастья в Штутгарте, но с тех пор как его сокамерник всерьез порекомендовал ему южно-немецкую резиденцию, она не выходила у него из головы. Штутгарт производил впечатление развивающегося города и, следовательно, открывал предположительно хорошие возможности на рынке труда, к тому же он находился достаточно далеко от Берлина, что обещало необременительное начало. В любом случае никто бы и подумать не мог, что он туда отправится.