– Ты серьезно? Я-то пошутила. – Я снова набирала мобильный номер Шурочки. Поцелуй не прерывался, нежные, настойчивые губы Андре перекочевали выше, он сжал между губами мочку моего уха, и я простонала, слушая мерные гудки в трубке. Снова никакого ответа, и неприятный укол волнения заставил меня вдохнуть и выдохнуть несколько раз, прежде чем я решилась набрать справочный телефон больницы, где лежала мама.

– Я совершенно серьезно. – Андре отошел в сторону и прислонился к стене в проеме кухни. Он так и стоял, глядя на меня, но тут мне ответили, и я на несколько минут забыла обо всем. Я объяснялась с врачами, пытаясь связаться с тем, кто отвечал за маму. Его искали и не нашли, зато Шурочка перезвонила мне сама. Сказала, что сидит в больнице, а ее мобильник был в беззвучном режиме – она просто не слышала звонка.

– А что ты делаешь в больнице? – заволновалась я. – Ведь уже вечер.

– Ох, мы только сейчас приехали с обследования. Даша, определенно Оля выкарабкается.

– Что? – замерла я, и сердце забилось часто, как барабанчик в сумасшедшей песне в стиле рок. – Ты уверена? Расскажи мне все. Подожди! – Я посмотрела на Андре и перевела разговор в громкий режим, памятуя о том, что мой будущий муж, помимо всех остальных «талантов», еще и дипломированный врач.

– Активность мозга отличная, реакции появились. Говорят, она может прийти в себя со дня на день. Это, конечно, только прогноз….

– Не важно! – Я рассмеялась и расплакалась одновременно. Андре улыбался и кивал мне, и его обычное жесткое выражение лица изменилось, как будто он только что развернул рождественский подарок. – Все налаживается.

– Что?

– Все налаживается! – прокричала я. Шурочка помолчала, а затем спросила, как там у нас дела.

– Я, кажется, выхожу замуж.

– О! – только и смогла выдавить Шурочка, у которой глаза всегда были на мокром месте. Я не стала рассказывать ей о нападении Одри, о последующем кошмарном разговоре с ее женихом. Вместо этого я рассказал Шурочке, о том, какое кольцо мне подарил Андре. До этого момента я еще никому не сообщала о своем решении, и потому оно оставалось для меня чем-то эфемерным. Только теперь я вдруг осознала, что это правда. Наверное, я удивилась даже больше Шурочки, но она не заметила перепада в моей интонации. Ее уже было не остановить. Она, как Алиса из Зазеркалья, могла наплакать целое озеро слез.

– Ну-ну, ну-ну, – пыталась успокоить я, а Шурочка поздравляла меня.

– Ой, как хорошо, счастье-то какое! Сережа тебе не подходил. Я-то не говорила, не мое это дело, конечно, но ты-то девушка непростая, интересная, с изюминкой – как орхидея, а он-то – извозчик, чисто извозчик. Я все думала: выпрет его наша Дашка. Ну а что, не нашелся он? Его родители тут нам все телефоны оборвали. Говорят, нужно подавать в Интерпол. Я говорю: «Подавайте».

– Шура… – Я побледнела. Мне кажется, она даже не понимала, что делала, но я уже чувствовала, что вина – огромная и липкая, как деготь – растекается по мне с головы до ног. Я ведь и не подумала о родителях Сережи. Я была так напугана тем, что происходило, так сконцентрирована на себе и своей любви, что не позвонила им. Как же они, должно быть, ненавидят меня!


Андре смотрел на меня и взгляд его становился все более тревожным. Он вынул трубку из моих рук, не отводя от меня глаз, как будто держал на коротком поводке.

– Даша перезвонит вам завтра, – сказал он. Шурочка только и успела, что коротко попрощаться. Разговор был прерван. Андре безапелляционно бросил телефон на диван.

– Не смей, – сказал он мне. – Это не твоя вина.

– Я даже не позвонила родителям Сережи.

– Тебе нечего им сказать, – пожал плечами Андре. – Ты его бросила. Ты их не утешишь.

– Как можно быть таким жестоким? – спросила я, но вместо ответа Андре посмотрел на меня изменившимся взглядом – жадным, голодным и нетерпеливым. Взглядом собственника, которому не терпится взять свое. Я чувствовала его взгляд на себе, на своем теле, и от этого мне становилось жарко, словно я ныряла в парное молоко. Я отлично понимала значение выражения «раздевать глазами».


Некоторое время я бесцельно рассматривала свои руки, а затем вскинула голову и улыбнулась с вызовом.

– Ты часто ездишь в Кап Даг, Андре?

– Почему ты спрашиваешь? – удивился он, делая шаг ко мне. Я поняла, что Андре готов броситься ко мне с утешениями, убеждая, что я ни в чем не виновата; готов преподнести любую сладкую ложь, которую я хотела бы услышать. Однако я была виновата, и это касалось только меня, не Андре. Я тряхнула волосами и выпрямилась.

– Я никогда не была там, где можно ходить голой, но слышала о таких местах. Однажды подруга позвала меня в Серебряный Бор – это у нас в Москве такой местный пляж…

– Я знаю, где находится Серебряный Бор.

– Серьезно? – Я посмотрела на Андре удивленно. – Ты там был?

– О, не смотри на меня так. Я вовсе не являюсь страстным поклонником нудистских пляжей. В Серебряном Бору располагается официальная посольская дача, я был приглашен туда на вечеринку с отцом. На самом деле даже не раз и не два. В этом месте много разных красивых домов. Если бы я хотел найти в Москве место, которое бы напомнило мне – или тебе – о Париже, я бы повез тебя туда, в Серебряный Бор. Если смотреть на его улицы с определенного ракурса…

– Моя подруга столько мне рассказывала о единении с природой, об освобождении духа и первобытном ощущении биения жизни под большой бубен, или тамтам, я не помню точно. А я думала, что все эти нудистские пляжи – лишь возможность подглядывать за женщинами безо всякой замочной скважины. Я думала – никогда не пойду.

– Все! Теперь я и сам хочу тебя свозить в подобное местечко. Не в Кап Даг, конечно. Но я увезу тебя туда, где можно ходить совершенно голой. И купаться, конечно же.

– Почему же не в Кап Даг? Слишком много воспоминаний? – Я приподняла бровь и ехидно улыбнулась.

– По правде говоря, уже почти нет. Кроме некоторого смутного чувства стыда. Не знаю, как тебе это объяснить, но в чем-то Марко прав. Я – ужасный человек. Это просто странно, что ты не убегаешь от меня в страхе. Знаешь, как в каком-то фильме люди убегали от падающего самолета. Мне порой кажется, что я терплю крушение, но не могу понять, где же аварийный выход.

– Мы ведь уже пришли к тому мнению, что я тоже сумасшедшая. Тебя любят только психопатки. Правда, в свете последних новостей это уже не смешно. Я не знаю, может, нужно поехать именно в этот твой Кап Даг, чтобы стереть все эти воспоминания раз и навсегда. Кроме того, теперь уже сентябрь, вода в Серебряном Бору будет холодной.

– Средиземное море лучше, принцесса? – ухмыльнулся Андре, делая шаг в мою сторону. Я сделала шаг назад.

– Знаешь, я хочу твоего ужасного травяного чая. Отныне кофе-машина – проклятый объект, с нее теперь надо будет снимать порчу.

– Значит, чай? – уточнил Андре, не предпринимая ни малейшей попытки приготовить его для меня.

– И еще – я хотела попросить: ты бы полегче с Марко. Он слишком многое пережил, чтобы на него обрушивать правду.

– Какую правду? – сощурился Андре, а я в ответ неопределенно взмахнула рукой. Андре поймал мои пальцы и пропустил сквозь них свои. Он провел указательным пальцем по царапине на месте утраченного кольца. – Имей в виду, мой брат совсем не так слаб, как тебе кажется. Он хочет управлять миром.

– Ну – это секрет Полишинеля. Все мужчины хотят управлять миром.

– Даже я?

– Даже ты, – кивнула я.

– Но не так, как Марко. Все же не до такой степени.

– Но даже больше, чем управлять миром, он хотел быть с Одри, – возразила я. – Как думаешь, она хоть немного любила его? Неужели можно быть такой актрисой? Может быть, Марко…

– Хватит! – нахмурился Андре. Он отпустил мою руку, и мне тут же стало не по себе, будто я потеряла что-то неуловимое, но важное, как воздух или стакан воды во время болезни. Андре вскочил. – Хватит с меня этой истории, и с Марко тоже. Самое ужасное, что ты права: он действительно ее любит. Иногда мне кажется, что я вообще не разбираюсь в людях. Человек – странный зверь, полнейшая загадка, подземная пещера, полная темных поворотов.

– Даже я? – Я подумала, что мой вопрос застанет его врасплох. Андре снова схватил мою руку, сжал пальцы сильнее и потянул меня к себе.

– Тебя разгадать вообще невозможно, – ответил он. – Знаешь, как это бесит! Но я буду пытаться и дальше.

– Если получится разгадать, я наскучу тебе, и ты меня прогонишь. Тогда-то я и стану свободной. – Я пожала плечами, но Андре покачал головой.

– Свобода – не люблю этого слова, особенно когда его произносишь ты.


Подтекст был скорее комплиментом, чем оскорблением, и все же в этом было что-то унизительное. Я отставила чашку с чаем на стол и, помедлив, решила уйти наверх. День был таким длинным и полным чудовищных событий, что я вдруг почувствовала себя уставшей, как раб на галерах. Физическая усталость даже превосходила измотанность моральную. Однако для Андре мое поведение означало другое – нежелание оставаться с ним, и такого он мне позволить не мог. Я любила его за эту тотальную ненасытность, но по этой же причине и боялась. Когда я попыталась пройти к лестнице, Андре остановил меня, удержал за руки, а затем долго и внимательно смотрел мне в глаза. Он притянул меня к себе вплотную, удерживая меня – пребольно – за плечи. Он сжимал меня своими сильными крепкими пальцами, а я терпела, глядя на него с вызовом, который мог быть расценен им как призыв. И чем болезненнее становились объятия, тем более нереальным казалось всё вокруг, кроме его рук, требовательного безжалостного взгляда, его сильного, тренированного тела. Так прошло несколько мгновений.

– Мне больно, – прошептала я, и Андре кивнул.

– Я знаю. Думаешь, я не понимаю, что делаю? – спросил он, но затем отпустил меня, ослабив хватку. Он поднес свои пальцы к моему лицу и провел по нему сверху вниз – по лбу, по носу, по губам. Он зажал нижнюю губу между двумя пальцами, большим и указательным, и оттянул немного вперед, приоткрывая мне рот, проникая внутрь большим пальцем, как это часто делают в порнофильмах. Мимолетный жест, но я тут же вспыхнула, почувствовав знакомое напряжение между ног. Мое тело было совершенно зависимо от Андре, ожидание прикосновений было мучительным и бесконечным, словно мое тело скучало по Андре уже много столетий. Я попыталась что-то возразить, но Андре покачал головой.