Живот рос, отец ребенка не торопился воссоединиться с ними, но Симка продолжала надеяться (поход в клуб «Рояль» не в счет, можно даже сказать, что поход этот был совершен в память о Руслане).

Восемь месяцев. Почти девять. Она постарела на девять месяцев. Вот он – результат: грудь трижды кормящей женщины, шрам от кесарева, бедра в растяжках, и форма – караул, а не форма.

Руслан, конечно, тоже стал старше на девять месяцев, но все еще так молод! Трудно представить: ему только двадцать один!

Вот тут-то Симке и стало по-настоящему страшно. Это обезображенное тремя родами тело она предложит двадцатилетнему юноше?

«Фу», – вслух произнесла Симка, завершив разглядывание деформированного пупка.

Это никому нельзя показывать, а уж тем более молодому любовнику.

Может, выкрутить пробки и встречать Новый год при свечах?

Или теперь вообще лучше никогда на свет не выходить? Хорошая идея, но трудновыполнимая. Всю жизнь в темноте не просидишь. А жаль.

С тяжестью на сердце Симка переместилась в спальню, больше часа примеряла наряды, но так ничего и не выбрала. Наряды, как их хозяйка, тоже выглядели траченными молью.


С утра у Квасова было дурное предчувствие.

На дежурство собирался без всякого желания, все время прислушивался к шуму в подъезде – первый этаж, беспокойный. Все мимо тебя входят, все мимо тебя выходят. Временами Квасов ощущал себя дежурным в метрополитене.

Почему-то сегодня лифт лязгал громче, чем всегда, входная дверь с кодовым замком пищала пронзительней и чаще обычного, и все Антона выводило из себя: детский плач, лай собаки, ругань дворничихи.

Неприятности не заставили себя ждать.

И без того взвинченный, Квасов отказался принимать дежурство: в одном из гаражных боксов оказался сорван замок.

– Квасов, – уговаривал мечтающий сдать смену Толик Говоров, – я вызвал ментов еще час назад. Мне пора дочь в музыкальную школу везти, опоздаю – моя старуха меня убьет. А у тебя ни детей, никого. Давай акт составим и разойдемся.

Но в силу каких-то неведомых причин Квасов уперся, и, как выяснилось, не зря.

Вскрытый бокс порадовал сюрпризом: в машине милиция обнаружила труп с огнестрелом. Установили хозяина – гаража, не машины.

Хозяин оказался совершенно глухим ветераном, связь с которым устанавливалась только с помощью громкоговорителя.

Дед не пользовался гаражом со времен Второй мировой. Понятно было, что менты тянут пустышку.

Пока проводились следственные действия, Квасов отвечал на вопросы и тихо злился на тупоголового не то следователя, не то стажера, и на весь белый свет – до кучи.

Оставшаяся часть суток прошла более-менее спокойно, во всяком случае, трупов больше не было.

Но утром, когда смена уже практически закончилась, приехал председатель кооператива – Миша Тимчук, бывший служака, смелый мужик, если судить по тому, что брал на работу ребят с клеймом УБД.

Миша поставил Квасова перед фактом: график дежурств меняется из-за внезапной болезни кого-то из охранников. Антону предстоит трубить еще двенадцать часов.

Пока шеф рассыпался мелким бесом, обещал заплатить сверхурочные, еще обещал отгулы и долгожданный социальный пакет, Антон, скрестив руки, скептически щурился, слыша за всей этой трескотней не Мишу Тимчука, неплохого, смелого мужика, а эгоистичного работодателя, акулу бизнеса.

– Кончай ты, Миш, этот треп. Так и скажи, что крепко тебя прижало. Конечно, кто сюда пойдет на эту зарплату? Только убогие и калеченые, как мы.

– Слушай, Квасов, ну чего ты задираешься? – обиделся Тимчук. – Я к тебе как к человеку, а ты…

На раскладном столике появился пластиковый контейнер, от которого поднимался одуряющий чесночный дух. Как ни скептически был настроен Антон, шмат нежнейшего сала, бутылка пива и пучок крепеньких перьев зеленого лука примирили его и с Тимчуком, и с дежурством.

– Слушай, Миш, у тебя есть знакомые в собесе? – откусив от правильного бутерброда, спросил Антон.

– В собесе у меня сестра работает. – Юг России давно и необратимо подвергался тихой экспансии родственников Тимчука, числом они уже являли собой пятую колонну.

– Не врешь?

– Квасов, я что, мальчишка? С чего бы это я стал врать?

– Понял, беру свои слова назад.

– А ты чего хотел в собесе?

– Да корочку инвалида все никак не получу.

– Так что ж ты молчал?

– Ну вот, не молчу, говорю.

– Значит, так: завтра в парадной форме со всеми справками и документами явишься в двадцать первый кабинет. Спросишь Елену Георгиевну. Запомнил?

– Запомнил. Только зачем форма-то нужна парадная?

– Делай, как говорят, – цыкнул Тимчук, – а сестру я сегодня предупрежу, она тебе все сама расскажет, что дальше и как. Кстати, она у меня красавица и разведена.

– Спасибо тебе, Миш. Насчет остального – подумаю.

– Пока не за что. И это, обращайся, – буркнул Тимчук, напустив на себя суровости.

– Да! – вспомнил Квасов. – Слушай, есть клиентка на гаражный бокс. Хочет купить. Не знаешь, никто не продает?

– Опоздал. Буквально позавчера купили. Но буду иметь в виду.

– Ага, Миш, не забудь. – Квасов поморщился. Необъяснимо, но факт: обязательств перед соседкой у него становится все больше. Если так пойдет и дальше, останется удочерить все семейство.

Домой Квасов вернулся в десятом часу вечера.

Со смутным предчувствием, что неприятности продолжатся, выгрузил пакет с продуктами, прислушиваясь к звукам извне, бросил на сковородку голубцы (чем не мумии?) – больше никаких полуфабрикатов в ближайшем ночном магазинчике «24 часа» не оказалось.

Пока голубцы тушились, Квасов достал из шкафа костюм с «иконостасом», осмотрел на предмет разных неприятных неожиданностей в виде оторванных пуговиц или пятен, не обнаружил ничего компрометирующего и устроил вешалку с костюмом в прихожей, чтобы завтра, не теряя времени, отправиться по делам.

От бюрократических хлопот, которыми предстояло заняться, мысли Квасова плавно сместились к роману неизвестного автора, скрывающегося под ником Dana65.

Нет, пока сочинительница действует очень тонко: якобы интуитивно (хм!) угадывает все события, не навязывает ему свою линию, пока все выглядит так, будто Квасов по воле слепого случая (хм!) стал прототипом ее героя.

Квасов допускал, что он не единственный такой – демобилизованный, злой и готовый ежесекундно порвать любого, кто сунется к нему с советом или замечанием. Значит, Дана пишет своего героя не только с него – Антона Квасова.

Тогда откуда это ощущение, что его затягивает в воронку?

Он попал в зависимость, а любая зависимость – это воронка, убеждал себя Антон. Придя к такому заключению, Квасов успокоился и даже повеселел. Вот что он сделает: свернет переписку с Даной, пошлет все к чертям собачьим и будет жить как жил.

На плите его ждут голубцы, в холодильнике есть пиво, он молод и относительно здоров, у него есть хоть какая-то работа – у других и этого нет. Квасов даже по такому случаю переложил готовые голубцы из сковороды в тарелку – так разобрало его.

На диване перед телевизором (шел вечерний выпуск новостей) без аппетита доел остывающую еду, пристроил тарелку с остатками сметаны на пол возле дивана и погрузился в зыбкий и тревожный сон.

Из очередного кошмара Квасова вырвал пронзительный женский крик:

– Убери руки! Отпусти!

Антон открыл глаза и прислушался, соображая: крик доносился не из телевизора.

– Да отстань, ты! – неслось с улицы, куда выходило окно комнаты. – Отстань!

Теперь Квасов не сомневался: голос принадлежал соседке-названой-сестре-матери-троих-детей.

Антона подкинуло от мысли, что соседку-названую-сестру-мать-троих-детей насилуют. Он вскочил и с размаху наступил прямо в тарелку. Фарфор хрустнул под ногой, Квасов издал рык, стащил испачканный в сметане носок и кинулся к шкафу, где хранил свой «ТТ».

Густой бас, заглушаемый ветром, бубнил за окном что-то неразборчивое.

Антон нашарил ключик от сундучка, повернул его в замке, вынул бархатный сверток и сразу успокоился, ощутив прохладу ствола.

Проверил магазин, на ходу зарядил оружие, сунул за пояс на животе и, как был, в шлепанцах, выскочил из квартиры. Попутно принял решение сначала пугнуть мерзавца предупредительным выстрелом, а потом уже действовать по ситуации.

Чертова нога, пока доковыляешь, могут обокрасть, изнасиловать, похитить, убить – все, что угодно.

Симин возмущенный голос застал Квасова на углу дома:

– Нет, ты объясни, за что?

На какое-то мгновение Антона вопрос смутил: жертва требует от насильника объяснений? Это что-то новенькое! Впрочем, с соседки станется.

– Сима! – позвал Антон, вывернув наконец из-за угла.

Прикрываясь рваным перистым облаком, прямо за домом висела полная луна.

В бледном свете Квасов различил соседку, несколько крепких фигур в формах патрульно-постовой службы и низкорослого молодого человека в гражданском. «Четверо на одну», – хладнокровно оценил обстановку Квасов.

– Антон! – радостно завопила Симка. – Как хорошо, что ты дома! Тут эти беспредельщики наехали на нас.

Версия о насилии отпала сразу: три милиционера держали в кольце двоих: Симу и четвертого, гражданского.

Ясно: задержана мать троих детей. За проституцию. А этот мелкий – клиент…

Теперь все встало на свои места: Серафима Юн-Ворожко на самом деле шлюха. Витька не ошибся.

Вот тебе и названая сестра…

Все-таки, какое паскудство! Да как она посмела так с ним поступить?

Волосы у Симки были завиты в локоны, сильно смахивающие на пружины накаливания. «Ведьма», – обозвал про себя Серафиму Квасов, выбирающий натуральную красоту.

Все это пронеслось в голове Квасова, пока он, хромая, подходил к кучке полуночников и определял старшего по званию.

– Здравия желаю, – обратился Антон к парню в погонах младшего лейтенанта.

– Здравия, – вразнобой и недружелюбно отозвались патрульные.