– Будем надеяться, что все обойдется. Вовремя успели, счет шел на минуты. Кто-то из вас под счастливой звездой родился. Давай за здоровье матери и ребенка. Аркадий, – спохватился док и протянул сильную ладонь с длинными, как у пианиста, пальцами.

– Антон, – ответил на крепкое пожатие Квасов.

Они воссоединили стаканы и опрокинули содержимое. Горло обожгло неразведенным спиртом, Квасов крякнул, а док осклабился:

– Торкнуло?

– Торкнуло, – выдохнул Антон.

– Я смотрю, ты мужик нормальный, – из чего-то заключил Аркадий, – береги ее, ей тяжести поднимать нельзя с полгодика.

Одним натренированным движением док собрал улики, спрятал в стол, достал и разломал закуску – плитку горького шоколада.

– Мы не женаты, – ответил Квасов, заедая выпитое. Щемящее чувство утраты, прежде не испытанное, сдавило грудь.

– Ну, это же не мешает вам делать детишек, а? – подмигнул Аркадий.

– Мы вообще не живем вместе.

Это обстоятельство доктора нисколько не смутило.

– Тогда ты просто мастер!

– Не-а, только учусь. – Антону стало скучно, он поднялся, протянул ладонь. – Бывай, Аркадий.

– Обращайся, – пригласил тот.

– Не мой профиль, – буркнул Квасов, покидая кабинет.

Сам того не ведая, док коснулся запретной темы.

Любовь…

С любовью было покончено под Цхинвалом: она подорвалась на мине.

Оставалась надежда, но Квасов честно старался обмануть ее, убеждал себя, что калека никому не нужен. Обмануть не получалось: надежда избрала партизанскую тактику и стала тайной.

Тайная надежда на поверку оказалась сильным противником. Квасов загонял ее в угол аргументами (мало ли молодых, здоровых и таких же одиноких?), ставил к стенке, расстреливал в упор, но уже через несколько дней выяснялось, что надежда перед смертью успела выбросить семена. Семена выпускали нежные ростки, и все повторялось заново.

Антон ненавидел себя за эту слабость (парни полегли, а он, слюнтяй, слабак, маменькин сынок, кисейная барышня) и боролся с нею всеми доступными средствами.

Такими средствами были: барышни, алкоголь в больших и очень больших количествах, культ воспоминаний о погибших в боях за Грозный и Цхинвал; частые встречи с братишками под аккомпанемент все тех же воспоминаний с разницей в географии; посильное участие в драках и скандалах с мирняком, гопотой, чиновниками всех мастей и уровней; тщательный уход за личным оружием – пистолетом «ТТ», переписка на форуме и редкое чтение военной прозы.

Но у каждого приема были побочные эффекты.

После ночи со жрицей любви нечеловечески хотелось напиться.

Общаясь с себе подобными, Антон все хуже понимал цивилов, сиречь мирных граждан.

Стычки и скандалы тоже грешили двойственностью: с одной стороны, становились потребностью, с другой стороны – оказывали непродолжительное действие. Злоба вытесняла тоску на пару дней, потом все возвращалось.

Водка обладала тем же эффектом: Антона вырубало из воспоминаний, одновременно вырубало из жизни, отчего жизнь лучше не становилась, напротив: ко всем мерзостям добавлялось похмелье.

Уход за пистолетом Токарева доставлял сомнительное удовольствие, в чем-то схожее с онанизмом. А в прозе, даже военной – аааа! засада! – всегда присутствовала любовь…

Все вместе и привело к тому, что даже друзья все хуже находили общий язык с Квасовым – Антон вспыхивал от малейшего трения. Это был забег на приз психиатрического отделения, в конце которого с распростертыми объятиями Квасова встречали антидепрессанты, транквилизаторы и нейролептики.

* * *

На форуме было тихо – рабочий день, братишки пашут, один он, неудачник и лох, непонятно чем занимается.

Антон пролистал темы, посмотрел новые сообщения и уже хотел удалиться, как на панели всплыло имя посетителя: Dana65.

Эта Dana65 с момента появления на форуме бесила Квасова тем, что сунулась не в ту дверь. Умничала, выставлялась, любовалась сама собой. Антон отлично представлял эту фифу: любопытство и самомнение потолки, как говорится, царапают. Все-то ей интересно: как, где, за что? Один вопрос о бывших врагах чего стоил: «Сможете мирно разойтись или не сможете?»

Провокационный вопрос вызвал бурю: «Кончай трепаться! За такие вопросы можно получить в бубен».

А она: «Перестаньте митинговать, переходите к нормальному разговору».

Один за другим появились ответы: «Бывших врагов не бывает!!! Если не ты, то он тебя!!!!»

«Любопытно вам? Взяли бы АК, да пошли повоевали».

Антон удовлетворенно хмыкнул: так ей и надо. Пусть не нарывается.

«Трясет от дебильных вопросов мирняка «сколько ты убил?», «разойдетесь – не разойдетесь?». Не мутите души пацанам. Никто не обязан по первому требованию цивилов выворачивать душу наизнанку. Что, больше поговорить не о чем? Почему как с ветеранами – так обязательно о войне?» – от бедра веером шмальнул commandos101.

– Так ее. – Квасов удовлетворенно потер ладони, радуясь за Пашку-commandos101.

«Потому что это ваша работа, – хладнокровно ответила Dana65. – Я говорю с вами о профессии, как с хирургом – об операции, или с журналистом о статье, или с бухгалтером – о балансе. По-моему, нормально».

– Нашла с чем сравнить! – Антон заводился все больше.

«Если вы не видите разницу, нам вообще не о чем говорить. Мы вообще ничего вам не должны, скорее это вы у нас в долгу», – отреагировал Пашка. Бывший разведчик, Пашка вообще был признанным интеллектуалом среди форумчан.

Бесполезняк. Эта дура вместо того, чтобы извиниться, настрочила: «Ого! «Цивил»? Звучит почти как «дебил». В этом случае какой с меня спрос? Я, кстати, не спрашивала, сколько зарубок на вашем калаше или еще на чем. Мне ЭТО не интересно».

Воображение рисовало тупую, самодовольную дамочку, не имеющую представления о том, как это – провожать сына на чужую войну.

Антон убрался с форума, чувствуя, как закипает кровь. Дотянулся бы и придушил гадину. Что вообще она делает на форуме ветеранов? Говорил он Пашке, нужна надежная система защиты, чтобы только свои имели доступ к форуму. Например, регистрация по военнику.

– И захочешь завязать, так не дадут, – вслух произнес Антон и подался на кухню.

В холодильнике всегда имелся запас «анестезии» для душевных ран.

Влил в себя полстакана, сунул в рот кружок колбасы, захрустел огурцом и бросил взгляд в окно.

Уже осень, а он так и не оформил инвалидность и «раневые» – подачку государства. Этот мирняк засел везде, как в окопах, и держит оборону. В собесе чинуша – настоящее мурло – мозги делал два часа, а потом заявил: «Претензии предъявляй тем, кто тебя туда послал, а я не посылал».

Допек. Антон нанес прямой удар, целясь между глаз, и сломал номенклатурному работнику нос. Половина ребят из-за таких козлов ходят без ксивы. Квазипатриоты, дерьмократы, ни дна им ни покрышки. Неохота связываться, но нужно выправить корочку, хотя бы для того, чтобы перечислять жалкие копейки в фонд ветеранов.

Внимание Антона привлекло какое-то броуновское движение во дворе, он приблизился к окну.

Во как!

Соседка, мамаша многодетная, как ее бишь, кажется, Сима, с коляской и со всем выводком возвращалась домой.

Квасов отпрянул за занавеску: вид у него – только детей пугать.

Быстро, однако, соседка оклемалась. А ведь совсем плохая была.

С откуда-то взявшимся беспокойством Антон чуть подался к окну и продолжил наблюдение за вернувшимся с прогулки семейством.

Беспокойство оказалось не напрасным: Сима со старшей дочерью Татьяной готовились поднять на крыльцо подъезда коляску, больше похожую на бронетранспортер. Пандус напоминал слалом-гигант и годился скорее для фристайла, чем для детских и инвалидных колясок.

Средняя дочь, Маня, с россыпью каких-то блестящих жучков в черных косичках, сняла игрушку с поддона, пакет с чем-то тяжелым и, помогая себе руками, попой кверху, забралась на высокое крыльцо.

Квасов ругнулся и проковылял на балкон: Сима уже передала раму старшей девочке, а сама взялась за изголовье люльки.

Под балконом, сбившись в кучу, жались какие-то лютики, и еще, кажется, недавно Квасов легко перемахивал через ограждение и приземлялся в рыхлую землю на обе ноги. Было, да прошло.

– Тебе же поднимать ничего нельзя, – не тратя слов на приветствие, обратился к матери семейства Антон.

– А, привет. – Сима подняла глаза на всклокоченного соседа и улыбнулась. – Нельзя, а что делать?

– Подожди, помогу, – раздраженно бросил Антон и скрылся в квартире, злясь на свалившуюся как снег на голову обязанность опекать соседку. А все этот лекарь, Аркадий: «Береги ее, ей тяжести поднимать нельзя». Может, ему еще жениться на этой мамаше?

Тормознув у зеркала в прихожей, Антон пятерней причесал отросший ежик, поскреб щетину на подбородке и с отвращением отвернулся от собственного отражения, дав себе слово побриться. Облачился в камуфляжную куртку поверх тельника (другую одежду Квасов не признавал) и вышел на помощь дамам.

– Привет, – еще раз улыбнулась старшая из них.

– Привет, – буркнул Антон.

С момента их последней встречи соседка изменилась до неузнаваемости. Никаких темных пятен на лице, никакой отечности – только тени под глазами намекали на недавние физические страдания. Сима стала похожей на какую-то актрису. Как ни старался, Квасов не смог вспомнить – на кого именно.

– А ты, я вижу, пришла в себя? – снизошел до комплимента Антон.

– Да вроде, – дернула плечом Сима.

Плечо тронуло… беззащитностью. Квасов моргнул.

– А тетка твоя где?

– Уехала на север по делам. А мы вот в поликлинику ходили.

Плечо все еще притягивало Антона. Борясь с притяжением, взгляд заметался в поисках более безопасного объекта и упал в коляску.

– Что это с ней? – обалдел Антон.

Посапывая носом, в коляске младенческим сном спала новорожденная. Красные пятнышки под темными бровками хмурились, беззубый ротик улыбался, а глазные яблоки под полуприкрытыми веками быстро-быстро двигались.