Анри плохо помнил, что происходило в следующие несколько месяцев. Они поселились в заброшенном сарае на окраине городка. Мать, казалось, потеряла всякую надежду, плача дни напролет и не выходя на улицу, пока Анри бродил по окрестностям в поисках еды, одежды и одеял.

Однажды его поймал торговец на рынке, обвинивший Анри в краже, и потащил мальчика за ухо к главе городского совета. Хотя к этому времени Анри уже выучил несколько слов по-английски, их не хватило для объяснения того, что он просто ждал, когда выбросят испорченную еду, и они с матерью умирают от голода, потому что потеряли все в море.

Глава совета, человек с бочкообразным телом, красными глазами, съехавшим набок напудренным париком и окладистой седой бородой, рявкнул:

– Так как тебя зовут, мальчик?

Паренек в ужасе пробормотал:

– Анри.

– Онри? Разве это не французское имя?

Анри кивнул.

– Как же ты сюда попал?

Он, сообразив, о чем у него спрашивают, попытался подыскать слова, чтобы объяснить, но не смог. Вместо этого сделал попытку жестами изобразить плаванье корабля по волнам. Мужчина ничего не понял, поэтому Анри расплакался от горя и досады.

Затем случилось чудо. В дверь вошла молодая женщина с подносом, на котором, кроме чайника, чашек, блюдец, сахарницы и кувшина с молоком, стояла тарелка с бутербродами и печеньем. Увидев столько еды, Анри тут же успокоился. Он почувствовал, как его рот наполняется слюной, а в желудке урчит от голода. Он еле сдерживался, чтобы не протянуть руки и не схватить бутерброд.

– О! – воскликнула она. – Я не знала, что у тебя гость, отец. Мне принести еще одну тарелку? Он выглядит изголодавшимся.

Они молча посмотрели на мальчика, одетого в лохмотья и стоявшего босиком перед ними. У него были такие тонкие руки, что, казалось, они могут сломаться под собственным весом.

Мужчина хмыкнул.

– Думаю, да, принеси, дорогая. И присоединись к нам. Мне нужно, чтобы ты переводила.

* * *

Анри послушно ждал, пока они устроятся у камина. Он ел все, что ему передавали, выпив при этом целый кувшин молока и одновременно отвечая на вопросы главы совета. Девушка плохо разговаривала по-французски, кое-что из переведенного ею было непонятно, однако мальчик старался рассказать все, что мог. В ходе их разговора он понял: многое из сказанного им теряется при переводе.

Между тем он все-таки смог объяснить собеседникам, что они с матерью гугеноты, сбежавшие от французских властей; его отец ткал шелк в их родном городке, а мать работала в этой же отрасли, на крутильной машине, скручивая тончайшие нити на колесе, чтобы создать пряжу нужного денье[12]. Хотя было видно, как он голоден, им все не верилось, что у мальчика и его матери нет дома и буквально ни гроша за душой, а выживали они лишь благодаря подаяниям и тому, что находили среди отбросов.

– Мы должны что-то сделать для него, папа, – сказала девушка.

– Я считаю, им дорога в работный дом.

– Но ты же слышал: его мать владеет профессией. Она могла бы зарабатывать, если бы нашла работу.

– К сожалению, в здешних местах не занимаются шелком, дорогая.

– В Лондоне занимаются. А что мой дядя? Он же работает с шелком, верно?

– Глупости. Он не захочет принимать у себя никаких бродяг, Луиза. Ладно, парень. Я сниму с тебя обвинения в краже, если ты поступишь так, как я скажу. Приведи сюда мать, и мы отведем вас в работный дом. Там вы хотя бы получите еду и ночлег.

Когда они подошли к двери, девушка шепнула мальчику:

– Не ходите в работный дом, это ужасное место. Тебя разлучат с матерью. Спускайся по ступенькам, а потом подойди к заднему входу. Cinq minutes[13].

Она встретила его у порога и сунула ему в руки пакет из коричневой бумаги.

– Удачи! – сказала мальчику. – Теперь беги, пока отец не увидел тебя.

По дороге назад он спрятался в небольшой роще и осторожно раскрыл пакет. Внутри был настоящий клад: буханка черствого хлеба, большой кусок сыра и мешочек на шнуровке, в котором Анри обнаружил серебряный шиллинг и клочок бумаги со словами «Мой дядя, Натаниель Броадстоун, ткач шелка, улица Маркс-Лейн, дом 5, Бетнал-Грин[14], Лондон. Не упоминайте мое имя».

* * *

Дорога в столицу заняла четыре дня. Они шли пешком, иногда им удавалось подъехать на телеге какого-нибудь крестьянина, потому что билет на дилижанс стоил дороже шиллинга. Они попали в Бетнал-Грин уже вечером. Целый день шел дождь, и мать с сыном промокли до нитки. Человек, открывший им дверь, с подозрением посмотрел на их оборванную мокрую одежду. Страх сдавил горло Анри.

– Пожалуйста, сэр, мы пришли увидеть мистера Броадстоуна.

– Кто вы такие?

– Анри Вендом, сэр, и моя мать, мадам Клотильда Вендом.

– Итак, мадам, зачем вы привели сына в мой дом?

Она покачала головой.

– Отвечай, женщина.

– Мы не можем сказать, сэр. – Анри не хотел предавать доверие доброй Луизы.

Мужчина покачал головой.

– Если вы не можете сказать, то почему я должен помогать вам? Проваливайте и не появляйтесь здесь больше.

Они провели ужасную ночь возле дверей дома ткача, пытаясь избежать внимания разных подозрительных личностей, бродивших по улицам после наступления темноты. Холодный дождь лил всю ночь, а странные звуки города пугали их. За это время Анри не раз пожалел, что согласился последовать напутствию дочери главы городского совета, подарившей ему надежду начать все сызнова. Теперь надежда умерла на шумных вонючих улицах этого города.

Утреннее солнце высушило их одежду. Они остановились возле рынка, чтобы купить пару горячих пирожков, истратив на них последние несколько пенсов. Анри попытался сформулировать фразу по-английски, и в этот момент торговка улыбнулась ему и ответила на чистом французском. Анри очень удивился. Они впервые услышали родную речь с тех пор, как попали в эту страну.

– C’est gratuit[15], – сказала она, протягивая ему пирожки. – Оставь пенсы себе. У вас утомленный вид.

Клотильда расплакалась.

– Oh, merci madame, merci mille fois! Dieu vous bénisse[16].

Всхлипывая, она поведала историю их бегства из Франции. Наконец-то она смогла рассказать кому-то об их бедствиях.

– Ah, les pauvres[17], – промолвила торговка. – Мужайтесь, мадам. У вас все еще есть ваш милый сын. И вы теперь именно в том месте, где можно начать новую жизнь.

– Mon Dieu![18]

Они не верили своим ушам. Оказывается, они попали туда, где десятилетиями, пытаясь избежать преследования на родине, оседали тысячи французских и фламандских граждан. Англичане исповедовали ту же религию и, по крайней мере официально, не препятствовали французам селиться на своей земле, хотя местные жители не всегда были им рады.

По словам торговки, в этом месте, как раз за городскими стенами, обитало большинство французов. Там были церкви, благотворительные организации и, что казалось чудом, – буквально сотни ткачей шелка, сновальщиков, крутильщиков, купцов, торговцев.

Женщина развела руки в стороны, показывая масштаб того, что пыталась им описать.

– Тут найдется работа для каждого, – сказала она. – В Лондоне шелк пользуется бешеной популярностью.

Когда Анри с матерью наконец собрались уходить, торговка посоветовала им отправиться к французской церкви на Форньер-Стрит рядом с районом Спиталфилдс. В храме им должны помочь. Последовав ее совету, они направились к самому высокому зданию в окру́ге.

Подойдя ближе, Анри задрал голову, любуясь невероятной башней, построенной уступами, словно свадебный торт. Ее шпиль почти касался облаков. У Анри закружилась голова. Здание напоминало дворец: широкие гранитные ступени вели к двери, построенной для гигантов. С обеих сторон от входа высились массивные столпы, обхватить которые удалось бы лишь нескольким взрослым людям. Все строение было ярко-белого цвета и блестело ярче свежего снега. Оно сверкало, словно маяк среди темных шумных улиц города.

Пока они стояли, с благоговением глядя на храм, Клотильда снова начала плакать.

– Церковь слишком прекрасна, – сказала она. – Как же пара бродяг, подобных нам, может войти туда?

Но Анри потащил ее вверх по ступенькам.

– Мы не узнаем это, если не попробуем, мама. Что же еще нам делать?

Когда они приблизились к двери, изнутри вышел высокий монах в черном облачении.

– Я могу вам помочь? – спросил он, глядя на них сверху вниз.

– Мы ищем французскую церковь.

– Тогда вам не сюда, леди. Это церковь Христа, – сообщил монах, показав рукой на храм. – L’Église de l’Hôpital[19] находится вон там.

* * *

«Сложно поверить, что с тех пор прошло десять лет», – подумал Анри, миновав Лэмб-Стрит и Браун-Лейн и повернув на Вуд-Стрит, стараясь держаться подальше от магазинчика, где продавали миндаль в сахаре. Продавщица, одна симпатичная девушка, поначалу сопротивлялась ухаживаниям Анри. Потом, спустя несколько недель, ему удалось сорвать сладкий поцелуй с привкусом миндаля. А совсем недавно она позволила ему, хихикая и повизгивая, потрогать ее грудь. Но, как это часто бывает, стоило достигнуть цели, Анри почувствовал, что начинает терять интерес к этой девушке. Почему так получалось, он не мог понять. Теперь его мысли были заняты совсем другим.

В дальнем конце улицы Вуд-Стрит в лучах солнца, как и в тот памятный день десять лет назад, сияла английская церковь. Проходя мимо Форньер-Стрит, он увидел L’Église de l’Hôpital, красивое здание, построенное на перекрестке с Брик-Лейн. Церковь гордо возвышалась среди рядов домов местных торговцев.

Когда Анри был подмастерьем, ему не разрешали покидать дом во время работы, но теперь он стал наемным работником, поэтому юношу часто отправляли в город с разными поручениями: он носил записки торговцам, забирал и относил шелк-сырец, разные другие материалы, инструменты, необходимые при изготовлении и обработке шелка. Он был очень рад этим новым обязанностям. Месье Лаваль всецело доверял ему. Время от времени Анри помогал обучать молодых подмастерьев основам профессии.