Расследование, проведенное Паркером, привело его в такую ярость, что у него изменился характер. Он избавился от своего обычного равнодушия, которое до последнего времени являлось его отличительной чертой и которое вызывало неподдельное раздражение у Шарлотты. Его гнев вознес его почти на высоту мифологического персонажа — на такую высоту, которой мы вправе ожидать от смертного, самой судьбой предназначенного стать спасителем Сандитона. Глядя на опустошение вокруг себя, он понял, что терпение его закончилось; его же нетерпение не знало границ. Он добьется того, чтобы по отношению к его любимым восторжествовала справедливость, и постарается сохранить все, что дорого его семье.

Его первым побуждением было отправиться к Доусону и заставить его отказаться от клеветнических обвинений, выдвинутых им против молодого человека. Впрочем, он намеревался пойти еще дальше и вырвать у негодяя признание в организации махинаций, которые привели к столь плачевным последствиям для Сандитона.

Однако, поразмыслив, он решил отказаться от насильственных действий. В конце концов, тот джентльмен объяснил случившийся с ним казус чрезвычайно убедительно. Он приехал к ним на побережье сравнительно недавно, горя энтузиазмом, в надежде подыскать новое место для конных соревнований. Цель, достойная восхищения, разумеется; ей аплодировали все местные жители, которым так нужна была свежая коммерческая деятельность.

Действительно, сей джентльмен мог признаться, что испытал глубокое сожаление, узнав, что его предприятие стало прикрытием для различных нежелательных личностей: привлеченные благодатным климатом этого района, а также перспективами будущих зрелищ и роскошных показов, они ринулись в Сассекс вслед за ним — и здесь он вполне может остановиться, поскольку ему уже не нужно будет говорить ничего больше. То, что его сопровождал неуправляемый и сбившийся с пути человек, желающий обогатиться за счет таможни Его Величества, — это можно счесть досадным последствием. Как мог он — честный джентльмен — предвидеть подобное злоупотребление со стороны одного из своих самых доверенных людей?

Нет, Мэттью Доусон настолько втерся в доверие к береговой охране, буквально купил уважение к себе общины, так убедительного выглядел в роли обманутого работодателя, что молодой Паркер не мог и рассчитывать на то, что кто-либо поверит его показаниям.

Затем Сидни Паркер принялся обдумывать более осторожный и приемлемый подход. Он станет взывать к присущему мужчине чувству человечности, к его здравому смыслу. Неужели перспектива обмануть невинного молодого человека, лишить его всякой надежды на будущее способна являться разумной целью? Как может настоящий джентльмен злоумышлять подобным образом? Тем не менее, чем больше он размышлял об этом, тем больше склонялся к мысли, что все его усилия падут на неблагодарную почву. Очевидно, тайный план Доусона был совершенно беспринципным. Он будет иметь преимущественное значение, и, поскольку он сам является тайным лидером и вдохновителем, то один только намек на его участие в этом деле может повредить ему.

Но все-таки должно же существовать средство узнать правду! Необходимо, чтобы деятельность подобного человека стала достоянием гласности, причем по официальным каналам с последующим наказанием. Паркер пришел к заключению, что его собственного порицания явно недостаточно. Как только лондонская репутация Доусона будет известна всем и каждому, вряд ли кто-нибудь усомнится в его злонамеренных замыслах. В этом деле ему обязательно следует заручиться поддержкой своего друга Коллинсворта, ибо этот жизнерадостный молодой человек сам недавно попал в сети Доусона, и не только пострадал от мерзавца, но и располагает убедительными доказательствами, которые может представить провинциальным властям. Его друг должен засвидетельствовать изворотливость негодяя в нарушении закона, он может в подробностях описать его скользкие сделки, его хитрости и главное — его способность избегать ответственности за причиненное зло.

Для того чтобы представить дело о защите молодого Хейвуда перед управлением таможенных пошлин и акцизных сборов, Сидни Паркеру пришлось действовать рассудительно и благоразумно. Он начал с того, что изложил свои обвинения, пообещав через неделю представить свидетеля, который даст им нужные доказательства. Они заполучат настоящего преступника, человека, который стоит за колоссальными потоками контрабанды, выгружаемой по ночам на побережье.

Одновременно Сидни пытался разобраться с неотложными семейными делами. Больше всего его беспокоил старший брат, пребывающий в крайне подавленном состоянии духа. Увы, его прежнее положение создателя нового рая — его хорошую репутацию, которая когда-то так удачно работала на будущее процветание Сандитона, — оказалось не так-то легко восстановить. Даже после ареста и последовавшего наказания преступников слухи не прекращались; ядовитые последствия недавнего скандала оставались, о них не забывали.

Таким образом, массовый отъезд бывших поклонников кратковременного модного увлечения продолжался. Грязные сплетни, злобные шепотки и завистливые разговоры не могли не повлиять на тех, кто уже задумывался о целесообразности своего следующего приезда сюда; естественно, представители высшего света и те, кто искал респектабельности, не остались к ним равнодушными. Те же, кто намеревался в дальнейшем улучшить свое положение в обществе (в конце концов, разве благополучие самого лучшего из курортов не зависит от выбора отдыхающих?), теперь спрашивали себя, кто осмелится отныне показаться в Сандитоне? Что касается тех спортсменов и азартных игроков, которые ранее поселились поблизости, в особенности тех, чьи денежные ресурсы вряд ли выдержали бы повышенное внимание соответствующих властей, то они почувствовали себя под неусыпным наблюдением полиции и посему разбежались, как тараканы.

Основатели курорта впали в отчаяние. В течение какого-то времени Сидни не мог заставить себя принять неизбежное. Он совершенно не горел желанием открыть Томасу всю правду об их положении, и хотя он колебался, но все равно понимал, что должен прямо поговорить с братом. Скорый упадок Сандитона был очевиден. Семейству Томаса лучше всего было задуматься над тем, чтобы уехать с побережья и вернуться в свое прежнее скромное поместье.

Самое любопытное заключалось в том, что, когда он наконец собрался с духом и предложил им переехать, его брат не выказал особого уныния. Разочарование, да, отразилось на его лице, но все-таки Томас Паркер был человеком философического склада ума. Он уже успел испытать взлеты и падения; он умел отказываться от несбывшихся надежд и вполне был способен справиться с крушением иллюзий и поражением. Старший Паркер был прирожденным мечтателем и фантазером, и, хотя порой воображение брало у него верх над рассудком, его природный оптимизм было не так-то легко подавить.

— Мой славный брат, — вслух размышлял он, — самые великолепные проекты редко удается осуществить, хотя иногда у нас бывают причины поверить в возможность этого. Остается только грустить о том, что наши мечты недостижимы, они — всего лишь дымка в этом мире, которым отныне правит коммерция. Но это не имеет значения. Мы должны стремиться к Идеалу. Это рождает надежду. Меня утешает и то, что я попробовал свои силы на новой территории. Я понял, что Англия должна измениться.

— Нет, дорогой Сидни, ты не должен обо мне беспокоиться, или о моей сладкой Мэри. — Он вздохнул. — Потому что мы намерены вернуться к старому образу жизни, к знакомой местности наших отцов, где мы всегда были счастливы.

Радость, с которой его жена и дети встретили его решение, несмотря на серьезные изменения, которые оно за собой повлечет, рассеяли последние сомнения джентльмена. Более не стеная и не жалуясь, все семейство вскоре принялось упаковывать вещи, готовясь отправиться домой.

Покончив с этим делом, Сидни несколько успокоился и почувствовал облегчение. Теперь пришла очередь побеспокоиться о здоровье и благосостоянии его сестер и младшего брата. Хотя он рассчитывал, что уж они-то с радостью уедут из Сандитона, с его суматохой и тревожной атмосферой, ему пришлось признать, что он ошибался. То, что случилось потом, привело его в сильнейшее замешательство.

Диана Паркер и Сюзанна поразили своего брата тем, что проявили значительно меньшую охоту уезжать, чем Томас. Учитывая тот факт, что речь шла о месте, куда они приехали без малейшего желания! Как мог Сидни подозревать о последних успехах Дианы в общине?

Разумеется, она была исполнена страстного желания обратить вспять быстрый прогресс того, что она теперь называла нашим «грандиозным вложением». Тем не менее беспристрастность требовала объяснить то, что и так было слишком очевидно.

— Знаешь, Сидни, — начала она, — наш старший брат с самого начала не подходил для предприятия, которое занималось бы искусством исцеления. Такое дело требует сил и энергии, вплоть до безжалостности. А голова нашего Томаса была вечно заполнена бледными созерцаниями и размышлениями. В том Сандитоне, которому я приехала служить, мы никогда не испытывали зависимости от богатых приезжих франтов. Мы не тосковали по разговорам на возвышенные темы, не нуждались мы и в аристократических замашках. Нет, на самом деле, нет! Мы заботились о тех, кто действительно приехал сюда лечиться, о тех немощных людях, которые искали нас и вручали себя нашему попечению. Могу тебя уверить, здесь еще очень много работы! Какой бы ни оказалась судьба модников и модниц на нашем курорте, тем не менее наши успехи в исцелении слабых и отчаявшихся неоспоримы.

Диана овладела последними методиками реанимации и ежедневно применяла их, спасая бедняг, кто едва не утонул, проходя курс лечения. Можно сказать, что она превратилась в своего рода незаменимую деталь купального аппарата и стала частью обслуживающего его персонала — ценный вклад, сама хранительница жизни! Ничто не могло заставить ее покинуть эту сцену. В самом деле, как и другие люди из обслуживающего персонала, обливавшие водой своих подопечных, молодых и старых, она чувствовала, что ее вероотступничество станет самой большой потерей для их растущей популяции борцов за здоровье.