Пат Бут - Сестры

Он беспомощно смотрел на дочь. В горле у него пересохло, лицо побелело.

– Ой, папочка, прости меня. Это не твоя вина, – проговорила Джули, и по щеке ее поползла крупная слеза.

Но она-то знала, чья это «вина».

Ричард наблюдал, как она удаляется. Она разорвала толпу и обрушилась на Софи, раскидав ее обожателей, как конфетки на хмельной свадьбе.

– Почему ты решила, что у тебя есть право иметь второго ребенка? – выкрикнула она, оставшись один на один с матерью в пустом пространстве.

Софи видела, как к ней приближается Джули, и приготовилась к худшему. Но каким-то образом дочери всегда удавалось застать ее врасплох. Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то лучше бы выбрать мужчину не из чувствительных. Мать и дочь были одни, отгороженные от бурлящих шестидесятых шестифутовой зоной безопасности на случай, если ненависть заразна.

– Что? Любовное соперничество? Уже? Не рановато ли, Джули? – Софи чувствовала прилив адреналина в крови. Господи, как все это ужасно. Но вместе с тем она не могла не питать уважения к собственной дочери. Джули умеет сражаться. Слава Богу, что она девочка, а не мальчик, который вместо языка мог пустить в ход кулаки.

– Это не любовное соперничество, мама. Вернее, наполовину любовное.

– И что это должно означать?

– Мне что, сказать по буквам?

– Ты выпила, Джули? – Это было рассчитано на публику. Джули никогда не пробовала спиртного. Софи тянула время.

Джули проигнорировала вопрос.

– Ну, и чей же это ребеночек, мама? Или ты даже не знаешь? Конечно, когда сидишь на циркулярной пиле, то никогда не узнаешь, какой зубец укусил тебя.

Софи глубоко вздохнула и посмотрела прямо в глаза дочери.

– Джули, ты правда обезумела. Разумеется, это ребенок твоего отца. Тебе ли не знать. Ты же присутствовала при зачатии. Или ты забыла?

В век либерализации, при рождении терпимого общества, уши быстро улавливали звуки психологической драмы. Это было привлекательной материей даже для пребывающей в наркотическом трансе группы австралийцев, которые тоже не преминули подойти полюбопытствовать.

Джули, вся дрожа, еще постояла на месте секунду-другую. Затем тихо проговорила:

– Я ненавижу тебя, мама. Боже. Как я тебя ненавижу.

– Не могу сказать, что и я схожу по тебе с ума, – угрюмо отозвалась Софи.

– И еще я ненавижу твоего мерзкого, гадкого ребенка.

Джули быстро развернулась и исчезла в глубине толпы.

В глазах ее стояли слезы, в сердце поселилось отчаяние, но в то же время появилась странная веселость, потому что у нее созрел план, чудесный план. Роскошный план, который станет жутким возмездием для всех – для матери, которую она презирала, для отца, которого она обожала и который предал ее.

Винни не слинял с вечеринки. Джули разыскала его там, где они раздевались и оставили свои пальто, где он курил прямо в лицо какой-то похожей на беспризорницу манекенщице, явно накачавшейся крепкими наркотиками, может, ЛСД. Винни нашептывал ей какие-то сальности, но девушка и так плавала в сладких грезах своего потерявшего границы сознания.

Он поднял глаза, когда вошла Джули, и, похоже, очень обрадовался. Радость была взаимной. Винни был частью задуманного Джули плана. Но, при его-то самодовольстве, он был уверен, что планировать будет он.

– Эй, детка.

– Эй, Винни.

– Получила от папаши нагоняй?

– Ага, мать с отцом уехали домой.

Она пыталась разговаривать, как кокни,[3] ведь и в ней сидел «рабочий класс».

Винни слегка покрутился перед ней – повертел своим костлявым задом, облизал чувственный рот и сделал глазки Джули – применил все свои приемы, которые заставляли визжать и писать в штанишки юных фанаток.

– Ты была когда-нибудь на выступлениях «Вопля»?

– Нет, но мне бы хотелось.

– Я устрою это. Мы выступаем в Одеоне, Хаммерсмит, на следующей неделе.

Он смотрел на нее оценивающе. Молоденькая, но бывали у него и помоложе. Беда в том, что все они чересчур увлекаются, но, когда приведешь такую домой и начинаешь соблазнять, тут же принимаются паниковать и рвутся прочь. А это Винни без надобности, особенно после полудюжины кубиночек в «Эд-Либ» или в «Спик». И все же она была такой привлекательной, упругой. Стоило рискнуть.

– Послушай, лапуля. Ты бы хотела отправиться в «Эд-Либ», а?

– Болван. – Парившая в облаках манекенщица высказалась по поводу полученного приглашения.

– Да не ты, потаскушка.

Джули бросилась ему на шею.

– Милый Винни. С удовольствием. А можно поехать прямо сейчас? После этого скандала.

– О'кей, детка. Поехали.

«Чтоб мне провалиться, – подумал Винни. – Сама так и прыгнула в руки. Даже попотеть не пришлось».

Винни был прав. Ему и не пришлось бы потеть. Он мог бы просто валяться, как бревно, все равно все свершилось, ведь Джули точно знала, что ей нужно, и это было не его тела и ума дела. Не его слова и не его судьба. Нет. Единственное, что ей было нужно, так это переспать с ним и завести ребенка, который станет оружием в ее войне.

На лице Софи краски последовательно сменяли одна другую. Сначала оно было бледным, как у призрака. Но через мгновение налилось багровым румянцем, что весьма сочеталось с ее судорожно глотающим ртом, который словно пытался выплеснуть весь накопившийся внутри Софи гнев. Джули никогда еще не видела свою мать такой, и каждая секунда доставляла ей небывалое наслаждение.

Совсем иначе реагировал отец. В уголках его рта и на дне печальных глаз, казалось, проступила скорбь, а стакан бренди, как по волшебству возникший у него в руке, был еще одним видным проявлением его чувств. И это тоже порадовало Джули. Она продолжала любить его так горячо, как только можно любить, но он заслужил такое из-за своей неверности, из-за того, что осмелился стать отцом ребенка, который будет ее соперником в борьбе за внимание Ричарда, из-за любви к ее ненавистной матери.

Наконец Софи удалось произнести хоть что-то:

– Тебе придется сделать аборт, вот и все.

В ответ на это лицо Джули расплылось в улыбке.

– Я беременна уже пять месяцев. – Всем было ясно, что это значит.

– Но откуда, черт возьми, ты знаешь?

– Ведь если ты только сейчас обнаружила, ты же не можешь… – Ричард хватался за соломинку. Он понимал, что в подобных вещах его дочь вряд ли ошибается.

– Я знаю об этом уже четыре месяца. Я держала все в тайне, потому что хочу иметь ребенка. – У нее на лице по-прежнему сияла глупейшая улыбка удовлетворения, и именно это выводило из себя ее мать куда больше, чем все другие соображения.

– Как это ты сумела все сохранить в тайне? – вскрикнула Софи.

– Я просто толстела, мама. Ничего страшного. Ты толстела. И я толстела. Просто считала, что это все от еды.

Даже несмотря на весь своей гнев, этого Софи не могла спустить.

– Я не толстею. Я жду ребенка. – И немедленно пожалела о том, что попалась.

– Ха, и как это прелестно! Ты собираешься подарить папочке ребенка, и я получу миленькую сестренку или братишку. А потом рожу я, и у тебя будет внучок. Тогда мы все сможем называть тебя бабулей.

Софи опустилась на большую, обтянутую ситцем софу. Подобно капитану на мостике гибнущего корабля, она чувствовала, как хлещет изо всех пробоин. Придется отменить обед у Бонгэм-Картеров, они уже опоздали туда на полчаса. Джули подкараулила момент для убийственного разрушения. Беременность Джули была убийственным крахом. Сама Джули была убийственным крахом. Ей пятнадцать, а отец ребенка, очевидно, некий рок-музыкант по имени Винни.

Все было слишком явно. Джули все рассчитала. Она намеренно завела ребенка, чтобы с его помощью бороться против родителей.

Ричард осушил стакан бренди.

– Думаю, мне лучше звякнуть Бонгэм-Картерам, – предложил он.

– Позвонить, – машинально поправила Софи.

Но он не двинулся. В сущности, его предложение было просьбой о наставлении. Он беспомощно смотрел на жену, прекрасную как всегда, в переливающемся вечернем платье от Джона Бейтса. Все правильно – она была беременной, но не толстой. По контрасту с ней Джули была и толстой, и беременной.

– Но почему ты скрывала, Джули? Почему не оповестила нас? Почему ты мне ничего не сказала? Мы бы сумели тебе помочь. Ты боялась рассказать нам? Вряд ли.

Джули не ответила. Пускай сам разбирается как знает. Ей хотелось казаться молчаливо загадочной, но улыбка никак не исчезала.

– Она не боялась признаться нам! – закричала Софи. – Она же не побоялась сейчас. Да ты взгляни на нее. Она же наслаждается! Она ничего не говорила, потому что хотела нанести мне удар. Только Бог знает, почему.

– А что ты думаешь делать с ребенком, Джули? Ты намерена растить его здесь, с нами?

– Я думала, его можно будет выкинуть прочь. – Джули больше не улыбалась. В ее голосе звучала ненависть, и Ричард Беннет заметил в ней то, чего не видел раньше. У него заломило в затылке. Его Джули. Такая тихая, содержательная. Такая умная, загадочная. И в этом тихом омуте водились черти – неведомые, незаметные, – и вот они вылезли, чтобы разрушить их жизнь.

– Не говори так, Джули. Даже если это и шутка, – тихо проронила Софи. В голосе слышались вопрос, просьба подтверждения.

От улыбки Джули кровь застыла в жилах Софи.

– Ты просто не заметила, да, мама? Ты не замечала, как мне было плохо по утрам, и тебя не беспокоило, когда я начала есть все подряд. Тебя лишь волновало, что у тебя дочь – толстуха, но и то не особенно, ведь ты сама прибавляла в весе и беспокоилась о том, что мужчины перестанут флиртовать с тобой.

– Не смей так разговаривать со своей матерью! Ричард, нам, наверное, стоит пригласить доктора Камерона. Это ненормально. Происходит что-то ужасное.

Улыбка вновь исчезла с лица Джули. Пока она говорила, лицо ее осунулось, голос дрожал от годами сдерживаемой ярости.