– Кто это, – спросила она, стыдливо опустив голову, – читает таким проникновенным голосом газели Хафиза? О, вот сейчас – мои любимые строки… Для души изнуренной дай хоть малость бальзама…

– Сейчас узнаю, – пообещал Джафар и, пока она не передумала, исчез.

Ясмин хотела продолжить молитвы о душе покойного, но что-то мешало ей. Тихо и неожиданно зазвенела от божественных строк Хафиза тончайшая, скрытая доныне струна. Этот голос…

Вернулся Джафар.

– Это один несчастный, лишившийся любви, – доложил он, – пришедший на ее могилу, потревожил ваше священное уединение. Он просит простить его, он уже уходит…

«Нет, зачем же, пусть останется», – чуть было не воскликнула Ясмин. И хотя она удержалась и не сделала этого, проницательный Джафар все понял.

* * *

– Терпение, мой повелитель, терпение, – в десятый раз повторял Джафар стремительно расхаживавшему по кабинету калифу, – если вы хотите, чтобы такая женщина, как Ясмин, сама обратила на вас благосклонное внимание, надо прежде всего разжечь ее любопытство. И сочувст-вие. И мы с вами неплохо продвинулись в этом направлении всего за один вечер.

– Ты думаешь? – Калиф остановился и пристально глянул на Джафара глубокими, как ночь, агатовыми глазами.

– Конечно. Выходя из гробницы, она огляделась вокруг. И была явно разочарована, не увидев поблизости никого, кроме вашего покорного слуги.

– Зачем же ты настаивал, чтобы я удалился? Я мог бы уже вчера…

– При всем уважении, повелитель, вы не могли бы уже вчера. Если мой господин доверился мне в таком сложном и деликатном деле, как покорение сердца прекрасной Ясмин, то…

– Да ладно, понял я, понял!

– Если же моему господину нужна не душа, а лишь тело этой женщины, – продолжал бубнить обиженный и оттого несколько зарвавшийся великий визирь, – то…

– Ладно, – повторил успокоившийся калиф. – Но сегодня мы снова пойдем на кладбище?

– Разумеется. Прекрасная Ясмин выразила желание, чтобы я после осмотра ноги служанки сопровождал ее. И кстати, захватите с собой лютню.

– Лютню? Зачем?

– Затем, что неотразимое обаяние вашего голоса станет совершенным в сочетании с нежными звуками музыки.

– Но я так давно не играл…

– Что ж, у вас, повелитель, есть в запасе целый день для того, чтобы вспомнить былое.

* * *

На сей раз Ясмин не взяла с собой ни Максуфа, ни Фатиму, ни тем более все еще прихрамывающую Зульфию.

Всю дорогу Джафар развлекал Ясмин беседой на благочестивые темы. Ясмин слушала его вежливо и очень внимательно, особенно когда речь заходила о божественном промысле Аллаха, сотворившего мужчину и женщину и предназначившего их друг для друга.

На кладбище, прежде чем войти в гробницу, Ясмин оглянулась по сторонам и помедлила пару секунд. Склонивший голову Джафар, разумеется, ничего не заметил.

* * *

– Снова этот голос… И чудесная музыка…

– Он отвлекает вас, госпожа? Если вам угодно, я деликатно попрошу его удалиться и впредь посещать могилу супруги в другой час…

– О, какие жестокие слова вы говорите, почтенный лекарь! Смею ли я мешать несчастному оплакивать свою любовь в то время и в том месте, где он пожелает? Разве это не было бы противно воле Аллаха, велевшего нам быть терпимыми и любящими друг друга?

– Как прекрасно вы сказали это, госпожа! Как жаль, что этот бедняга не может услышать ваш ангельский, полный сочувствия голос и увидеть хотя бы издали вашу божественную красоту! Уверен, это исцелило бы его горе и утихомирило бы его печаль, которой он предается столь безмерно! Воистину жаль, ибо этот молодой человек – средоточие красоты, мужества и прочих добродетелей, а длительное горе может оставить неизгладимый след на его прекрасном лице! Но что же делать, раз это невозможно!

– Вы говорите, он молод и хорош собой? – тихо спросила Ясмин после долгой, очень долгой (Джафар даже принялся отсчитывать минуты) паузы.

– Моя госпожа, если б я был женщиной, я влюбился бы в него сразу же, окончательно и бесповоротно.

– А скажите, мой ученый друг – я ведь могу считать вас другом (Джафар молча прижал руку к груди и поклонился), – не будет ли слишком большой нескромностью, если вы сейчас выйдете наружу, а я из-за вас взгляну на этого молодого человека?

Джафар поспешил уверить ее, что в этом не будет никакой нескромности.

Сказано – сделано. Ясмин, сжав трепещущей ручкой чадру, чтобы та, спаси Аллах, не соскользнула с ее прелестной головки, выглянула из-за плеча Джафара на озаренного полной луной чтеца и музыканта.

Калиф как раз в это время поднялся с колен и стоял в мечтательной позе, выгодно подчеркивающей достоинства его высокой стройной фигуры, с лютней в слегка отведенной назад руке, и глаза его были устремлены на луну. На самом деле от долгого пребывания в неудобной позе у него затекла спина, и ему просто захотелось потянуться.

Лицо калифа в лунном свете произвело на Ясмин впечатление весьма выгодное: его широкий лоб под белоснежной чалмой, агатовые глаза, орлиный нос и черные как ночь брови, ресницы и короткая ухоженная бородка отвечали самым взыскательным восточным стандартам красоты.

Ясмин не без труда оторвалась от лицезрения столь приятного глазу мужского облика. Джафар, спиной почувствовав ее ускользающее движение, шагнул вперед и сделал калифу тот же быстрый жест рукой, что и вчера, означающий: пора уходить, ваше величество, на сегодня хватит. И калиф безропотно удалился.

* * *

– Как это сегодня мы не пойдем на кладбище? Почему?

– Мой повелитель, господин всех мусульман подлунного мира…

– Джафар! Кажется, я напрасно отпустил палача в отпуск!

– А вы отпустили палача? Какое счастье… То есть я хотел сказать, нам всем будет очень его недоставать…

– Джафар!

– Да, повелитель. Но это еще не все, что я хотел вам сказать. Вы не пойдете сегодня на кладбище, а я пойду. Должен же кто-то быть рядом с прекрасной Ясмин, когда она огорчится, не увидев вас там. Должен же кто-то выслушать ее упреки, сожаления и вопросы…

– Хорошо, хорошо, дальше!

– А дальше… Если она действительно огорчится, не увидев вас ночью, в чем я практически не сомневаюсь, то мы дадим этому огорчению созреть.

– Что? Значит, и завтра тоже?

– Да, повелитель. И завтра, и послезавтра. Три дня бедняжка будет томиться в тревоге, сомнениях и тщетных попытках разобраться в собственных чувствах. Она будет давать себе слово забыть вас, выбросить из головы ваш чарующий облик, перестать ежечасно, ежеминутно воспроизводить в памяти ваш голос. Но нисколько не преуспеет в этих своих намерениях.

– А если ты ошибаешься? Откуда такая уверенность?

– Опыт… Позволю себе напомнить, что я почти вдвое старше моего господина, и что, в отличие от него, мне приходилось прикладывать усилия, чтобы завоевать любовь понравившейся мне женщины.

– Ну хорошо, допустим. А что будет потом?

– А потом настанет время встретиться при дневном свете. Осмелюсь предположить, что ни вы, ни она не будете разочарованы.

Калиф уныло кивнул, соглашаясь:

– Но знай, Джафар, эти три дня покажутся мне вечностью. И что я буду делать этой ночью?

– Спать, повелитель. После двух подряд бессонных ночей это будет самое правильное решение.

– С ума сошел?! Да я глаз не сомкну, пока ты не вернешься от Ясмин и не расскажешь мне, как обстоят дела!

– Гм, ну тогда… смею посоветовать посетить гарем. Лично я не знаю лучшего снотворного, чем провести часок-другой в объятиях красивых и страстных женщин…

– Джафар, как я пойду в гарем, если у меня перед глазами одна Ясмин?

– Тело одной женщины мало чем отличается от тела другой, а лица в темноте и вовсе не разглядеть, – мудро заметил великий визирь.

Но калиф так сверкнул на него глазами, что Джафар поспешил удалиться бормоча:

– И он еще называет сумасшедшим меня!

* * *

«Бедная Ясмин, – подумала Алена. – Одна против двоих мужчин, двоих заговорщиков – нетерпеливого калифа и его хитромудрого визиря».

Почему-то эта простенькая, незатейливая и не имеющая никакой связи с действительностью история увлекала Алену все больше и больше. Она даже не сразу отозвалась на стук в дверь и потом на бодрые голоса подруг.

– Алена, ты чего тут сидишь одна? Пошли ужинать!

«Хорошо, что я сняла колье и не стала надевать платье, – подумала Алена. – Иначе Наташа с Ириной съели бы вместо ужина меня».

– Она в тоске, – ядовито заметила Ирина. – Она ждет его, а он не идет.

Алена даже не стала возражать и отпираться – просто кивнула.

– А он, может, и вообще сегодня не придет, – продолжала Ирина, – потому что к нему приехала жена.

– Бывшая, – поспешно добавила Наталья. – Но знаешь, Алена, очень и очень красивая. Яркая такая брюнетка. Хотя и немолодая уже.

– Вы о чем? Какая жена? Александр не говорил мне, что…

– Александр! Ну вот видишь! – крикнула Ирина Наталье. – Мы с тобой совершенно правильно догадались!

– Подождите, я ничего не понимаю… – Алена села в кресло и сжала виски тем трогательным жестом, что всегда вдохновлял поэтов-песенников на создание шлягеров о печальной женской доле.

Но Наталья с Ириной не были поэтами и оттого не тронулись и не вдохновились.

– А чего тут непонятного? К твоему Александру приехала жена. Официальная. Не разведенная. Приехала, наверное, для того, чтобы с ним помириться.

– На ее месте любая поступила бы так же, – добавила Наталья. – Разве можно добровольно отказываться от такого мужа?

Алена опустила голову и закрыла лицо руками. Плечи ее задрожали.

– Да не расстраивайся ты так… – Наталья положила большую теплую руку на узкое девичье плечико. – Может, все еще образуется. Он нам говорил про тебя, значит, у тебя есть шанс.

– Говорил вам? Про меня? Когда?