По предварительному эскизу Эстер Питер выточил из дерева модель будущего жезла, чтобы выверить правильность разметки, составить общее представление о целостности формы и содержании всего замысла. Были сделаны кое-какие поправки и затем точные размеры перенесены на заготовку, кусок листового серебра. Питер просто нанес на заготовку тонкий слой воска и приложил деревянный макет. Опиливанием занялась Энн-Олимпия. Неровные и шероховатые края она подточила напильником и отожгла на кузнечном горне. Остыв, серебро стало податливым, и Энн-Олимпия свернула лист в полую трубку. Она правила листовой металл до тех пор, пока края с большой точностью и плотностью не состыковались друг с другом, оставив лишь незначительный зазор для припоя. Оставалось только спаять обе части, и работа Энн-Олимпии на этом заканчивалась.

Эстер долго думала, куда поставить клеймо со своей монограммой. Это было не так-то просто, потому что давление, оказываемое на всю конструкцию при штамповке, могло нарушить форму. Пришлось напаивать уже проставленную пробу. Затем Эстер перешла к колпачкам, которые по ее замыслу должны были закупоривать трубку с обоих концов. Когда все было готово, из тонких узких полосок были сделаны кольца в соответствии с размером конуса. Они должны были укрепить шов сверху, снизу и посередине. Наконец настало время везти жезл в Пробирную палату. Управились за один день. И Эстер снова засела за работу: нужно было убрать кое-какие дефекты, оставленные маркировщиками в Палате мер и весов, и провести завершающую полировку. На это ушло немного времени. Эстер залюбовалась своей работой. Это было настоящее произведение искусства, радующее глаз своим изяществом и в то же время простотой. И что самое главное — наступило исцеление, не саднила уже старая рана, Эстер обрела покой.

В первое же воскресенье Бэйтмены всей семьей собрались в соборе Святого Павла. Эстер и не думала, что их так много. Пришли и внуки, многие уже со своими семьями. Из Йорка приехали Энн с Диком. Забавно, думала Эстер, как судьба иногда подшучивает над человеком. Оба они, и Дик и Энн, выглядели так, словно не было у них разницы в возрасте. Он, казалось, скинул десяток годов, она — постарела. А вообще они неплохо смотрелись вместе. Здесь, в этой церкви, встретились, наконец, после долгой разлуки Уильям и Энн.

Прихожане повставали со своих мест, когда вошел настоятель собора в сопровождении хора и четверых служек, которые несли крест-распятие. Первое, что бросилось в глаза Эстер, это, конечно же, ее посох в руках Декана — настоятеля собора. Серебро сияло и переливалось, отражая свет, падающий из огромных окон собора, и, казалось, жезл был неотъемлемой частью соборного великолепия Серебряной звездочкой замерцал, играя, узенький колпачок посоха, словно перекинул тоненький мостик в прошлое, и перед мысленным взором Эстер встала мама. Когда-то на ее пальце вот так же блестел наперсток, сверканием своим пробудивший в Эстер чувство прекрасного и открывший для нее новый удивительный мир, мир металла.

На следующее утро Эстер снова была в мастерской, однако с каждым днем работать наравне со всеми ей становилось все труднее и труднее. В главной мастерской на возвышении поставили для нее стол, отсюда Эстер могла видеть все, что творилось в мастерской. Она уже не работала, в основном делилась опытом. К ней и впрямь ходили за советом, потому что, несмотря на то, что тело ее одряхлело, ум был ясен и светел, как и раньше. Подмастерья ее побаивались и не лодырничали. Из года в год мастерская наращивала обороты, и Эстер только насмешливо фыркала в ответ, когда ей говорили, что из ее мастерской серебряные изделия появляются с такой бешеной скоростью и в таком количестве, что за ней может угнаться разве что фокусник. У нее были отличные работники, и в этом был секрет ее успеха. Эстер решила удалиться от дел, только когда отпраздновали ее восемьдесят первый день рождения. Летисия, которая не так давно овдовела, предложила жить у нее, и Эстер согласилась. Она рассудила так: зачем мешать? Пусть Питер почувствует себя полноправным хозяином мастерской. С тех пор работы Бэйтменов шли с монограммами «П. Б», и «Д. Б».

Поскольку все братья работали в одной мастерской, Джонатан очень переживал, что его инициалы могут перепутать с инициалами Джосса, которого уже не было с ними. Чего он только не вытворял: и завитушки какие-то придумывал, и… Впрочем, это продолжалось недолго…

Питер и Джонатан проработали вместе всего полгода. В одно прекрасное утро Джонатана не стало. Он умер от апоплексического удара прямо на своем рабочем месте у верстака. Все свое имущество Джонатан завещал Энн-Олимпии, и она, воспользовавшись своим правом, заняла в мастерской место мужа. И опять монограмма на работах Бэйтменов стала другой. На этот раз «П. Б», и «Э. Б».

Эстер стукнуло восемьдесят три. Вскоре она решила переделать свое завещание. Специально по этому поводу был приглашен Питер. Он вошел в гостиную, где она ждала его, крепкий и еще красивый, пахнущий ветром с улицы. Волосы Питера щедро посеребрила седина, время брало свое, ему был уже пятьдесят один год. Встреча их была теплой и сердечной. Он рассказывал матери семейные новости. Поскольку не угас еще ее интерес к делам мастерской, перечислил последние заказы и только потом перешел к делу.

— Так, значит, ты хочешь написать новое завещание? — его правая бровь вопросительно взмыла вверх. По его мнению, в завещании, которое он писал под ее диктовку раньше, и так все было предусмотрено, никто не обделен.

— Да, хочу. Но прежде, чем мы начнем, скажи, вся ли семья знает о том, что тебе переходит ложка, которую подарил мне твой отец в день твоего рождения?

— Да, мама, все знают. И я обещаю тебе, что после меня она перейдет к Вилли.

— Хорошо.

Вилли был отдан в подмастерья к одному из известных лондонских ювелиров. Его обучение подходило к концу. В скором времени он и сам должен был стать мастером. Для Эстер не было секретом, что Питер, у которого не было детей, относился к Вилли как к сыну.

— Летисия все приготовила, — Эстер кивнула в сторону стола. — Там бумага, перо и чернила.

— Да, вижу. — Питер подвинул стул к столу и, усевшись поудобнее, приготовился писать под диктовку.

Наступила тишина. Лишь перо еще мерно поскрипывало в его руке… Точка.

— Это все? — спросил Питер, потянувшись за губкой, которой сушили перья.

По губам Эстер скользнула легкая улыбка:

— Ты вот что еще напиши. Я завещаю весь мой рабочий инструмент Энн-Олимпии. Твой отец тоже когда-то оставил мне свой. Работать с таким мастером, как она, одно удовольствие. Ее работы только приумножают славу мастерской Бэйтменов. Пусть она расценивает мой подарок как дань уважения одной женщины-мастера другой.

Питер одобрительно кивнул. Он знал, как обрадуется Энн-Олимпия.

— Это самый лучший подарок для нее, хотя я надеюсь, пройдет еще немало лет, прежде чем она узнает, какую честь ты ей оказала, мама.

Завещание было подписано и освидетельствовано. Когда с формальностями, наконец, было покончено, Эстер пригласила Питера отобедать.

Эстер стояла у окна и смотрела, как Питер садится в карету. Кучер взял вожжи, и четверка добрых коней с места тронулась рысью. Эстер не сомневалась, что с тех пор как Энн-Олимпия овдовела, они с Питером стали партнерами не только в мастерской, но и в постели. И Эстер была рада за них. Пусть живут хоть так. Большего у них все равно не получится: закон не позволяет брать в жены вдову брата. Так что даже если Сара не дай-то Бог и умрет от своей болезни, то все равно они ничего не смогут изменить.

Что касается мастерской, то дела, по словам Питера, шли отлично. Впрочем, Эстер в этом и не сомневалась. Появилось много новшеств: в отделке стали использовать яркие изысканные камни, изменилась конфигурация кофейников — их теперь делали с крышечками в виде купола. Однако сохранялись основные принципы школы Бэйтменов — художественная простота и выразительность.

Мысли Эстер обратились к маленькому Вилли, и она улыбнулась, вспомнив, как однажды он пришел в мастерскую. Было как раз много работы, и ей было не до него. Тогда маленький Вилли подошел к ее верстаку и хлопнул своим кулачком по металлической крышке.

— Бабушка, а на каком верстаке я буду работать?

Она хлопнула ладошкой почти по тому же месту, что и он, и ответила:

— Вот на этом, Вилли. Бери мой, как подрастешь.

Они тогда засмеялись, и она его крепко обняла. Неудивительно, что будущее внушало ей только надежды.