Меч, которым Симон мог бы разрубить путы, остался на седле. Спасительный нож находился в застрявшем сапоге. Когда Симон попытался высвободить ногу, чтобы достать его, ветка грозно заскрипела.

Симон выругался, не зная, как выбраться из этой силки. Именно в этот момент небеса разверзлись и начался ливень.

Мири стояла на пороге своего дома, не обращая внимания на ветер и дождь. Она смотрела на темную фигуру высоко над землей и довольно улыбалась.

Со своей лохматой темной шевелюрой, громадным ростом, яростно изрыгая проклятия, Симон Аристид выглядел гораздо свирепее любого зверя. Ей не было видно лица, но он наверняка заметил ее на пороге дома.

– Мири!

Ветер донес ее имя, которое прозвучало подобно реву дракона. Несмотря на то, что охотник на ведьм не был способен причинить ей вреда в этот момент, она со страхом отступила в дом и вздрогнула, когда Некромант потерся о ее ноги, спрятавшись у нее под юбкой.

– Я его поймала, – произнесла она.

Кот пристально посмотрел на нее. «Прекрасно. А теперь закрой дверь. Я совсем промок».

Некромант проскользнул в дом. Мири колебалась, не обращая внимания на дождь, замочивший ее лицо и платье. Оглушительный гром и ослепительная молния лишь подчеркнули безнадежность положения Симона. Надо было просто захлопнуть дверь и оставить его на произвол судьбы. Но она прикусила губу и нащупала нож: на поясе, достаточно острый, чтобы освободить его.

– Мири! – снова заревел Симон. – Я знаю, что ты там. Немедленно подойди и освободи меня, а то клянусь, я…

Он задохнулся от бессильной злобы, но угроза лишь утвердила решение Мири. Она вошла в дом и стала закрывать дверь, когда снова послышался его голос.

– Ради бога, женщина, хотя бы найди мою лошадь.

Лошадь? Мири замерла, ужаснувшись, что не учла столь важное обстоятельство. Тревожась за Некроманта, она следила из дома за приближением Симона, сосредоточившись только на охотнике за ведьмами, ожидая, когда он попадется в ловушку.

Лошадь она не заметила, но следовало думать, что Симон не мог бы пройти весь этот путь пешком. Возможно, он вел лошадь под уздцы, и теперь бедное животное, напуганное тем, что случилось с его хозяином, в панике убежало. Мири выскочила под дождь, не успев даже что-нибудь накинуть на себя.

Она опасливо обошла отчаянно извивавшегося в сетях Симона. Даже если он ее заметил, то не решился что-либо сказать.

Мири побежала к тропинке, где могла быть испуганная лошадь Симона, и с облегчением увидела, что кобыла стоит совсем недалеко. Девушка не понимала, что изменило естественную реакцию испуганной лошади убежать подальше. Элли стояла всего в нескольких ярдах на тропе, совершенно промокшая и несчастная, дрожа всем телом и не делая попыток убежать.

Мири осторожно подошла к ней. Несмотря на то что глаза лошади потемнели от страха, она даже не попыталась оказать сопротивление, когда Мири взяла ее за поводья и постаралась успокоить, тихо нашептывая песенку, которая была ее особенным магическим приемом.

Лошадь дрожала от сырости, грива ее совершенно намокла и прилипла к шее. Не обращая внимания на собственные неудобства и продолжая шептать лошади ласковые слова, Мири вывела ее на лужайку.

– Все хорошо, – тихо говорила она. – Я тебе помогу. Позволь отвести тебя туда, где безопасно и сухо.

Впервые лошадь заупрямилась, выкатив глаза в сторону, обозначив единственное слово, которое можно было различить в мешанине ее восклицаний: «Освободи… освободи».

– Конечно, ты будешь свободна. Я уже многих твоих сородичей освободила от жестоких и безответственных хозяев. Ты же должна служить этому ужасному охотнику на ведьм.

Лошадь нетерпеливо ударила копытом, ясно послав Мири мольбу: «Освободи… его. Освободи его!»

Мири была так потрясена, что едва не выпустила поводья. Лошадь не боялась Симона, а переживала за него. Испуганная тем, что он попал в ловушку, она не могла ему помочь и не желала покидать его.

Мири вытерла дождевые капли с лица, не зная, как реагировать на мольбу лошади. Сквозь шум дождя послышался треск сломанной ветки. Девушка обернулась, сердце ее упало при виде поднимающегося Симона, снимавшего с себя остатки пут. Раздумывать о том, как ответить на мольбу лошади, было поздно. Он каким-то образом сумел освободиться сам.

В гневе молнии силуэт охотника на ведьм был похож на ночной кошмар, в мокрой черной одежде, прилипшей к огромному телу, с всклокоченными волосами, мокрыми прядями, ниспадавшими на лицо, мокрой бородой и белой линией рта.

Мири уронила поводья и выхватила из-за пояса нож.

– Держись подальше, или, клянусь, я… я…

– Что? Убьешь меня?

Слова прозвучали как страшное эхо из прошлого, которое настигло ее через многие годы после той ночи в Париже, в гостинице «Шартр», когда она держала Симона под прицелом пистолета. Его реакция теперь была точно такая же, как тогда: он продолжал приближаться к ней.

– Хочешь вонзить его в меня? Ну, давай. Я не против. Смотри! На мне даже нет кольчуги.

Он распахнул камзол и сорочку, обнажив свою мускулистую грудь, покрытую густыми черными волосами, мокрыми от дождя.

Она попятилась, ударившись спиной о ствол дерева. Огромный вяз преградил ей путь к отступлению. Она подняла нож, крепко зажав его в руке:

– Не подходи, Аристид! Я не шучу!

Симон преодолел расстояние между ними одним большим шагом и подошел так близко, что острие ножа оказалось у его сердца. Он поднял руку, и она заслонилась от него, ожидая, что он собирается выхватить у нее нож.

К ее удивлению, он прикоснулся рукой к ее щеке.

– Ну же, сделай это, – произнес он усталым голосом. – Кто-нибудь обязательно прикончит меня рано или поздно. Почему бы не сделать это тебе?

Мири с трудом сглотнула слюну, стараясь сохранить свою злость и решительность, вспомнив все зло, которое причинил ей этот охотник на ведьм: потерю доверия, родного дома, семьи, разорение острова Фэр. Но в ярком свете молнии она разглядела лицо Симона Аристида, человека, у которого, как верила она, больше не было души. В глубине его единственного темного глаза она увидела одиночество, страдание и усталость духа.

Он не просто провоцировал ее, как сделал это в Париже. Симона действительно не волновало, жив он или мертв. Мири отчаянно думала, как они дошли до этого, наивные юноша и девушка, однажды повстречавшие друг друга в полночь на холме. Для Симона даже его собственная жизнь потеряла всякую ценность, а она, Дочь Земли, угрожавшая его жизни, была ничуть не лучше.

Когда она опустила руку, по телу ее прошла дрожь, нож выскользнул из ее пальцев, глухо ударившись о землю. Высвободившись от Симона, она закрыла глаза от нахлынувших переживаний, которые он всегда возбуждал в ней: гнев, сожаление, боль и отчаянное стремление к тому, что могло бы произойти.

– Будь ты проклят! – воскликнула она, заливаясь горькими слезами, которые смешались с холодным дождем.

– Слишком поздно.

– Ч-что?

Она вздрогнула от его прикосновения к ее щеке. Он вытер дождинки с ее лица большим пальцем.

– Твое проклятие, моя дорогая. Оно слишком запоздало, я уже побывал в аду.

Мири дрожала так, что не устояла бы на ногах, если бы Симон не обнял ее за плечи. Она испуганно замерла, но он осторожно прижал ее к себе. Как бы она ни презирала себя за это, но от слабости уткнулась лбом ему в плечо. Он опустил большую руку ей на затылок, погладил по волосам и прошептал, что все хорошо.

– Хорошо? – задохнулась она. – Да ты понимаешь, что я никогда не держала оружия в руках, никогда не пыталась сделать кому-нибудь плохо, пока не появился ты?

– Знаю. Извини.

«Будь он проклят за то, что выглядит так, будто действительно сожалеет», – подумала Мири. Вот тебе и похвасталась, Мари Клэр, что знает, как справиться с Симоном снова встретится с ним. С каким отвращением смотрела бы теперь аббатиса на то, как она обнимается с охотником на ведьм. Не говоря уже о том, как бы отнеслись к этому Арианн и Габриэль. Мысль о сестрах побудила её оттолкнуть Симона.

Утерев слезы и капли дождя с лица, она справилась со своими путаными чувствами и сосредоточилась только на том, что имело для нее смысл, – на лошади, которая стояла рядом и дрожала.

– Твоя лошадь замерзла и напугана, – сердито доложила она Симону. – Надо укрыть ее от дождя.

Маленький сарай за домом был уютный и сухой, воздух наполнен запахами, которые Мири всегда считала успокаивающими и знакомыми, – запахами сена и лошадей. Поежившись от промокшей одежды, Мири указала на пустое стойло. Симон завел свою нервную лошадь внутрь.

Это было странное завершение их конфликта – молчаливое согласие в заботе о лошади, которую Симон называл Элли. Но Мири решила, что им обоим легче общаться с лошадьми, чем с друг с другом.

Вилоу просунул голову из-за перегородки своего стойла и тихо фыркнул. Упрямый пони был не столько напуган, сколько заинтересован гостями в его хлеву. Но голуби на жердочках притихли. Мири чувствовала, что они зорко следят за ними своими глазками-бусинками. Ее птицы были потревожены вторжением Симона Аристида точно так же, как она.

Пока Мири рылась в сундуке в поисках полотенец, она краем глаза разглядела Симона. Он казался незнакомым, совсем не таким, каким она его помнила, не тем красивым мечтательным юношей, но и не страшным Ле Балафром из ее кошмаров.

Он выглядел старше, измученнее, его мокрые волосы убраны назад, открывая бородатое лицо со шрамом. Когда она видела Симона в последний раз, он был побрит, старался выглядеть мрачным, чтобы приводить в ужас на всех, кто встречался ему на пути, включая ее.

Но не было ничего нежнее, чем его отношение к лошади, которая все еще дрожала, фыркая от страха.

– Спокойно. Тише, моя красавица, – бормотал он, гладя шею лошади широкими сильными движениями. – Все закончилось. Ты теперь в порядке.