– Почему ты молчишь, Элен?

– Я не собираюсь возвращаться в Дё-Вен! И этот ветеринар, который сейчас арендует дом, горит желанием его купить. Так что я могу получить приличные деньги…

Александр подъехал ближе. Она не могла без боли видеть его в этом кресле, предназначенном для инвалидов… человека, который в молодости был таким активным, ловким, подвижным, как все горцы!

– Дорогой, позволь мне закончить заполнять бланки. Осталось совсем немного…

– Это из-за меня, признайся! Посмотри мне в глаза, Элен! Это я тебя разоряю…

У молодой женщины сдали нервы. Забыв, что дети в доме, она сорвалась на крик:

– Дело не в тебе! Все, что я делаю, я делаю из любви к тебе! И я не могу иначе, Александр! Я люблю тебя… Мне плевать на прошлое, я хочу, чтобы ты оставался со мной!

– Ну да, конечно! За мужем-инвалидом удобнее надзирать! И еще есть Веро. Ты готова на все, лишь бы у девочки был отец, пусть даже и инвалид, который всем портит жизнь!

Александр толкнул колеса своего кресла, и оно покатилось к двери. Элен следила за ним, пока дверь его комнаты не захлопнулась и из-за нее не донеслись рыдания.

В отчаянии она расплакалась, уронила голову на руки. На мгновение она даже пожалела о том спокойном времени, когда жила с Кентеном. И вот Александр вернулся, но он стал еще более ожесточенным и отстраненным, чем пять лет назад. Счастье, к которому она шла так долго, впервые показалось ей абсолютно недоступным. Никогда она не сумеет вернуть мужу радость жизни, никогда он не сможет ей полностью довериться… Сознательно перечеркнув собственные интересы, Элен старалась восстановить семью, но ее усилия ни к чему не привели. За четыре месяца от Александра – ни доброго слова, ни намека на нежность. Он был с ней вежлив, временами даже весел, но их взаимоотношения оставались прохладными. Элен и сама привыкла вести себя с ним как давняя подруга, преданная, понимающая.

Иногда вечером, сидя за чашкой травяного чая в гостиной, они вспоминали прошлое. Александр чаще всего говорил об их первой встрече в Вендури, Элен – о счастливых днях в Ульгате, когда они пили собственный сидр и обедали в саду, под старой грушей. Сами того не осознавая, они заново учились жить вместе, но уже на новых принципах, и только беспристрастный свидетель мог это заметить. Но ведь никто не ходил к ним в гости…

В этот вечер Элен укладывала Веронику и Клемана спать с тяжелым сердцем. Она чувствовала, что все сильнее привязывается к этому милому, ласковому ребенку. У мальчика были грустные глаза, и он стал часто звать маму и плакать. Элен утешала его, успокаивала ласковым словом. Клеман еще такой маленький, разве можно отнимать у него надежду? Со временем, по истечении многих месяцев, он все забудет. Она сама поражалась тому, что ее чувства к мальчику лишены намека на обиду. Он ни в чем не виноват, и он – сын Александра…

Убедившись, что дети крепко спят, она постучала в дверь комнаты мужа. От Веро она узнала, что от ужина Александр отказался. Девочке хотелось поболтать с отцом, и она сама отнесла ему поднос. Через час Вероника заглянула к матери, чтобы поцеловать ее на ночь – этой традиции они никогда не нарушали, – и шепнула ей на ухо:

– Папа ничего не ел! И вид у него грустный…

Элен хотела было уйти, потому что слишком устала, чтобы выдерживать дурное настроение или изъявления тоски со стороны мужа, и все-таки стукнула в дверь еще раз, очень тихо. Ей нужно с ним поговорить, нужно оправдаться…

– Входи, Элен!

Она вошла. Александр лежал на кровати, подпирая голову рукой. Его лицо освещала прикроватная лампа под розовым абажуром. В голове у молодой женщины промелькнула мысль, что он со многим научился справляться сам: к примеру, мог уже перебраться с инвалидной коляски на кровать или в кресло. Однако ноги его по-прежнему были будто мертвые… Еще она подумала, что сейчас, в своих черных джинсах и свитере, он совершенно не похож на инвалида. И что когда-то этот человек был ее любовником, возлюбленным, которого невозможно забыть… Смутившись, она проговорила тихо:

– Александр, я хотела тебе сказать…

– Что сказать, Элен? Что я совершенно тебя не обременяю, что ты делаешь все это от души и рада заботиться о моем сыне? И еще кучу вещей, которые ты для себя навоображала?

– Нет! Выслушай меня!

Ее неудержимо тянуло к нему, и с этим ничего невозможно было поделать… Но Александр снова ее перебил:

– Элен, поздравляю! После стольких несчастий, выпавших на нашу долю, у тебя хватило доброты меня простить, по крайней мере мне так кажется… Но я – я себя не прощаю! Я грешил больше, чем ты, я шел от отречения к отречению… Сначала я отрекся от Бога, потом – от тебя. Я не заслуживаю находиться здесь, не заслуживаю твоей заботы и чтобы Веро так искренне меня обожала!

Элен присела на кровать и ласково взяла его за руку.

– Александр, прошу, дай мне сказать! Когда я увидела тебя в больнице, в Лионе, я поняла, что ты – единственный, кто имеет для меня значение, единственный, кого я любила и всегда буду любить! Всю жизнь я хотела быть рядом с тобой. Ты – отец моего ребенка, и мы с дочкой тебя любим, мы не представляем свою жизнь без тебя! Умоляю, верь мне! Прими нашу любовь!

– Мне бы так хотелось ее принять… Когда сегодня ты назвала меня «дорогой», у меня сердце чуть не выскочило из груди от радости, как у подростка! Но я не подросток, моя нежная Элен. Мне почти пятьдесят…

– А мне – сорок! Какая разница? Увидев тебя, я снова ощутила себя девчонкой из Вендури, и мне захотелось крепко-крепко тебя обнять!

Искорка зажглась в черных глазах Александра – чарующих черных глазах, которые ничуть не утратили своего магнетизма. Элен узнала этот волнующий огонь, призыв мужчины, который желает женщину. Он сказал тихо:

– Элен, ты ни разу не попыталась меня обнять… И я понимаю почему: прикасаться к инвалиду – то еще удовольствие!

Внизу живота Элен ощутила странную пульсацию. Она вся дрожала от непонятного нетерпения, по телу разливалось пьяняще приятное тепло.

– Я не смела к тебе прикоснуться, так как боялась, что ты прогонишь меня, любовь моя…

– Мне – прогонять тебя? Тебя, Элен? Да я постоянно думал о тебе! Мысленно разговаривал с тобой, мечтал когда-нибудь к тебе прикоснуться… к твоим маленьким грудям, гибкой талии, ногам…

Элен прильнула к мужу, и их губы соединились в долгом жадном поцелуе. Страсть захлестнула их, зажгла огонь в крови, всколыхнула память тел… Руки Александра проникали во все потайные уголки ее тела и не могли насытиться. Он раздел жену, лаская ее жадно, почти с ожесточенным выражением лица. Она застонала, отдаваясь ему, но уже в следующее мгновение Александр отнял руку и отодвинулся. Часто-часто дыша, Элен взмолилась:

– Только не это! Не оставляй меня!

– Нет, Элен! Я не могу. Пойми, я уже не мужчина…

Она устремила на него взгляд, и в ее орехового оттенка глазах, которые огонь чувственности расцветил золотом, он прочел страсть – бесконечную и обжигающую. Видя, что он отказывается идти до конца, Элен решила сломить его сопротивление и все-таки привести его к наслаждению, как настоящая амазонка любви. Терпеливая, нежная, она увлекла его чувственной игрой, которой он не в состоянии был противиться. Александр отдался неизведанному прежде экстазу, почти не осознавая, что именно с ним происходит. Когда же тело жены, влажное и ласкающееся, упало на него, он издал глухой стон, выдававший всю силу испытанного им удовольствия.

Они долго еще лежали обнявшись, радуясь тому, что после стольких испытаний им было суждено познать абсолютное счастье.

– Любовь моя… – прошептала Элен. – Любовь моя!

– Моя милая, моя нежная Элен! – отозвался он, поглаживая ее по шелковистым волосам. – Этой ночью ты сделала мне чудесный подарок! Теперь я хочу выздороветь, хочу снова встать на ноги – ради тебя, Веро и Клемана. У тебя будет муж, а у моих детей – отец!

– Но ты и так для нас – муж и отец! – воскликнула она.

– Да, но я хочу быть достойным вашей любви. Хочу, чтобы мы были счастливы, и первое условие – я должен быть в состоянии выполнять свои обязанности мужа и отца. Вот увидишь, дорогая, я стократно воздам тебе за ту радость, которую ты мне только что подарила! Но я больше не прикоснусь к тебе, пока полностью не поправлюсь. Это будет отличным стимулом, и я буду стараться как следует!

Элен вздохнула, все еще не веря в свое счастье, и прижалась к мужу. Наверное, Александр прав, и она должна позволить ему поступать по-своему…


Сила воли, упорство и мужество помогли Александру восторжествовать над недугом. Незадолго до Рождества он окончательно встал на ноги. Он прошел через множество страданий, поскольку каждое усилие непременно сопровождалось сильной болью. Источником силы для него стало желание искупить прошлые ошибки. В первые дни ему часто приходилось стискивать зубы и опираться на руку жены. Ему казалось, что каждый новый шаг стирает одно его прегрешение. И об этом крестном пути не догадывался никто – даже Элен.

В первый раз, когда он, опираясь на трость, смог до нее дойти, Элен разрыдалась. Александр обнял ее и стал баюкать, как ребенка.

– Это от волнения, дорогой, – попыталась она оправдаться. – Я так за тебя рада!

За время, которое ушло на восстановление его здоровья, Александр в разговорах с женой сознательно избегал некоторых тем. Поэтому он не знал, к примеру, что Элен помирилась с его родителями, и, услышав, что мадам Руфье приезжает в гости первого января, он совершенно растерялся:

– Мама приезжает сюда? И вы с ней уже виделись? Веро, какие же вы с твоей матерью скрытные!

– И с дедушкой тоже! – радостно заявила девочка. – Он тяжело болен, и, когда я приезжаю в Кассис, я за ним ухаживаю! И он меня очень любит…

Пришлось объяснять, рассказывать… Встреча с матерью имела привкус искупления. Мадам Руфье уронила слезу, обнимая Клемана и Веро. Перед первой совместной трапезой Александр попросил у всех прощения и пообещал, что отныне будет исполнять все свои обязанности перед семьей. Еще он позвонил отцу, оставленному под присмотром сиделки.