Неожиданно Александр остановился, подобрал несколько голышей и запустил их по воде, напевая странным, неприятным голосом:

– Моя крошка Элен, я тебя люблю… Моя крошка Элен, мы с тобой расстаемся… Моя крошка Элен, я тебя люблю… Моя крошка Элен, мы с тобой расстаемся…

Нервно хохоча, он сел на песок. И действительно, в эту минуту можно было подумать, что он сошел с ума.

Это и вправду слишком! Как пережить эти метания от счастья в его кульминации к такому же безмерному отчаянию, от любви к ненависти?

Странная, жестокая игра в кошки-мышки… И оба проецировали свою боль на партнера. Элен на мгновение захотелось толкнуть Александра и упасть с ним вместе в зловонные воды портовой гавани… Она убежала от него на виллу, бросилась на кровать и долго плакала. Там он ее и нашел. Выглядел Александр уже более спокойным и смиренно попросил простить его за все.


Последний день этой короткой поездки совпал с днем рождения Элен.

– Надень красивое платье! Самое красивое! Сегодня у нас будет праздник. Но скажу сразу: мы последний день вместе.

Можно ли представить подарок ужаснее?

Они заказали ужин в лучшем ресторане, пили шампанское, танцевали допоздна – лихорадочно, с удовольствием, от которого всего полшага до отчаяния. Вернувшись на виллу, упали на кровать, вцепились друг в друга и неистово занялись любовью. Элен еще не успела как следует отдышаться, когда прозвучали слова, которых она целый день ждала и боялась:

– Я уезжаю. Я не вернусь в Вендури. Отсюда я еду прямиком в Пуи-Ферре, там меня уже ждут. Я там еще не был. Но это не имеет значения. Здесь наша история заканчивается, Элен. Помоги мне! Не надо звонить. И пиши тоже как можно реже. Для меня все это так же тяжело, как и для тебя.

Они провели бессонную ночь в объятиях друг друга. Молодая женщина не могла найти слов и только тихонько плакала. А он время от времени шептал: «Так нужно, любовь моя! Так нужно…»


Элен вернулась в Вендури в одиночестве. Горе совершенно сломило ее. Самые простые повседневные дела были ей теперь не по силам.

Первым ее порывом было навсегда переехать в Париж, однако она так и не решилась осуществить этот план. Франс чувствовала себя не лучшим образом, и это был серьезный повод остаться дома, в Дё-Вен, хотя бы до начала нового концертного тура, который еще предстояло спланировать.


С наступлением вечера она подолгу любовалась горами, которые так любила. Теперь они казались ей кроваво-красными, в тон ее несчастьям. Привычный пейзаж навевал только скорбь. Говорят, вера двигает горы. А любовь? На что способна любовь?

Мыслями она снова вернулась к тексту Книги Бытия. До акта творения существовала только тьма… Но Бог сотворил свет, горы, долины, животных и человека. И вечером шестого дня он сотворил женщину, чтобы была она мужчине помощницей. К чему тогда подвергать священнослужителей испытанию одиночеством, которое часто оказывается им не по силам? Этот закон придумали люди, но никак не Творец. Элен в этом нисколько не сомневалась.

Разве они с Александром не прошли уже свой Крестный путь, путь скорби? Неужели счастье для них возможно только в загробной жизни? Когда-нибудь, Элен была в этом уверена, законы Церкви изменятся, по-другому просто не может быть! Разве мало судеб тех, кто искренне считает служение Богу своим призванием, разрушилось из-за необходимости соблюдать целибат? Не поэтому ли христианская Церковь так отчаянно нуждается в священниках? Это будет рассвет нового дня, своего рода шестой день творения, когда мужчина и женщина соединятся заново, в том числе в лоне Церкви, – существа, сотворенные из одной крови, из одной плоти. Но, когда этот день наконец наступит, для них с Александром уже будет поздно что-то менять…


Одинокая и потерянная, всматриваясь в кровавые сумерки, Элен надеялась наперекор всему, что рассвет все же настанет.

Глава 5

Решение

Элен хотелось как можно скорее вернуться в свою парижскую квартирку. Красота этих мест, и это небо, и ветер, и даже мягкость климата – все вызывало у нее раздражение. Осенний Париж наверняка будет больше созвучен серости, которая с недавних пор поселилась у нее в душе…

Франс между тем становилось все хуже. Участились приступы стенокардии, после которых она чувствовала себя совсем разбитой. Однако Элен этого не замечала. По возвращении из Вандеи она излила перед матерью душу, сбросила бремя отчаяния, которое так ее тяготило, не подумав даже, хватит ли у матери сил это вынести. Выслушав ее, Франс сказала ласково:

– Дорогая, я думаю, Александр страдает даже больше, чем ты. Он принял единственно верное решение. Сделай, как он просит, – не пиши ему, не звони…

Но Элен, замкнувшись в своем горе, только трясла головой и ничего не хотела понимать.


Через несколько дней она схватила телефон и набрала номер пресбитерия в Пуи-Ферре.

Александр сам взял трубку. Одного звука его спокойного и напевного голоса оказалось достаточно, чтобы она разрыдалась. Сквозь слезы Элен дрожащим голосом пробормотала:

– Александр, это я! Умоляю, мне так плохо! От нашей любви мне осталась одна только фотография… А мне так хотелось родить от тебя девочку… Маленькую девочку, похожую на тебя… И никто бы никогда не узнал, кто отец, а у меня осталось бы что-то от тебя…

Голос молодого священника моментально осип:

– Вот, теперь она просит у меня ребенка! Маленькую девочку! Я точно сойду с ума… Нет, Элен! Хватит! Мое решение ты знаешь. Я сделал выбор. Пожалуйста, помоги мне…


Элен вернулась в Париж и без остатка отдалась музыке. К счастью, до конца декабря ее рабочий график был очень плотным. Но и во сне она часто шептала имя любимого.

Временами она готова была совершить непоправимое, но мысли о матери ее останавливали. Франс рисковала своей жизнью, чтобы произвести ее на свет. Причинить такую боль любимому существу? Невозможно! Письма матери и телефонные разговоры с ней были ее единственной опорой. К тому же Элен была человеком верующим. Жизнь – это Божий дар, и только Господь может положить ей конец. И все же… Иногда Элен казалось, что еще немного – и коварная черная сущность, исподволь проникающая в ее сердце, восторжествует. И тогда все тело ее начинало сражаться – напрягались мышцы шеи и плеч, в груди все сжималось. Но недуг, похоже, уже пустил корни в каждую клетку ее тела…


Время от времени Александр напоминал о себе коротким сообщением на почтовой открытке, обычно с изображением цветов. Наверное, потому что когда-то пообещал ей целое поле ромашек с одним-единственным лепестком… Элен отвечала сразу, но была так же немногословна, хотя, видит бог, ей было что выкрикнуть ему в лицо…


Однажды выяснилось, что Александр приезжал в Париж, на остров Сен-Луи. Быть в нескольких шагах от нее – и не прийти? Элен хотелось кричать. Как он мог, зная, что она так близко?! Или это банальная трусость?


Еще через какое-то время, когда Элен стало казаться, что несчастнее ее уже ничто сделать не сможет, раздался роковой звонок. Голос на том конце провода изменился настолько, что она не сразу его узнала. С минуту ошеломленная Элен сжимала в руке трубку, пока не поняла, что именно говорит ей отец.

– Маме очень плохо. Элен, приезжай как можно скорее!

Она хотела узнать больше, но слова застревали в горле.

– Приезжай поскорее! – повторил свою просьбу Анри Монсеваль. – Я не отхожу от нее ни на минуту…

Силы оставили Элен. Казалось, против нее ополчился весь мир. Она не чувствовала в себе сил бороться. Да и зачем? Судьба, Бог или какая-то злая сила решили уничтожить ее окончательно, стереть с лица земли. И все, что ей оставалось, – это лить слезы и стенать…

Однако она нашла в себе силы снять трубку и позвонить своему агенту, чтобы отменить несколько ближайших концертов. Потом Элен зарезервировала билет на ближайший рейс в Канны и уведомила Филиппа и Кристиану, что прилетает в три часа дня. Но успеет ли она попасть в родительский дом вовремя? Застанет ли мать в живых? Мрачные предчувствия ее не отпускали.


Друзья встретили ее в аэропорту и отвезли в Вендури. Даже не подумав о том, что надо бы их поблагодарить, Элен выскочила из автомобиля. Отец поджидал ее на террасе. Он как-то сразу постарел и был подавленным.

– Слишком поздно… – прошептал он. – Несколько часов назад случился очередной приступ, и мы не успели отвезти ее в больницу…


Элен толкнула дверь, и та медленно открылась. Она сразу увидела Франс, лежащую на широкой кровати. Девушка подошла, с трудом переставляя ноги. Она не плакала: такую боль не облегчить слезами. Она долго всматривалась в умиротворенное лицо матери. «Она умерла в своей постели и в доме, который так любила. Так даже лучше…» – подумалось Элен.

Франс была очень набожна, а потому мысль о смерти ее не страшила. Но уже одно то, что мать умерла, так и не обняв в последний раз ее, свою дочь, и не сказав ей ободряющих слов, повергало Элен в отчаяние.

– Зачем, Господи? Зачем? – твердила она. – Зачем мне столько горя?

Она встала на колени у кровати, накрыла ладонью переплетенные пальцы Франс. Как ей хотелось верить, что, где бы мать ни была сейчас, она слышит ее, видит и сможет утешить, как в былые времена!

Элен перестала чувствовать, видеть и слышать. Сознание словно бы провалилось в вихрем крутящуюся бездну…


Хоть немного утешить Элен мог только один человек в целом мире – Александр.

С трудом переводя дыхание, почти на ощупь, она схватила телефон.

Ответил ей неуверенный юношеский голос:

– Алло! Добрый день! Вы позвонили в пресбитерий Пуи-Ферре.

– Умоляю, позовите отца Александра Руфье!

– Его сейчас нет здесь.

– Очень прошу вас, передайте ему, что звонила Элен! У меня сегодня умерла мать…

– Обещаю, я передам ему, как только увижу, – смущенно ответил юноша. – Крепитесь, мадемуазель!


Элен повесила трубку. Утопая в своей скорби, она не знала, что ей делать…