Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада

– Нет, – продолжила погонщица, шумно вздохнув, – Рафферти точно не понравится, что его брат вернулся с женой и собирается везде навести свой порядок. Но именно Гасу придется сильно удивиться.

– Что вы имеете в виду? – невольно спросила Клементина.

Энни-пятак наклонилась так близко, что Клементине в лицо ударил запах табачного дыхания.

– Тебя, миссис Маккуин, ты и есть самое удивительное. Ведь под всем этим благочестием, под застенчивостью и изнеженностью скрывается горячая бабенка, только и ждущая повода, чтобы сорваться с цепи. Только Гас этого не видит. Пока что.

– Не могу понять, о чем это вы, – возмутилась Клементина, но ее губы свело из-за лжи. Каким-то образом погонщица разглядела в ней дикость, порочность. Так же как и отец. В то время как Гас не замечал изъяна, и никогда не заметит, если она постарается скрыть свою греховную сущность. – Я не такая. Не такая, как вы сказали. – Клементина разгладила на коленях свою шерстяную юбку из узелковой пряжи. Затем убедилась, что шпильки все еще на месте, в тяжелом римском узле волос, собранном на затылке. Она чувствовала себя растрепанной… разгоряченной. – А что касается мистера Рафферти, то ему придется смириться с тем, что его брат женат, и с этим ничего не поделать.

– Ничего не поделать, ха! – Энни-пятак разразилась лающим смехом. – Рафферти никогда не смиряется. 

* * * * *

В ту ночь они разбили лагерь у дороги под расколотой молнией бузиной. Энни-пятак приготовила ужин из бобов с саломи консервированной кукурузы и показала Клементине, как печь печенье в сковороде.

Клементина съела свою порцию, сидя на дышле, подальше от Энни, Гаса, зловонного костра из полыни и сухого буйволиного навоза. Она болтала ногами туда-сюда, наблюдая, как носки ее высоких ботинок из козьей кожи проводят в высокой степной траве параллельные колеи, напоминающие коротенькие следы от колес повозки. Но эти отметки, как она знала, ненадолго.

Земля простиралась такой пустой, такой громадной, что могла поглотить сотни Клементин. Бесследно.

Одинокие мысли встревожили ее, даже напугали. Девушка отставила в сторону пустую тарелку, встала и потянулась, поднимая руки так, словно хотела схватить кусочек неба. Затем вздохнула, глубоко вдохнув вонь от горящегокизякаи потных мулов.

Клементина повернулась и заметила, что Гас наблюдает за ней. Он сидел на бревне, сжимая кружку с кофе. Из-за пара, застилающего его лицо, и шляпы, надвинутой на глаза, она не могла угадать его мысли. Клементина заметила, что ее муж изредка погружался в раздумья, когда не улыбался, не смеялся и не рассказывал о своих мечтах. За несколько последних часов он не произнес ни слова, и после утренней словоохотливости Энни-пятак тоже сделалась молчаливой.

Клементина пристроилась на бревне рядом с Гасом, что оказалось не просто в узкой юбке из узелковой пряжи и твердом корсаже с удлиненной талией, плотно охватывающем бедра. Хорошо бы иметь при себе фотокамеру, чтобы запечатлеть, как черные переплетенные ветви сломанного дерева рассекают пламенеющее небо. Но тогда понадобится установить темную палатку, чтобы проявить мокрую фотопластинку сразу после извлечения из аппарата. У Клементины в чемодане сложена такая палатка. Но она боялась возможной реакции Гаса. Лучше постепенно приучать его к мысли, что у жены имеется любимое занятие, которое большинство людей сочли бы необычным, даже непристойным для женщины.

Клементина вздохнула и потуже стянула на шее грубошёрстную накидку. Воздух потяжелел и наполнился странным металлическим запахом. Одна капля упала на ее запястье, другая скользнула по щеке. Блестящие цветные кругляшки с нежным шипением ныряли в пламя. Клементина запрокинула голову и посмотрела на небо, в котором кружились пушистые хлопья.

– О, поглядите! – воскликнула она. – Снег идёт!

Гас вытянул открытую ладонь и рассмеялся.

– Будь я проклят, если это не так. Крупный мокрый снег. Такой мы, фермеры, называем предвестником травы.

Снег падал тяжелыми большими пушинками, напоминающими сырые овсяные хлопья. Клементина подняла раскрасневшееся и разгоряченное от огня лицо к небу. Высунула язык и рассмеялась, когда снежинки попали ей в рот.

– Клементина… – Она повернулась и увидела, что Гас пристально смотрит на нее. Муж был напряжен, а его губы сжаты. Но это не походило на гнев – Клементина уже знала, что это. – Пойдем спать, – позвал он.

Вдалиот огня при выдохах из ртов вырывался белый пар. Снег тихо устилал землю. Гас повесил фонарь на дышло и раскатал толстые плотнотканые одеяла, называемые «суганами», которые приобрел до отъезда из Форт-Бентона.

Гас опустился на колени, расстилая «суганы» под высоким днищем повозки. Клементина уставилась на его согнутую спину, такую сильную и широкую.

– То, что ты проделал сегодня, было восхитительно, – произнесла она. – Поднял ту монетку с земли, сидя в седле и на полном скаку.

Мгновение муж молчал, облокотясь на согнутое колено и смотря в землю. Затем потер рукой лицо и взглянул на нее.

– Это был не тот же самый пятак, а другой, который я тишком достал из кармана. – В слабом свете фонаря Клементина видела, что он улыбается. Гас поднялся и обнял ее за талию. – Сама подумай, разве можно отыскать крохотную монетку в траве и камнях?

Она откинулась назад в кольце сильных рук и посмотрела вверх на его лицо.

– Думаю, ты можешь сделать все, что пожелаешь.

Гас прижал голову жены к своей груди.

– Никогда… никогда не думай так.

Клементина вздрогнула. Ей не понравились эти слова и нотки беспокойства, прозвучавшие в его голосе. Он не должен чувствовать сомнения, только уверенность. Достаточно уверенности для них обоих.

Гас задул фонарь, супруги разулись и полностью одетые забрались в «суганы». Когда они зарылись между теплыми стегаными одеялами, он обхватил ее руками и привлек к себе, обволакивая своим твердым мужским телом. Его дыхание шевелило волосы Клементины, горячо обдувало ее шею. А затем в поисках рта муж потерся губами о ее щеку.

Сначала Гас касался ее губами мягко, а затем начал действовать с большей настойчивостью. Какое-то странное напряжение появилось у нее внутри, внизу живота. Клементина выгнулась, теснее прижавшись к мужчине.

Гас потянул волосы Клементины, разрывая поцелуй.

– Клементина, нет.

Он произнес это резко, но его руки все еще обнимали ее, прижимая к груди. Клементина потерлась щекой о грубую шерсть его пальто. Оно пахло степной пылью и дымом. И она чувствовала дрожь глубоко внутри мужа, в его твердом теле.

Тяжело дыша, Гас отпустил Клементину. Развернул ее в кольце своих объятий, устроив спиной к себе. А затем взял ее руки и провел пальцами по выпуклостям рубцов.

– Когда ты собираешься рассказать мне, как получила их?

Этот вопрос он задавал ей по крайней мере дюжину раз с тех пор, как впервые увидел ее шрамы. Но признание о наказаниях палкой казалось таким же сокровенным, как обнажение в присутствии мужчины, чего Клементина не делала ещё ни разу.

Девушка ощутила теплое дыхание на затылке, когда Гас вздохнул.

– Как я могу узнать тебя, малышка, если ты не желаешь со мной разговаривать?

Клементина не хотела, чтобы муж узнавал ее, поскольку ей казалось, что тем самым она привнесет в их совместную жизнь все свои недостатки. В отличие от нее, Гас Маккуин никогда не притворялся тем, кем не являлся. Он и вправду был хорошим порядочным человеком, готовым защитить ее и обеспечить всем необходимым. Он верил, что женился на истинной молодой леди. Той, которая станет ему добродетельной и послушной женой. Накрахмаленной женой. Настоящей леди. Гас даже не подозревал, какая она на самом деле.

– Клементина…

– Я бы хотела сейчас поспать, мистер Маккуин, – прошептала она, ожидая, что услышав ее слова, Гас отодвинется. Но он не шевельнулся.

Вдали от света затухающего костра темнота сгущалась. Завопил койот – одинокий пронзительный вой.

Всего несколько минут назад Клементина радовалась снегу. А сейчас ощущала ноющую грусть, которую не могла понять, глухую пустоту. В ней начал расти страх, становившийся таким же безграничным и бездонным, как небо Монтаны. Страх, что каким-то непостижимым образом она забрала с собой одиночество отчего дома.

Клементине Маккуин пришлось напрячь спину, чтобы не ежиться от волнения. Недели нестихающего ветра, швыряющего песок в лицо, треплющего одежду и волосы и покрывающего зубы мелкой степной пылью. Недели ночей, проведенных на жесткой земле или в бугристой кишащей клопами постели на встретившемся на пути мрачном придорожном ранчо. Недели бесконечной езды по ухабам миля за милей, сидя на доске, как воробей на жердочке, беспрерывно уклоняясь от насмешек Энни-пятак и табачных плевков. Недели дней и ночей пути, который когда-нибудь должен был закончиться, и вот, наконец-то, этот благословенный миг почти настал.

В последние дни они тащились через бор из елей и лиственниц, чьи огромные иглы задерживали солнечные лучи и ветер, а красота вызывала у Клементины чувство, схожее с болью. А вчера миновали ущелье в покрытых снегом горах и выехали в долину, кажущуюся такой же суровой и пустой, как небо Монтаны. Гас махнул на пологий холм, высившийся над пастбищами, одинокую мишень в форме шляпной тульи.

– У подножия этого холма и находятся Радужные Ключи, а с другой стороны – мое ранчо. Наше ранчо, – поправил себя Гас, и эти слова согрели Клементину и заставили ее улыбнуться. – Именно так округ Танец Дождя и получил свое название, от этого самого холма, – мечтательно продолжил Гас. – Говорят, давным-давно девушка из племени черноногих потеряла возлюбленного во время великого голода, поскольку парень всю свою охотничью добычу отдавал соплеменникам и не оставлял ни кусочка для себя. В утро смерти любимого девушка отнесла его тело на вершину холма. Там в безутешном горе она танцевала и так сильно плакала, что ее слезы дождем падали на долину. И в то лето бизонова трава выросла выше индейского воина на спине лошади и гуще шкуры гризли, и народ победил голод, питаясь с земли. – Гас наклонил голову к жене, улыбаясь глазами. – И что-то из этой истории могло даже быть правдой.