Пенелопа Уильямсон

Сердце Запада

ЧАСТЬ 1

1879 год

ГЛАВА 1

«Он не приедет. О Боже, он все-таки не приедет!»

Клементина Кенникутт расхаживала взад и вперед по украшенному узором из завитушек ковру, так пиная юбки носками сапожек из лакированной кожи, что накрахмаленный муслин шелестел в безмолвии ночи.

Клементина мерила шагами свою темную и тихую спальню. Прошла вдоль черного шкафа из древесины грецкого ореха, мимо заправленной белым ситцем с кружевными оборками кровати под балдахином, миновала камин. На полке из зеленого мрамора стояли часы в форме лиры, и их маятник бесшумно качался. Ей пришлось близко наклониться к фарфоровому циферблату, чтобы увидеть, который час. Десять минут после полуночи, он опаздывает уже на десять минут. Он не приедет, не приедет...

Клементина вернулась к окну, где снаружи просачивался тусклый свет. Раздвинула тюль, чтобы выглянуть на улицу. Стекло было залито дождем, и влажный воздух образовал ореолы вокруг уличных фонарей. Лунный свет пронзал рассеивающиеся грозовые тучи. Железный забор вокруг Луисбургской площади отбрасывал остроконечные тени на скользкие от воды булыжники безлюдной мостовой.

Вот! — несомненно, за вязами по другую сторону площади мелькнул фонарь кареты. Клементина прижалась лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть, но от ее дыхания окно запотело. Она подняла щеколду и толкнула створку.

Петли скрипнули, и Клементина замерла с бешено колотящимся в груди сердцем. Она стала медленнее открывать окно и теперь слышала только ветер и собственное прерывистое дыхание.

Порыв ветра затрепал зеленые бархатные шторы, хлопая ими по створке. За спиной Клементины звякнули хрусталики стоящих на каминной полке ламп. Она высунулась из окна, подставляя лицо прохладному дуновению. Пахло дождем и угольным дымом. Блестящая от влаги улица была по-прежнему пуста. Нет, он не приедет.

– Что ты делаешь?

Клементина резко повернулась и едва не упала. Свет от свечи в серебряном подсвечнике в руке матери отбрасывал огромные тени на стены, обитые кремовым шелком. Сердце девушки застучало еще сильнее под прижатым к груди стиснутым кулаком.

– Мама, ты меня напугала.

Пламя вспыхнуло и подскочило, когда Джулия Кенникутт подняла подсвечник и оглядела дочь с головы до ног, отмечая непритязательный плащ, простое темно-бордовое прогулочное платье, лайковые перчатки, черную дамскую шляпку на бобровом меху и туго набитый саквояж на полу.

– Ты бежишь, – констатировала Джулия и перевела взгляд на незажженную свечу на подоконнике и наполненную спичками фарфоровую шкатулку. — С кем-то. Ты бежишь с кем-то.

– Мама, не надо... – Клементина метнула взгляд на открытый дверной проем, ожидая увидеть там грозный силуэт отца. Когда он злился, то, казалось, превращался в великана и воздух вокруг него дрожал. — Я все уберу и лягу спать, и никто, кроме нас с тобой, об этом не прознает. Только не говори...

Мать вышла, закрыв дверь и забрав с собой свечу, отчего комната вновь погрузилась во мрак.

Клементина опустилась на стоящий перед туалетным столиком стул с ситцевой каемкой. Страх, который она презирала в себе, застрял в горле, густой и кислый как застарелый жир. Услышав, что снаружи кто-то скребется, девушка резко обернулась. Но то был лишь ветер, хлещущий веткой по фонарному столбу. Клементина с безнадежной тоской посмотрела в окно. Если бы он приехал сейчас, было бы уже слишком поздно. Но он никогда не приедет.

Дверь открылась, Клементина встала, распрямив плечи, и начала уходить в себя, подальше от боли. Подготовившись к вспышке гнева отца, Клементина не сразу поняла, что мать вернулась без него.

Джулия Кенникутт поставила подсвечник посреди стеклянных бутылочек и эмалевых шкатулок на туалетном столике. Отраженный от зеркала со скошенной кромкой свет озарил обеих женщин. В белой сорочке и со светлыми неприбранными волосами Джулия казалась чуть ли не моложе дочери.

– Клементина... – Она подняла руку, словно чтобы прикоснуться к щеке дочери, но не посмела. – Ты должна взять это с собой.

Миссис Кенникутт схватила Клементину за запястье и вложила что-то ей в ладонь. Вес вещицы удивил девушку - она чуть не выронила предмет. Это был мешочек в форме сердечка, украшенный вышитыми шелковыми цветами и кружевом. От него веяло запахом роз, но он казался слишком тяжелым и твердым, чтобы быть заполненным душистым порошком или сухими лепестками. Клементина взвесила подарок в руке и услышала звон монет.

– Тут немного, – сдавленно прошептала мать. — Не больше ста долларов. Но они послужат хорошим подспорьем для начала, если тебе когда-нибудь придется уйти от человека, с которым ты сейчас бежишь.

Клементина опустила глаза на маленький мешочек на ладони. Ей вспомнилось, что однажды, много лет назад, она уже видела его мельком среди белья матери в комоде — месте, где отец вряд ли стал бы что-то искать, где пахнущее розами тряпичное сердечко не покажется неуместным.

Клементина снова посмотрела в бледное лицо матери.

– Ты сама собиралась этим воспользоваться, – выдохнула она. – Все эти годы ты просто ждала возможности...

– Нет, нет... – Джулия резко покачала головой, и волосы хлестнули ее по щеке. — Я никогда не покину этот дом. У меня не хватит мужества.

Клементина попыталась вернуть матери мешочек.

– Но ты можешь поехать с нами. Мы направляемся в прерии Монтаны.

Джулия тихо придушенно охнула.

– Монтана! О, Боже... Каким же капризным и сумасбродным ребенком ты всегда была, да такой и осталась! Что подумает твой молодой человек о девушке, которая потащит мать за собой во время побега? И в самую дикую глушь, никак не меньше. Можешь представить меня посреди этих ужасных буйволов и индейцев? О, дитя... – Она подняла руку и в этот раз коснулась щеки дочери. – Ты так молода. Думаешь, тебя ждут замечательные приключения, и они действительно тебя ждут, хотя, как мне кажется, не такие, о каких ты мечтаешь.

– Но, мама...

– Помолчи и послушай хотя бы сейчас. Мне нужно кое-что сказать тебе для твоей же безопасности и чтобы ты смогла жить жизнью, которую всегда знала. Для начала по крайней мере возьми деньги, поскольку тебе, вероятно, пригодится каждый цент в тот день, когда твои замечательные приключения перестанут быть замечательными. – Пальцы Джулии соскользнули с гладенькой щечки, и она вздохнула. – Я могу дать тебе только их, возьми же, даже если они и были украдены у него.

Сквозь тонкий шелк Клементина ощутила жесткость монет, почувствовала их вес. И вес всех слов, которые всегда оставались невысказанными между ней и мамой. Она представила, как вытаскивает скопившиеся фразы из сердца и протягивает их этой женщине, родившей ее на свет. «Только их я могу тебе дать». Как монеты в пахнущем розами шелковом мешочке.

– Клементина, этот мужчина, с которым ты бежишь...

– Он не такой, как отец. – Она положила тряпичное сердечко в карман плаща и подальше спрятала те слова, которые не сумела произнести. – Он добрый, веселый и нежный. Я в этом уверена. – Но на самом деле Клементина не была уверена, поскольку едва его знала; на самом деле она понятия не имела, какой он. И на нее давило плохое предчувствие, напоминающее тяжесть в животе от недопеченного теста, что он не приедет за ней. Клементина прищурилась, пытаясь разглядеть время на часах в форме лиры. – Ты не поверишь, мама, но он ковбой. Настоящий ковбой!

– О, святые угодники... Думаю, будет лучше, если ты избавишь меня от подробностей. – Джулия попыталась улыбнуться, но ладонь, которую она положила на руку дочери, дрожала. – Независимо от того, каким человеком ты его считаешь, обещай, что не скажешь ему о деньгах. Иначе он решит, что они принадлежат ему по праву, и...

Стук колес кареты по булыжникам заставил Клементину подбежать к окну.

– Быстрее, мама, потуши свет.

Маленькая черная двуколка катилась вниз по улице, ныряя то в тени, то в свет от уличных фонарей. Коляска выглядела потрепанной и забрызганной грязью, и ей недоставало верха, но Клементине она представлялась не менее волшебной, чем позолоченная карета, запряженная белыми единорогами. Девушка уронила одну спичку и сломала другую, прежде чем удалось зажечь свечу, после чего дважды махнула огоньком в окне и потушила. Затем схватила тяжелый саквояж. Она забила его до отказа — ведь не угадаешь все, что может понадобиться в такой глуши как Монтана. Клементина чуть было не рассмеялась вслух. Он приехал! Все-таки ее ковбой за ней приехал!

Она отвернулась от окна. Тени скрывали лицо матери, но Клементина услышала резкий вдох, словно та подавляла собственные невысказанные слова.

– Иди с радостью, дитя, – напутствовала Джулия. Она положила руки на виски дочери и крепко сжала ее голову. – Иди с радостью.

Клементина еще мгновение помедлила в неловких объятиях, прежде чем отстранилась. Но у двери обернулась.

– Прощай, мама, – тихо сказала она этой женщине, своей безмолвно стоящей матери, тени среди теней.

Бесшумно шагая по толстому ковру в коридоре, она прижимала тяжелый саквояж к груди, чтобы он не бился об обшитые панелями стены. Но лестница для слуг была узкой и витой, и Клементина наступила носком на подол юбки и споткнулась, выронив свою ношу. Саквояж грохнулся и загремел прямиком в кухню, а в полете раскрылся, и все содержимое вывалилось. Шкатулки с безделушками, скатанные в шарики батистовые чулки и щипцы для завивки закатились под большой блочный стол за ящик со льдом для продуктов, затерялись среди ведер с углем и топленым жиром.

Дыхание Клементины участилось. Она наделала достаточно шума, чтобы разбудить весь Бикон-Хилл и, конечно же, отца. Отец... Беглянка запихнула то, что смогла быстро найти, обратно в саквояж, сумев закрепить только одну застежку.