Рафферти остановился рядом с ней и спрыгнул с седла. Клементина поднялась с земли, стряхивая с юбки грязь. Мгновение они просто смотрели друг на друга, ничего не говоря.

Теленок, будто дожидался прибытия Зака, шатаясь, поднялся на крошечные копыта, мумукнул и пихнул мать головой в красный живот. Довольная собой корова вскинула голову и низко замычала.

– Интересно, что заставило ее убраться с пастбища и прийти телиться во двор, – обронил Рафферти.

Клементина опустила глаза на тонконогого новорожденного, энергично сосущего материнское молоко.

– Наверное, двор показался ей самым безопасным местом для рождения малыша.

– Он с виду совсем кроха. Да и большая часть остальных детенышей, которых я видел сегодня на пастбище, выглядят плохо.

– Коровы пасутся на вырубленных участках леса и едят хвою с поваленных деревьев, вот телята и болеют.

– С каких это пор ты вырубаешь лес?

Клементина убрала с глаз выбившиеся пряди волос и внезапно заметила, что ладонь выпачкана в крови. И пошла прочь от Зака к водяному насосу.

 Ведя в поводу лошадь, Рафферти догнал невестку и зашагал с ней в ногу.

– Клементина...

– Вы не можете вернуться сюда спустя столько лет, мистер Зак Рафферти, и ожидать, что ничего не изменилось.

– Черт, я знаю.

– И ожидать, что не изменилась я.

Клементина почувствовала на себе изучающий взгляд деверя как прикосновение, но нет, она не станет смотреть на него.

– Не вижу в тебе никаких изменений, – хмыкнул Рафферти. – По-прежнему чопорная и колючая как накрахмаленная рубашка.

Что доказывает, подумалось Клементине, как мало он ее знает. Но с другой стороны, ни один из её любимых мужчин никогда ее толком не знал.

Зак качал ручку насоса, пока невестка смывала с рук кровь от отела. Минуту назад Клементина придерживала вылезающую из утробы матери голову теленка и громко смеялась от радости, когда малыш сделал первый вдох. Через год она отправит его на бойню без сожалений и задних мыслей.

– Было время, когда я даже не могла смотреть, как клеймят телят, – произнесла она, высказывая вслух самый конец своих размышлений.

Уголок рта Зака дернулся, углубив ямочку на щеке. Но то была не улыбка.

– Даже тогда я не говорил, что ты слабачка.

Заслышав стук копыт, Клементина резко повернула голову. По дороге, ведущей из города, галопировал пинто с сидящими на его спине Сарой и Дэниелом.

Дети каждый день ездили в школу и обратно на старом Лиатрисе, но Клементина не подозревала, что конь до сих пор способен мчаться столь быстро. Она увидела, что неисправимая дочь снова не надела чепчик и ее волосы свободно развевались за спиной, как у цыганки. И вдруг Клементина заметила кровь на лице Дэниела.

С колотящимся от страха сердцем она бросилась обратно во двор. Сара уже помогала брату спуститься на землю, поддерживая руками за плечи. Кровь стекала сбоку головы мальчика по шее и капала на рубашку, окрашивая ткань в алый цвет.

 – Это всего лишь царапина, – сказала Сара неестественно громким голосом, и Клементина уловила в глазах дочери настойчивое предупреждение. Дэниел все еще страдал от спазмов легких, и одними из причин, способных вызвать приступ удушья, оставались истерика и страх. Сара сжала плечи брата. – Ты же не боишься, правда, Дэниел?

– Угу, не боюсь, – прогундел мальчик. Его нижняя губа слегка дрожала, но дыхание было спокойным и ровным.

– Нет, конечно же, он не боится — глупо бояться такой маленькой царапины, – произнесла Клементина, заставляя себя говорить спокойно. Она наклонила голову сына, чтобы получше рассмотреть ссадину, и почувствовала головокружение из-за обилия крови. Это был не просто небольшой порез, а длинная, с рваными краями, но, к счастью, неглубокая рана. Клементина обняла Дэниела, отнесла его в галерею и устроила в кресло, сидя на котором иногда сбивала масло.

 В сопровождении Сафрони из кухонной двери с шумом выскочил маленький Зак. Рот перепачкан черемуховым вареньем, а в липком кулаке зажат молочный крекер, с которого капала вязкая масса. Клементина чуть не задохнулась от на мгновение застрявшего в ее горле густого и сладкого запаха варенья.

– Сафрони, – кашлянула она, – принеси, пожалуйста, ящик с лекарствами.

– О, Боже упаси. – Сафрони схватилась за передник. – О, святые угодники... – Она бросила умоляющий взгляд на Рафферти, приподняла юбки и забежала обратно в дом.

– Ух ты, Дэнни, да ты кровишь прямо как зарезанная свинья! – воскликнул младший брат.

– Зак, а ну, замолчи. – Клементина заметила, как Рафферти притянул ее младшенького к ногам, будто защищая, а пострел позволил ему такую вольность. Ее дети приняли этого мужчину, словно знали его всю жизнь. Да и Сафрони рядом с ним не считала нужным прикрывать татуировки.

Клементина заставила себя более тщательно осмотреть глубокую ссадину на голове сына. Казалось, кровь свертывалась, хотя рана все еще выглядела катастрофично.

– Сара, а теперь расскажи, как такое произошло.

Взгляд широко распахнутых серьезных глаз Сары поднялся к Рафферти, будто лишь дядю она удостаивала своим ответом, и Клементине захотелось встряхнуть дочь.

– Они снова рубят лес на нашей земле, мужчины из «Четырех вальтов». Мы только подъехали поближе, чтобы получше рассмотреть, что они делают, а они стали в нас стрелять. Мы не хотели подкрадываться... ну, не совсем... но думаю, мы малость удивили их, когда высунулись из-за лачуги сумасшедшей…

Мужчины из «Четырех вальтов»... В груди Клементины вспыхнула холодная всепоглощающая ярость. Опять «Четыре вальта». Сначала они отравляют воздух и крадут деревья с ее земли, а теперь стреляют в ее детей.

Вернулась Сафрони с ящиком с лекарствами.

– Слава Богу, мистер Рафферти вернулся домой, – тихо пробормотала она. – Ты можешь попросить его разобраться с этими наглецами из «Четырех вальтов».

Клементина ничего не сказала, пока промывала рану на голове сына гамамелисом. Ее руки задрожали, стоило подумать о том, насколько ужасно все могло обернуться. Она хлестнула дочь колючим взглядом.

– Сара Маккуин, ты ослушалась меня, не поехав из школы прямо домой, как тебе положено.

Сара ответила взглядом типичным для этой строптивицы — широко распахнутые глаза, спокойные и полные презрения. Ее дочь, такая бесстрашная и независимая, такая безжалостная ко всем, кто слабее нее.

– Они вырубаютнаши деревья, – выпалила Сара. – Кто-то должен заставить их прекратить.

Клементина закончила умащать огнестрельную рану мазью с алоэ и окопником.

– Сафрони, днем отвезешь детей в город, как мы и планировали, – распорядилась миссис Маккуин. – Загляни к доктору, пусть посмотрит, не нужно ли наложить Дэнни швы. Мы все останемся на ночь у Ханны.

Сафрони опустила голову и понизила голос до еле слышимого шепота.

– Ты что, и вправду собираешься это сделать? То, что вы удумали на днях на своих дамских посиделках с виски?

– Раз я сказала, значит, так и будет. Ты езжай, а я сделаю небольшой крюк по пути.

– О, Боже. Возьми с собой мистера Рафферти.

 Клементина уже была на ногах и направлялась в дом, чтобы захватить жакет от амазонки и «Винчестер». Мужчина, которого она любила всю свою жизнь, пусть сам решает – ехать вместе с ней или нет. 


* * * * *

Когда его саврасая поравнялась с ней, Клементина пустила свою кобылу в быстрый галоп. Они мчались по ведущей в город дороге, и копыта их лошадей чавкали и хлюпали по весенней грязи.

Однако через несколько минут миссис Маккуин замедлилась, когда поняла, что Рафферти не собирается отставать. Она не станет смотреть на него.

– Мы скачем, чтобы кого-то убить? – спросил Зак.

Клементина глубоко вдохнула, чтобы успокоить боль в груди.

– Мне бы этого хотелось, действительно хотелось.

– Так ты объяснишь мне, в чем дело?

– Сара же только что рассказала. Медная шахта «Четыре вальта» вырубает лес на нашей земле, и кто-то должен их остановить.

Лесорубы поставили свой лагерь на западном склоне оврага, рядом с развалившейся лачугой сумасшедшей. Когда-то окружающие холмы густо топорщились желтыми соснами, ольхой, тополями и лиственницей. Теперь же целые акры деревьев были вырублены под корень и вывезены или гнили кучами порубочных остатков. В овраге, который пересыхал засушливым летом, сейчас текла река метровой глубины от недавних дождей и стоков с гор.

Одна из привязанных у лагеря кобыл заржала, оповещая о новоприбывших, хотя они и так наделали достаточно шума, с хлюпаньем и чавканьем пробираясь верхами по влажной земле, где с холмов и пригорков в овраг бежала талая вода. Все лесорубы работали выше на склонах. В лагере находились только двое мужчин, стоящих возле печки.

Сначала взгляд Клементины метнулся к Персивалю Кайлу, начальнику медной шахты «Четыре вальта». По своему обыкновению, тот был наряжен как сбежавший актер театрального представления о Диком Западе: белый стетсон, отделанный бахромой жакет и белый кожаный жилет с косичкой из плетеного конского волоса, спускающейся от верхней пуговицы из буйволиного рога в кармашек для часов. Мистер Кайл был белокурым элегантным мужчиной со светлой лопатистой бородой и глазами серого зимнего цвета.

Клементина несколько раз видела, как он вынимал свой посеребренный револьвер с перламутровой рукояткой. Но сегодня, как и обычно, начальник шахты был безоружен. «Четырем вальтам» нравилось строить из себя мирную законопослушную компанию.

Но один взгляд на Мика, подумалось Клементине, опрокидывал все первоначальное впечатление. Тот всегда носил на яйцевидной голове шотландский берет, а его коротко стриженые жесткие усы напоминали щетку для сапог. Кожа на лице свисала складками, а глаза походили на бусины, придавая мужчине злобный непроницаемый вид. Клементина не знала настоящего имени этого типа, лишь слышала, как его называли Миком.