Патриция Гэфни - Сердце негодяя

Когда незнакомец, обвешанный оружием, въехал в Парадиз, часы на колокольне остановились. Ровно в три часа дня. Кое-кто из местных потом утверждал, будто они сломались по чистой случайности. Может, оно и так, но как объяснить, что городская водокачка дала течь в тот же самый день? А на кухне в закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка» загорелось сало? Не говоря уж о том, что Уолтер Райдаут откинул копыта в своем собственном нужнике. И все, заметьте, в один и тот же день. Тоже чистая случайность? Конечно, Уолтеру было уже под девяносто, но все-таки… уж больно много совпадений. Вот и смекайте, что к чему…

Многие жители точно запомнили, где они были и что делали в тот день и час, когда впервые увидели незнакомца. Нестор Эйкс, к примеру, сидел у ворот недавно выстроенной платной конюшни, ел зеленое яблоко и просматривал «Реверберейтор», единственную городскую газету в Парадизе.

— Вижу тень: поднимаю голову, а тут он надо мной. Одет во все черное и увешан амуницией. Два «кольта» за поясом, винчестер в седельной сумке, еще какой-то пистолет за голенищем, а из жилетного кармана — вот с места мне не сойти! — торчит «дерринджер».

Впоследствии выяснилось, что, кроме двух шестизарядных «кольтов» и винтовки, у незнакомца другого оружия при себе не было, но никто не попрекнул Нестора за преувеличение, и никто не стал с ним спорить, когда он сказал: «Как будто целая армия вошла в город!»

— Поставить вашу лошадку в стойло? — спросил Нестор.

Согласно его версии, незнакомец презрительно скривил губы под длинными черными усами.

— А что ж, по-вашему, я за стрижкой сюда прицел? — ответил он таким тихим шепотком, что пришлось вытянуться в струнку и не дышать, чтобы его расслышать.

От этого шепота волосы на голове шевелились, признался Нестор. Говорил незнакомец медленно, врастяжку, словно хотел, чтобы до вас дошло каждое слово. А если вы сразу не додумались, он скорее пристрелил бы вас на месте, но не стал бы повторять.

— Это Пегас, — сказал он Нестору (а Нестор потом пересказал всем, кто готов был слушать), представляя своего громадного вороного жеребца, словно на официальном приеме. — По утрам он ест цельный овес, а на ночь — дробленый. На обед — жмых из хлопкового семени и клевер. Две унции соли. Осота не давать. Только попробуйте дать ему осот, и мне придется вас прикончить.

Нестор несколько раз открыл и закрыл рот, пока не сумел выдавить из себя:

— Осота не давать. Понял, сэр.

— Завтра загляну его проведать. И лучше бы вам постараться, чтобы он хорошо выглядел. Да, лучше бы он выглядел довольным. Лучше бы он напевал.

—Н-напевал?

— Угу. Какой-нибудь веселый мотивчик.

Тут Нестор позволил себе улыбнуться, однако, увидев холодный огонек в сером, словно отлитом из стали, глазу незнакомца (в том глазу, что не был закрыт черной повязкой), так и примерз к месту. «Точно пуля на тебя глядит», — рассказывал он потом.

Флойд Шмидт и его брат Оскар играли в шашки на пороге здания фермерской ассоциации, когда вооруженный незнакомец подошел к ним. Все отлично знали, что Флойд любит приврать, рассказывая очередную байку, чтобы выходило поскладнее, но на этот раз он нисколько не преувеличил.

— На этом парне нитки не было другого цвета — все черное. Штаны, рубашка, жилет, куртка— ну все сплошь. Черные сапоги, черная шляпа. Черная цигарка. Не человек, а ходячий катафалк.

— Приятель, — обратился незнакомец к Оскару таким жутким шепотом, что у бедняги, по его собственному признанию, последние волосенки встали дыбом, — где в этом городе самый лучший салун?

У Оскара язык отнялся от страха, но Флойд был под хмельком и ответил за брата:

— Есть тут у нас салун Уайли на въезде в город, вы его уже проехали. А на другом конце — «Приют бродяги», это вон там, прямо по Главной улице. Ну, по части салунов это, пожалуй, все.

Незнакомец прищурил здоровый глаз: с порога фермерской ассоциации «Приют бродяги» едва можно было разглядеть.

— Красные балконы на втором этаже? — уточнил он. — Там, где кресла-качалки?

— Во-во! Там и комнату снять можно.

Впоследствии. Флойд так и не смог объяснить, какой бес потянул его за язык, когда он это ляпнул.

Вооруженный незнакомец ткнул большим пальцем в поля своей черной ковбойской шляпы в знак приветствия и вроде как даже ухмыльнулся.

— Что-то мне захотелось посидеть в качалке, задрав ноги, и понаблюдать, как идут дела вокруг.

Обоих братьев Шмидт пробрала дрожь, когда он добавил зловещим шепотом:

— Никогда не знаешь наверняка: мало ли кто мимо пройдет? Разве не так?

Они дружно покивали, соглашаясь, и проводили его взглядом, пока он не спеша шел по улице, позвякивая шпорами и перекинув седельную сумку с винтовкой через плечо.

Леви Вашингтон, чернокожий бармен в «Приюте бродяги», чуть не уронил стакан из-под виски, который протирал в ту минуту, когда вооруженный незнакомец бесшумно, как призрак, прошел сквозь вращающиеся двери.

— Слышно было, как пена лопается в кружке пива, — утверждал потом Леви, — когда он опустил приклад винтовки на пол и заказал двойную порцию лучшего бурбона [1]. В этот час посетителей у нас было немного, да и тех как ветром сдуло. Я даже порадовался, что мисс Кэйди в отъезде: тут ведь и до беды недалеко. Но все-таки жаль, что ее не было. Уж она бы справилась. Мисс Кэйди у нас такая — никому спуску не даст.

Немного помолчав, Леви продолжил свой рассказ:

— Я его спрашиваю: «Домашнего разлива сойдет?», а он голову повернул и шепчет: «Ты мне в это ухо говори, приятель, я тем не слышу». А шепот такой — ну прямо как из могилы. Я сразу начал смекать, что он за птица, а уж когда он потребовал комнату окнами на улицу, да еще уточнил, что хочет угловую, мне все стало ясно. Дал мне четыре серебряных доллара и говорит, что если кто будет его спрашивать, чтоб я всех посылал прямо к нему наверх. Не знаю, откуда только я духу набрался спросить, как его фамилия. Вот с места не сойти — ветер стих и где-то пес перестал лаять, когда он сказал этим своим страшным шепотом: «Голт. Моя фамилия Голт».

— Да, — подвел печальный итог Леви, — тут-то я и понял, что мы влипли. Я такие штуки и раньше видел. Когда в городе появляется наемный убийца, тут уж ничего хорошего не жди.

Кэйди Макгилл всегда устраивала себе выходной по пятницам после полудня. А в последнее время, когда наступили долгие погожие, в ярком золоте света весенние дни, она стала брать напрокат легкую двуколку и совершать одинокие прогулки на старую ферму Расселлов.

Добравшись до места, распрягала лошадь и оставляла ее попастись, а сама отправлялась бродить по заглохшему саду. Она часто останавливалась, проводила рукой по растрескавшейся коре одичалых яблоневых, грушевых деревьев и шла дальше. В диких цветах, выросших по колено высотой, перепархивали бабочки, а сладкий воздух выдувал из ее легких весь тот дым, что ей приходилось вдыхать целую неделю в салуне.

Она подходила к дому и, прижавшись носом к волнистому стеклу входной двери, начинала мечтать о том, что делала бы сейчас, принадлежи это место ей. Может, сидела бы в гостиной (от дверей просторная комната виднелась лишь на четверть) и пила послеполуденную чашку чаю, листала бы каталог семян и подбирала растения для своего сада. А может, читала бы книжку — какой-нибудь роман, ничего серьезного! — потягивая холодный лимонад из запотевшего стакана. М-м-м… нет, только не в такой чудесный день, как сегодня. В такой день она пошла бы сажать цветы или помогать рабочим в фруктовом саду. Да, у нее было бы двое наемных рабочих, может быть, даже трое, если бы финансы позволили. Но Кэйди, даже грезя наяву, оказалась достаточно практичной, чтобы учесть в своих мечтах по крайней мере двух платных садовников.

«Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». Тридцать лет назад, когда войны с индейцами, которых именовали племенем бродяг, закончились, семья Расселл именно так назвала свои три сотни акров [2] садов и пастбищ на крутом берегу реки. Теперь для людей это место было просто Речной фермой: мудреное французское название не по зубам простым жителям Орегона. Но Кэйди нравились оба имени: иногда она засыпала, шепча их и воображая себя на берегу Бродяжьей реки: будто стоит и смотрит, как сине-зеленые воды бушуют в крутых склонах каньона. Еечасть реки. Ее сад. Ее темные холмы и зеленые пастбища.

Что ж, может быть. Когда-нибудь. Если все пойдет как надо. Но сейчас пора было возвращаться домой. Похоже, на западе собирался дождь, к тому же ее еще ждали дела.

Она впрягла серую кобылу в двуколку и развернула ее, размышляя о последнем предложении Мерла Уайли выкупить у нее салун. Если добавить эту сумму к тому, что она отложила на черный день, возможно, ей хватит на покупку Речной фермы… Но больше уже ни на что не останется, а ведь поместье еще надо привести в порядок, чтобы оно приносило доход.

И вообще, к чему все эти раздумья? Пусть Уайли треснет, пусть его на части разорвет, пусть поцелует ее в зад прежде, чем она продаст ему хотя бы пивную кружку! Ну почему этот единственный человек, который мог бы помочь ей осуществить заветную мечту, оказался ее заклятым врагом? Бывают же на свете такие забавные совпадения. Только вот над Кэйди жизнь подшучивает что-то уж больно часто. Пора бы уже оставить ее в покое. Давно пора.

Хотя по нынешним временам ей вообще-то грех жаловаться. Не то что раньше. Можно даже сказать, что она добилась успеха (это если взглянуть со стороны). У нее несколько хороших друзей, свой дом, свое дело. Черт возьми, у нее есть даже золотой рудник! Кэйди улыбнулась, проезжая мимо изрытого ухабами и заросшего бурьяном поворота на шахту «Семь долларов» — второй подарок, когда-либо полученный ею от мужчины. Нет, третий, если учесть татуировку.

«Заткнись, Кэйди Макгилл, и перестань себя жалеть. Если бы не мистер Шлегель, у тебя вообще ничего бы не было». Она напоминала себе об этом всякий раз, когда окружающие мужчины начинали действовать ей на нервы. В последнее время такое случалось с ней довольно часто. А поскольку она была хозяйкой салуна, это можно считать профессиональным недугом.