— Да, это аргумент. Но я хотел как лучше. Извини, если испортил тебе настроение.

— Я верю, что ты хотел как лучше. А насчет настроения не беспокойся, я никогда долго не огорчаюсь и не сержусь. Смотри, я уже смеюсь… — И она засмеялась. Он тоже неуверенно улыбнулся и сказал:

— Это замечательное качество, особенно ценное в спутнице жизни. Надеюсь, у тебя не останется осадка. Ты же понимаешь, если бы я пытался купить твою благосклонность, я бы придумал что-нибудь поприличнее «шестерки».

— И сколько же может стоить моя благосклонность, по-твоему? В твердой валюте, конечно?

— Ну вот, ты все-таки обиделась. Честно говоря, я бы отдал все, что имею, если бы думал, что это поможет. И себя в придачу. Только нужно ли тебе все это?

— Я подумаю над твоим предложением.

— Вот об этом я тебя и прошу. Может, ты мне все-таки позволишь хотя бы заезжать за тобой по вечерам в театр, раз уж не берешь машину?

— Пока не надо, хорошо? Я не хочу, чтобы раньше времени пошли разговоры. Ты ведь дал мне время подумать? А потом, перед премьерой я всегда ужасно нервничаю и могу испортить тебе настроение. Ты ведь меня совсем не знаешь. Может, я истеричная, капризная стерва.

— Нет, — засмеялся он и снова сжал ее руку. — Ты чудо, умница, и у тебя замечательный характер. Немного капризов тебе бы не повредило, я бы их с удовольствием выполнял.

— Первое время, наверное, да.

— Всю жизнь, честное слово. Только не заставляй меня гадать, из-за чего ты капризничаешь. Говори сразу, чего хочешь — и я все сделаю.

На обратном пути Карел держал ее за руку, и, когда поцеловал, проводив до двери квартиры, она окончательно почувствовала себя школьницей. Но как ни иронизировала Наташа по этому поводу, когда он нежно прижался губами к ее щеке, ее охватило волнение. Неожиданно для самой себя она подставила ему губы и не ошиблась в своем предчувствии. Его поцелуй был удивительно нежным, без тени грубой чувственности, он волновал и успокаивал одновременно.

10

Когда она наутро пришла в театр, ее сразу охватила лихорадочная атмосфера предпремьерной суматохи. Как всегда, все было не готово. Запивший было на неделю театральный художник дописывал декорации в мрачном остервенении, воняя краской на весь театр.

В пошивочной мастерской царил сущий ад, в котором метался, сверкая своим павлиньим оперением, художник по костюму Олег, вызывая в памяти образ Шивы-Натараджи. Казалось, у него три пары рук, в которых мелькали то иголка, то утюг, то ножницы, то сантиметр.

Через мгновение Наташа была уже одета, и Олег с торжествующим видом достал из шкафа свой сюрприз — маленькую, шитую золотом венецианскую шапочку из бархата того же цвета, что шелк платья, и еще какой-то пакет.

— Закрой глаза, — приказал он.

Наташа закрыла глаза и ничего не почувствовала. Но, увидев себя в зеркале, ахнула от восторга. Невесомая газовая шаль, с изумительным искусством расшитая тончайшей золотой канителью, была красиво задрапирована вокруг ее фигуры, подчеркивая изящество костюма. Она благодарно посмотрела на Олега, не находя слов.

— Ты себе представляешь, какие возможности? Ты будешь, как бабочка, поняла? Снимай ее, надевай, взмахивай в воздухе, роняй, кутайся. Я как увидел этот газ в магазине, прямо обалдел.

— Ты сам ее расшивал? — снова ахнула Наташа.

— А кто же еще? Этим, что ли, я могу такое доверить? — Он мотнул головой в сторону швей, которые благоговейно разглядывали его творение.

Наташу уже звали на сцену, и, рассыпаясь в благодарностях, она убежала.

Репетировали до поздней ночи, на следующий день тоже, хотя от запаха краски уже раскалывалась голова, а от Ивана, казалось, можно прикуривать. В этой суматохе было не до выяснений отношений, и Наташа думала, что Никита ничего не заметил, но на четвертый день, когда они курили перед первым прогоном в костюмах, он вдруг сказал:

— Сдается мне, ты меня избегаешь. Обиду держишь или появился кто-то?

— Господь с тобой, какие обиды, с чего ты взял?

— Ты меня за дурачка-то не держи, это у меня только вид такой.

— Я тебя не понимаю. Когда я тебя избегала, мы вчера ушли отсюда в четверть первого?

— Интересно было бы на него взглянуть. На премьеру-то придет?

— Кто?

— Конь в пальто. Не зли меня, я же все понимаю.

— Прекратим этот разговор. Я даже отвечать не хочу.

— А что ты можешь ответить? Я сам виноват, надо было заниматься с тобой любовью почаще.

— Дело не в этом. Не я завела этот разговор, Никита, но у меня для тебя есть новости. Да, мне надоело без конца озираться на дверь, мне надоело, что все происходит за три минуты. Я думала, хоть в Минске все будет по-другому, а ты пил беспробудно всю неделю.

— Ах, вот в чем дело, оказывается. Просто я плохой любовник, так и скажи.

— Ты замечательный любовник и прекрасно об этом знаешь. Просто ты думаешь в последнее время только о себе, вот и все. Появляешься, когда у тебя есть желание…

Он перебил:

— А когда надо-то? Когда у меня нет желания?

— Не передергивай, пожалуйста. Просто мои желания для тебя не существуют, когда ты мне нужен — тебя никогда нет, ты занят чем-то более важным.

— Ладно, хватит, мне все это дома надоело.

— Чего же ты от меня хочешь в таком случае? Если тебе неприятно это слушать, нечего было заводить разговор, я тебя ни о чем не просила. Нам сейчас на сцену выходить, а ты меня заводишь — нарочно, что ли?

— Конечно, — засмеялся он, — а то ты спишь на ходу. И все-таки я был прав. Скажи, что я, не пойму, что ли? Тебе от меня действительно мало радости…

— Давай потом поговорим, хорошо? Я не хочу, чтобы это так происходило. Я не собиралась с тобой ссориться, я тебя люблю.

— Как сорок тысяч братьев… Я тоже не хочу ссориться. Дай, я запечатлею у тебя на лбу братский поцелуй. Конечно, ты меня любишь, мы же товарищи. А я тебе вообще роднее тапочек… Пойдем, нас зовут.

Вечером, после прогона, когда Наташа уже оделась, чтобы идти домой, Никита окликнул ее из своей гримерной, и она вошла к нему. Он встал из-за стола, запер дверь и обнял ее, подойдя сзади.

— Не надо, Никита.

— Все-таки я не ошибся, да?

— Еще не знаю. Просто не надо, и все. Мне кажется, с этим в любом случае пора заканчивать. Я устала.

— От меня?

— Нет, не от тебя. Я зря тебе наговорила сегодня всяких глупостей, ты уж меня прости. У нас все было очень хорошо, но я устала от бесперспективности. Я привязываюсь к тебе все больше, а надежды никакой.

— Хочешь, чтобы я к тебе ушел?

— Нет, не хочу. Мы же можем быть друзьями?

— Мы друзья, — сказал он, целуя ее в затылок.

— Перестань!

Он сжал в ладонях ее грудь, плотно прижимая ее к себе.

— Не надо!

— Надо!

Он развернул ее к себе лицом и начал целовать. Он был таким родным, каждое его движение было знакомым, и от него пахло туалетной водой, подаренной Наташей… Он мягко подтолкнул ее к дивану. «Драться с ним, что ли?» — подумала Наташа и сказала:

— Ты что, не понимаешь меня? Я не хочу расставаться по-плохому, но я не могу так! Я не хочу тебя, пойми…

— Сейчас увидишь, как ты меня не хочешь… У тебя ведь с ним еще ничего не было, а я тебе почти родной муж… — Он уже почти шептал: — Я люблю тебя… Моя родная… Я так тебя хочу…

— Ты никакой не муж… Я не хочу, пусти меня… Я сейчас тебя ударю! Я закричу, пусти!

Он наконец справился с ней.

— О, моя девочка, моя любовь! Какая у тебя горячая кожа, я сейчас с ума сойду!

Когда он вошел в нее, Наташа чуть не застонала от наслаждения. Ее тело слишком привыкло к нему, чтобы не откликнуться на его ласки, и она с трудом изображала безучастность. Он полностью растворился в ней, благодарно вздохнув, когда она перестала его отталкивать, не торопясь, не реагируя на шаги за дверью…

— Ты была права, я эгоист и сволочь… моя нежная… Я буду ласкать тебя так долго, как ты захочешь… Тебе хорошо? Ну скажи мне, не заставляй чувствовать себя подонком, скажи мне… скажи… тебе хорошо?

— Да, — еле слышно отозвалась Наташа. Это была правда. Она только сейчас поняла, как ей этого не хватало, погладила по спине, обняла его родное тело. Содрогнувшись в последний раз, он сел рядом, взлохматил волосы.

— А ты говоришь, не надо…

— И не надо было…

— Может, я люблю тебя одну.

— А может, и нет.

— Зря ты так. Я хотел исправиться, чтобы у тебя сохранились обо мне хорошие воспоминания. Знал бы, на что ты обиделась, вел бы себя по-другому, честное слово. Почему ты мне не сказала?

— Если бы я сказала, ничего бы не изменилось. Тебе все равно было не до меня.

— Может, и так, — тихо проговорил он. — Просто я привык, что ты у меня есть… Так и жена когда-нибудь уйдет…

— Удивительно, что она до сих пор не ушла. Любит, наверное.

— А меня не за что любить? — грустно спросил он.

Наташа чуть не расплакалась, но вовремя поняла, что он уже играет роль.

— Есть за что. Перестань, выйди из образа, поговорим.

— Ладно! — со вздохом сожаления сказал он. — Спектакль не удался. Ты так сильно влюбилась?


— Я же говорю, не знаю еще. И дело не в этом. Ты будешь держать на меня зло?

— Не буду. Тебе действительно надо замуж выходить, что я, не понимаю? Конечно, тебе нужен свой собственный муж. И дети. И ты на меня не обижайся. Тебе было правда хорошо сейчас?

— Да.

— Мне тоже. Запомни меня молодым и красивым… Пойдем, я провожу тебя до метро.

— Да ладно. Скажи уж честно, что тебе самому пора идти.

— Если честно, то пора, — засмеялся он.

Они дошли до метро, мирно беседуя о своих театральных делах.