Сьюзен Лоу - Сердечные тайны

– Ну, вот, – проговорила она. – Теперь проводи смычком по струнам, вот так.

Старая скрипка издала безупречный по чистоте звук. Джон оглянулся, радостно улыбаясь ей.

– Прелесть.

Он был так близко, что Бэнни вдруг захотелось, чтобы на ней было надето сейчас ее пышное платье, а не тонкие бриджи.

– А, да… прелесть… эти звуки музыки…

Она бессильно опустила руки.

– Нет, – в его голосе Бэнни послышалось что-то странное.

Одной рукой Джон обнял ее за талию, а другой ласково коснулся ее щеки. Удивительно, сколько нежности таят в себе эти большие сильные руки. Интересно, каким же он был на самом деле?

– Нет, – прошептал он. – Не музыка – ты.

Прелесть. Это слово могло относиться к изящной, миниатюрной женщине, но уж никак к ней. Она была высокая и сильная. Статная. Прелестная? Нет. Но, когда этот красивый мужчина смотрел на нее с такой нежностью, она почти верила, что для него она – прелесть.

– Ты слишком красива для мужского имени. Тебя зовут как-нибудь по-другому?

– Элизабет.

– Элизабет. – Он провел рукой по завиткам на ее виске. – Бесс.

– Бесс, – почти выдохнула она. Это было милое, маленькое женское имя. – Меня никто не зовет так.

– А я буду, – Джон вдруг быстро поднял голову. – Что это?

– Что?

– Я слышал какой-то звук там, в глубине леса.

Бэнни оглянулась. Деревья стояли неподвижно. Послышался легкий шелест.

– Наверное, какой-нибудь зверек.

– Может быть. – Он снова был спокоен, как и прежде, казался немного вялым и полусонным.

– А твое полное имя Джонотан?

– Нет. – Он резко откинулся назад, опустив руки. И Бэнни сразу же ощутила, как не хватает ей его прикосновения.

– Просто Джон.

– Ну, Джон так Джон.

– Сыграешь мне?

– Ты правда хочешь?

– Пожалуйста.

– Хорошо.

Просияв, он поднял свою шляпу и уселся на землю.

– Я слушаю.

Бэнни взяла скрипку, закрыла глаза, вспомнила, что она чувствовала, когда он к ней прикасался и начала играть. Почему-то она точно знала, что ему нравится все, чтобы она не исполняла. Скрипка в ее руках пела о самом затаенном, о мечте и одиночестве. Играть для другого казалось гораздо легче, чем она думала. Во всяком случае играть для Джона.

Это было ошибкой. Он должен был выяснить, что происходит в Нью-Уэксфорде. Через этот городок проходило очень много сведений, жизненно важных для обеих сторон, и его заданием было выяснить, кто их собирает и передает.

Когда Джон увидел, как Бэнни Джоунз проскользнула в лес, то сначала сказал себе, что следил за ней только потому, что она была одной из подозреваемых. Действительно, он и сейчас подозревал ее. Но ни это заставило его пойти за ней. Он всегда был откровенен с собой.

Бэнни заинтересовала его. Она не была простушкой. Не вся была на поверхности. Он всегда стремился смотреть дальше очевидного. Собственно говоря, это и привело его к этой профессии.

Она сосредоточенно нахмурила лоб. Несколько упрямых прядок выбились из ее прически. О, Боже, какие у нее ноги! Теперь он понял, почему женщины должны были носить юбки. Вид таких ног, как у нее, мог толкнуть любого мужчину на глупости. Его работа исключала серьезные отношения с женщинами. Раньше ему это было совершенно безразлично, но не сейчас. Он мог бы полюбить ее, но у них не было ни времени, ни возможности узнать друг друга поближе. Да это было и просто опасно. Уже одно ее присутствие отвлекало его от работы. Он не мог сейчас допустить ошибки: слишком много жизней зависело от результатов его деятельности, включая и его собственную. И все-таки он не мог себя заставить держаться от Бэнни на расстоянии. Его тянуло к ней с совершенно неожиданной и непреодолимой силой.

Он хотел, чтобы она узнала, кто он есть на самом деле, и одновременно боялся этого.

С сожалением Джон оторвал взгляд от Бэнни, посмотрел на очертания деревьев на фоне бледно-голубого неба и прислушался. Ее музыка была непохожа на ту, которую он слышал ранее. Она была такой легкой и стремительной, как парящий ястреб, а потом превращалась в тихое журчание ручья. Вот она уже медленная, чуть слышная и одновременно напряженная, как неистовое биение скрытой страсти. Ему нужно уйти, пока еще не стало слишком поздно.

Нет. Уже поздно. Он закрыл глаза и полностью отдался музыке.

Немного приподняв юбку, Бэнни перескочила через лужу. Из-за вчерашнего дождя все еще было сыро и грязно, хотя кое-где солнце уже подсушило землю. После того, как жители четырех деревень прошли через площадь, она превратилась в жидкое месиво.

Правда, кое-кого это вполне устраивало; около дюжины поросят, радостно повизгивая, копались в яме у здания школы. Свиньи всегда свободно бегали по городу, поглощая различные отходы. А в сырую погоду их можно было обычно найти здесь, где они вдохновенно копошились в грязи.

– Эй, смотри!

– Держи его, а то он попадет прямо в яму.

К ее ногам подкатился надувной свиной пузырь, за которым бежало четверо запыхавшихся раскрасневшихся мальчишек. Бэнни остановила пузырь ногой и ударила по нему по направлению к Адаму, самому старшему из ее племянников.

– Бэнни, спасибо. Не хотелось лезть за ним в лужу. Она протянула руку и потрепала его белокурые волосы. Хотя парнишке было всего лишь десять лет, он доставал ей почти до подбородка.

– На твоем месте, я бы не играла здесь в футбол. Слишком людно. Ты же знаешь, как Руфус относится к этому вашему развлечению.

– А, да. – Адам перекидывал мячик с одной руки в другую. – Отец говорит, что мы должны ходить играть за школой. Но мама печет пряники и они почти готовы. И ты же знаешь, если папа придет домой первым, он съест все и…

– И хватит, Адам. Если ты попадешь в кого-нибудь мячом, вообще ничего не получишь, пошли, твой отец будет сегодня слишком занят, чтобы есть пряники.

– Ну, конечно, – проворчал мальчик, но в его глазах явно читалось недоверие.

Бэнни засмеялась.

– Ну, ладно, может он и найдет свободную минуту, но я уверена, что он не съест больше половины.

– А теперь идите-ка отсюда. Когда все будет готово, я пошлю кого-нибудь за вами.

Адам и его друзья быстро побежали во двор за школу. Поправив шаль на плечах, Бэнни пошла дальше. Хотя день был ясным и ярко светило солнце, в воздухе уже чувствовалось приближение зимы. Прозрачная голубизна неба напоминала ей глаза Джона. Его глаза. Почему она все еще вспоминала его глаза? Она не видела лейтенанта с того дня, когда играла для него в лесу на скрипке. С тех пор сильно похолодало, и она уже не могла ходить в лес, поэтому ей приходилось играть в конюшне. И все же, каждый раз, когда она доставала свою скрипку, Бэнни ловила себя на том, что ей не хватает присутствия Джона. Как странно? Сколько раз она играла одна и только однажды для него. Неужели она так быстро привыкла к нему? И все же было так приятно делить с ним музыку, приятно иметь друга, который любит музыку так же, как и она.

Друг? Странно, но она думала о нем именно так, как будто знала, что значит иметь друга. У нее была большая семья, но никогда не было друга. Она всегда слишком отличалась от других, была чересчур застенчивой и независимой, чтобы сблизиться с кем-то по-настоящему.

Нет, это невозможно: он солдат, англичанин, мужчина, наконец. Он красив и прост, и непохож на других. Он может быть кем угодно, но не ее другом. И ей лучше бы всегда помнить об этом.

На пустыре уже было полно народу. У местных жителей сегодня хороший повод собраться: ежегодный смотр милиции. Бэнни пробивалась между продавцов книг, лекарств, шляп, сладостей, ножей, и многого другого. Она внимательно осмотрела несколько особенно понравившихся ей плетеных корзинок и сделала вид, что не замечает мужчин, которые тайком от своих жен играли в самодельные карты.

Бэтси Градт, жена Руфуса, вместе с другими женщинами продавала аппетитные сладости, разложенные на столах рядом с магазином ее мужа.

– Чего бы ты хотела, Бэнни?

Бэнни потеряла застывшие от холода руки.

– Думаю, горячего чая.

– Да, сегодня холодно.

Бэтси подала ей чашку дымящегося чая.

– Сахара?

– Обязательно, – Бэнни улыбнулась. – И побольше. И можно две чашки, потому что я собираюсь к Брэндану.

– Неплохой денек для смотра, надеюсь, все пройдет хорошо.

– Всегда так бывает.

Бэнни поджала губы.

– До сих пор.

– А что может случиться?

– Руфус сказал, что могут возникнуть неприятности с красномундирниками.

– Неприятности? Потому что капитан приказал нам не проводить смотр? Да, я уверена, об этом не стоит волноваться. В конце концов, что они нам могут сделать?

– Они солдаты. У них хорошее вооружение и отличная подготовка. Я бы сказала, они могут сделать очень многое.

– У солдат есть приказ – не стрелять в колонистов без приказа гражданских властей, – напомнила Бэнни.

– Надеюсь, ты права, – скептически заметила Бэтси. – Но приказы можно изменить, Бэнни. Или не подчиняться им. Может быть, Брэндан что-нибудь слышал об этом?

– Насколько я знаю, нет.

Бэнни с удовольствием потягивала чай. Он был настолько крепким, что даже сахар не мог скрыть его горьковатого привкуса. Чай из иголок сосны, конечно, был лучше для пищеварения и уже, конечно, более патриотичным напитком, но она все равно предпочитала хороший импортный чай.

– Пока, во всяком случае, он ничего не говорил. Пойду, спрошу у него, может быть, он узнал что-нибудь новое.

Бэтси схватила ее за руку.

– Скажешь мне, если узнаешь что-нибудь? Мои сыновья…

– Скажу. Обещаю, – Бэнни успокаивающе погладила Бэтси по руке.

Опять палатка, Господи, помилуй!

Барабаня пальцами по лежащим перед ним на столе бумагам, капитан Ливингстон с отвращением посмотрел вокруг. Он не мог поверить, что снова был в лагере. Несмотря на все недостатки жизни в Бостоне, там у них, по крайней мере, было нормальное жилье. Замок Вильяма, конечно, не дворец, но это было все равно лучше, чем старая, холодная, видавшая виды палатка.