– Да, что пожелаете, капитан?

Ливингстон аккуратно смахнул невидимую пылинку со своего мундира.

– Во-первых, полагаю, нам не придется платить за то, что мы выпили.

– Интересно, а с чего это вы так решили? Вы должны мне четыре шиллинга.

– Многие ли из ваших клиентов постоянно платят вам? – спросил Ливингстон, взглядом указывая на остальных посетителей.

– Не много, – признался Кэд. – Но все они предлагают мне нужные товары или услуги. А что вы мне можете предложить?

– Вы все уже пользуетесь услугами британской армии, и я не вижу необходимости предлагать их для бартерной сделки.

– А я вижу.

– Мы здесь находимся, чтобы защищать вас.

– Защищать? Ха! Вы преследуете нас, и люди здесь в Массачусетсе не обязаны обеспечивать вам содержание. Нам не нужна ваша защита. Мы и сами можем отлично себя защитить.

– Ага, – Ливингстон поднял тонкий длинный палец. – Ты мне как раз напомнил: кажется, приближается время ежегодного смотра вашей местной милиции?

– Да, – протянул Кэд, – удивляясь, с чего это капитан заговорил об этом.

– Смотр не состоится.

– Что?! – Кэд поднялся во весь свой гигантский рост. – Конечно же он состоится. Мы проводим его каждый год с тех самых пор, как появился Нью-Уэксфорд.

– В этом больше нет необходимости. Теперь британская армия будет вас защищать.

– Как свободные люди и английские подданные мы имеем право защищать себя сами. Дело каждого мужчины – заботиться о безопасности его семьи. А мы не доверим это никому другому.

– Вы доверите это нам.

Трое рядовых стали по стойке смирно позади своего капитана, положив руки на рукоятки коротких сабель, пристегнутых к ремням пояса. Минутой позже лейтенант Лэйтон присоединился к ним, толкнув всего лишь одного солдата, прежде чем найти свободное место и втиснуть туда свое большое тело.

– Я приказываю вам – всем вам! – сказал капитан, обводя глазами всю комнату. – В Нью-Уэксфорде не будет больше смотров милиции.

Все мужчины-поселенцы в гневе вскочили на ноги.

– Нет, будет! – упрямо заявил Кэд.

– Это приказ, Джоунз. Вы – британские подданные.

– Мы – американцы, сэр, – гордо сказал Кэд.

На лице капитана заиграла тонкая, недобрая улыбка.

– Посмотрим.

Ливингстон повернулся и направился к двери, и его люди последовали за ним в строгом порядке. Даже лейтенант Лэйтон совсем немного сбился с шага, и ни у кого не возникло сомнения, что, если понадобится, он сможет использовать против них оружие.

– Ах, да, – как будто что-то вспомнив, сказал Ливингстон. – Любые выступления со стороны «Сынов Свободы» будут сурово пресекаться.

– «Сыны Свободы»? – криво усмехнувшись спросил Кэд, – с чего вы это взяли, что кто-нибудь из нас знает их? Всем известно, что их штаб находится в Бостоне в таверне «Гроздь винограда».

– Бостон всего в пятнадцати милях отсюда, Джоунз. Не так уж далеко.

– Я никого их не знаю. И никому здесь ничего не известно об их деятельности, – сказал Джоунз старший.

Капитан недоверчиво усмехнулся.

– Ну, возможно, но если ты встретишь кого-нибудь из «Сынов Свободы», то передай им мои слова. До сих пор они только играли в политику и войну. Теперь же они будут иметь дело с солдатами.

С гордым и уверенным видом он вышел.

Лейтенант Лэйтон шел последним. Внезапно он резко развернулся, потеряв при этом равновесие и схватившись за дверь, чтобы не упасть. В просвет двери было видно черное ночное небо. Холодный ветер колебал пламя свечи.

Джон покрутил головой из стороны в сторону, словно ища кого-то. Наконец, его взгляд остановился на Бэнни, стоявшей в дальнем конце комнаты, в ожидании ухода солдат. Глаза лейтенанта засветились радостью, и на лице снова появилась счастливая улыбка.

– До свидания, Бэнни.


Другие люди назвали бы его предателем. Он же назвал себя благоразумным. Он задумчиво смотрел на уходящих англичан. Так вот, значит, какой у них теперь будет новый офицер. Его связь, конечно, от этого не изменится. И вообще, капитан даже не узнает о его существовании, если это не станет необходимым. И все же он был рад увидеть Ливингстона в действии. Никогда не знаешь, что может потом пригодиться.

Капитан, этот очевидно, слишком насыщен и самолюбив. Он не знал пока, не превратится ли гордость в проблему. Сможет ли Ливингстон забыть о ней и сделать то, что должно быть сделано? По крайней мере, у капитана есть интеллект. Могло быть и хуже. Не знал он пока и кому можно доверяться: еще рано было говорить об этом. А это решение слишком важно, чтобы принимать его поспешно и необдуманно. Он и дальше будет слушать, собирать крупицы сведений и передавать их. Он будет смотреть и ждать.

Самое главное – быть осторожным и делать все, чтобы остановить это сумасшествие, пока оно не зашло слишком далеко. Погасить эти маленькие, разрозненные очаги до того, пока они не превратятся в страшное пожарище, которое принесет только одно – войну.

Глава 3

Бэнни покрепче ухватилась за ручку кожаного футляра, и осторожно опустилась еще на одну ступеньку. Она остановилась, прислушиваясь. Тихо. Крадучись, опустилась по лестнице, осторожно ступая на старые половицы и стараясь не выдать предательского скрипа.

Меньше всего она хотела сейчас быть застигнутой на лестнице кем-нибудь из ее семьи до того, как выскользнет из дома. Если это будет отец, то он заставит ее работать, вместо того, чтобы разгуливать без дела. Если ее поймает кто-нибудь из братьев, они будут безжалостно издеваться над ней. Если ее увидит мать – ну, об этом даже страшно подумать.

Спустившись с лестницы, она посмотрела по сторонам. Никого. Ей оставалось всего несколько шагов до двери и потом недалеко до леса – и она свободна.

Дверь открылась. Бэнни застыла. Нет, слишком поздно.

– Привет, мама.

– Элизабет, – Мэри вошла в дом и закрыла дверь. В руке у нее была корзина, с которой она обычно ходила на рынок. – Я только что была у Руфуса в магазине, и посмотри, что я нашла. – Она замолчала, наконец, оторвав взгляд от своей корзины, и внимательно посмотрела на дочь. – Ох, Элизабет, – сказала она с ноткой разочарования в голосе. – Что на тебе надето?

Бэнни бросила взгляд на свою просторную рубашку, бриджи и потертые ботинки.

– Одежда, по-моему.

– Я думала, мы с тобой решили, что ты не будешь больше носить бриджи.

– Нет, мама, это ты решила. А я решила, что буду носить их, когда юбки мне мешают. И потом подумай, сколько ткани мы сэкономим, если я буду носить бриджи вместо платья.

– Элизабет, девочка моя…, – любовь и укор звучали в материнском голосе.

Мэри нежно поправила выбившиеся из косы дочери локоны. Ее движения были грациозными и плавными.

– Не понимаю, почему ты не хочешь даже попытаться быть привлекательной. Ты такая статная. А если ты еще и оденешься, как следует, от тебя просто глаз невозможно будет отвести.

Статная. Глаз не отвести. Элизабет с покорной улыбкой смотрела на свою изящную, утонченную, женственную мать. В ее волосах, аккуратно уложенных в тугой узел, было всего несколько седых прядок. Ни один волосок не выбивался из ее прически.

Бэнни была нисколько не похожа на мать и прекрасно это знала. Темные глаза – вот единственное, что она унаследовала от Мэри. Все остальное ей досталось от Кэда.

– Я очень бы хотела, – продолжала Мэри, – чтобы ты подумала о поездке в Мэриленд. Ты же знаешь, что твоя тетя Сара будет просто счастлива, если ты погостишь у нее немного.

Снова Мэриленд. Бэнни не знала, почему Мэриленд приобрел репутацию места, в котором даже самая отчаявшаяся из девушек может найти мужа, как только пересечет границу городка, но мать, очевидно, верила в это.

– Я не поеду в Мэриленд. Я не испытываю непреодолимого желания выйти замуж.

– А кто говорит об этом? – невинно спросила Мэри. Я просто думаю, что тебе следует навестить свою тетю.

Бэнни покачала головой. Она знала, что возражать бесполезно. Ее мать, какой бы хрупкой на вид не казалась, могла быть такой же непоколебимой, как любой из Джоунзов. Бэнни не принадлежала к тому типу женщин, которых мужчины охотно берут в жены. Она была слишком высокой, слишком сильной, слишком похожей на своих братьев. Но Мэри не собиралась сдаваться.

– Ну что ж. Если ты не намерена поехать в Мэриленд, то почему бы тебе не сшить хотя бы новое платье к смотру? У меня есть отличная ткань, цвета зеленой листвы. Она тебе будет к лицу. Если у тебя будет красивое платье, я уверена, ты не захочешь ходить в обносках братьев.

– Я надела все это только потому, что собиралась пойти прогуляться, а юбки вечно цепляются за траву и кусты. Я уже устала штопать их, ты же знаешь, я не умею обращаться с иголкой так хорошо, как ты. Я постараюсь, чтобы меня никто не увидел.

– Ты снова идешь в лес, ведь так?

Бэнни тяжело вздохнула.

– Да.

– Я волнуюсь за тебя. Неужели ты думаешь, что женщина может в полной безопасности разгуливать по лесу одна?

– Со мной все будет в порядке. Кто захочет со мной связаться?

В ее немалом росте и недюжинной силе были свои преимущества, и Бэнни намеревалась воспользоваться ими, если возникнет такая необходимость.

– Ты, наверное, идешь в лес, чтобы поиграть на этой штуке, ведь так?

– Да.

– Право же, Элизабет, я буду бесконечно рада, если это будет какой-нибудь более подходящий для молодой леди инструмент. Спинет,[3] например, или, может быть, клавесин. Если музыка – твое призвание, ты, конечно, должна развивать свой талант, дорогая!

– Мама, я не молода, и не очень похожа на леди. И скрипка меня вполне устраивает. Поэтому, если ты позволишь, я бы все-таки хотела пойти поиграть.

Бэнни вышла из таверны и направилась прямо к видневшемуся неподалеку густому лесу.

Поставив на пол свою корзину, Мэри прислонилась к косяку. На ее лице появилось выражение озабоченности. Она любила Элизабет и дорожила ею, как только мать восьмерых сыновей, может дорожить единственной своей дочерью. Но она не понимала Бэнни.