Иоанн Креститель заковылял позади них.

— Вчера Женевьева научила меня свистеть через крекерные крошки, — крикнул он и, немного подлетев, вразвалку зашагал дальше.

Улыбаясь, Роман взял Теодосию за руку и повел в тень величественного дуба. Взглянув вверх, она увидела свое имя, вырезанное на самой большой ветке. За эти годы Роман вырезал ее имя на каждом дереве, которое находил на ранчо, и каждый раз, исполняя давний ритуал, поднимал ее на дерево и кормил бутербродами с изюмом.

— Если хочешь, испробую твое лекарство от импотенции, — предложил Роман, положив руки по бокам ее пышной груди, кивнув в сторону бутылочки с жидкостью на деревянном столе. — Через несколько часов после приема улизнем в комнату и убедимся, хорошо ли оно действует.

Теодосия припомнила мгновения любви, которыми они наслаждались предрассветными часами. Утренние удовольствия довольно часто предшествовали началу дня. Женевьева и Бо были зачаты в два подобных утра.

И, вероятно, во время прекрасного рассвета, два месяца назад, он сотворил ребенка, которого она сейчас носила.

Она улыбнулась.

— Роман, поверь, тебе не надо ни единой капли таких средств.

Увидев тайну в ее улыбке и огромных глазах, он мгновенно прикоснулся к животу.

Теодосия положила на его руку свою ладонь.

— В январе у нас появится еще один ребенок. Он смотрел на нее долго и нежно.

— Я люблю тебя, Теодосия.

— И я люблю тебя, Роман.

Заключив ее в свои объятия, долго держал и думал, как много значит она для него: коснувшись губ, перевел взгляд на брошь; погладил рубиновое сердце, любуясь сиянием солнечного света на его сердечных струнах.