Жестом мага и волшебника материализовав из воздуха крохотный пульт, Крескин нажал кнопку.

Джада как во сне смотрела на собственную машину, за­тормозившую у лачуги свекрови, на плачущего навзрыд, убегающего от нее Кевона, на лицо старшей дочери круп­ным планом – злое, искаженное отчаянием, залитое сле­зами, на багровую от крика Шерили…

Джада все это видела – и не верила собственным гла­зам.

– Они рыдали потому, что не хотели возвращаться к бабушке, – сдавленным шепотом пробормотала она. – Надеялись остаться дома, а мне пришлось…

Она запнулась, пораженная неожиданной мыслью: уж не подстроил ли все это Клинтон специально? Не наврал ли он детям, что мама заберет их домой, чтобы потом запе­чатлеть на пленке их горе от предательства матери? Боже! Неужто он дошел до такой дьявольской извращенности?!

Энджи, сжав побелевшие губы, кивала и что-то черкала в блокноте.

– Мы отведем эту улику, не волнуйся.

Не волнуйся… Джада глядела на экран, и ей казалось, что так, наверное, чувствовали себя святые, распятые на кресте. Из ее еще живой груди чья-то безжалостная рука вырвала трепещущее сердце. Если судья… если весь зал по­верит, что дети могли оттолкнуть ее, возненавидеть… тогда пусть распинают, колесуют, четвертуют – ей все равно.


Получив разрешение на перекрестный допрос, Энджи снова вызвала в качестве свидетеля Клинтона Джексона. К этому времени он уже вполне оправился от предыдущего разгрома. Тот факт, что негодяй гордится заснятым на пленку кошмаром, сам по себе уже был приговором, но судья об этом, увы, не догадывался.

– Итак, мистер Джексон, вы под присягой показали, что в последние годы полностью взяли на себя заботу о детях? Это так?

– Д-да, так, – крякнул Клинтон. «Волнуется, – реши­ла Джада. – И правильно делает».

– Что ваша старшая дочь больше всего любит на обед? – спросила Энджи.

Захваченный врасплох, Клинтон не сразу нашелся с от­ветом, и Джаде даже показалось, что в его глазах за стекла­ми фальшивых очков мелькнула искра страха. «Отличный вопрос! – пряча ухмылку, подумала Джада. – Чисто жен­ский. Откуда этому бездельнику знать?»

– Э-э-э… Шавонна… она пиццу любит.

– Вы сами готовите ей пиццу, не так ли?

– Нет. Заказываю.

– А вашего маленького сына вы тоже кормите пиццей? Или все-таки готовите что-нибудь домашнее?

Последовала долгая пауза.

– Тефтели с макаронами! – наконец Клинтон проси­ял. – Дети все любят тефтели с макаронами.

– И как же готовится это блюдо, мистер Джексон? – не унималась Энджи.

– Ну-у… это… Берешь пачку макарон и кладешь в глу­бокую тарелку. Потом выливаешь в кастрюлю такой соус специальный с тефтелями – Кевон любит, чтоб был ост­рый соус, – подогреваешь и мешаешь с макаронами.

Энджи невольно улыбнулась и бросила быстрый взгляд на судью Снида. Интересно, он хоть немного умеет гото­вить?

– Позвольте уточнить, правильно ли я вас поняла. Итак, вы высыпаете макароны из пачки прямо в тарелку и заливаете горячим соусом, верно?

– Угу, – подтвердил Клинтон. – Макароны вроде как мягчеют под горячим соусом – и можно кушать.

Энджи демонстративно, в расчете на Снида и Крескина, покачала головой.

– Отвечая на следующий вопрос, мистер Джексон, не забудьте, что вы находитесь под присягой. Итак, вы по-прежнему утверждаете, что именно вы готовили на всю семью?

– Я готовил! Всегда только я! – Он подумал. – Н-ну, почти всегда.

Энджи повернулась лицом к судье.

– Ваша честь, в качестве опровержения данных пока­заний я представляю отчет инспектора социальной службы миссис Элрой, которая в ходе проверки выяснила, что цитирую: «Кевон любит хот-доги с кетчупом, но без горчицы, а Шавонна предпочитает спагетти с ветчиной и сыром». Кроме того, полагаю, и вашей чести, и суду известно, что макароны перед подачей на стол следует отварить.

После того как вещественные доказательства были приобщены к делу, Энджи вновь обратилась к Клинтону:

– В соответствии с вашими показаниями, мистер Джексон, вы встречали детей из школы и проводили с ними полдня.

– Точно. И почти всегда укладывал спать.

– В таком случае вам нетрудно будет сказать, чем увле­кается Шавонна, назвать ее любимый кинофильм или, к примеру, любимую группу.

Клинтон сверлил Энджи злобным взглядом.

– Не могу назвать. Не знаю. То бишь… – спешно по­правился он, – их так много, что и не знашь, которые самые любимые.

Джада с наслаждением наблюдала, как ее никчемный муженек выставляет себя на посмешище. Сама она с лег­костью ответила бы на любой из вопросов Энджи. Назвала бы имя «невзаправдашнего» дружка Кевона, кумиров Шавонны – Соню Бенуа и Леонардо Ди Каприо… да все, что угодно! Клинтон же ни черта о детях не знает, а Энджи, ум­ница, неумолима.

– Какие отметки получает в школе ваша дочь, мистер Джексон?

– Очень хорошие оценки. Отличные. У ней проблем никогда не было.

– Значит, отметки как были, так и остались отличны­ми, несмотря на так называемый кризис с матерью?

Ха! Пусть попробует ответить! Ему же всегда было глу­боко плевать на ее отметки.

– Может, самую малость похуже стали, но вообще-то она отличные получает. Я ей всегда помогаю, – с наглым видом соврал Клинтон. – Она у меня толковая, Шавонна. Я ею горжусь.

– Не сомневаюсь ни в том, ни в другом, – спокойно отозвалась Энджи. – А каковы успехи Шавонны в матема­тике?

Клинтон уставился на нее пустым взглядом – точь-в-точь как на Джаду, когда та ловила его на лжи.

– Протестую, ваша честь! – вскинулся Крескин. – Если коллега будет продолжать в том же духе, слушания растянутся на месяц!

Краем глаза Джада уловила уничтожающий взгляд, ко­торый Энджи бросила на Крескина, но сама продолжала упорно смотреть на своего врага.

– Еще минуту, ваша честь, и вы поймете существен­ность данной линии допроса.

– Протест отклонен. Продолжайте, – сказал судья Снид и взглянул на часы.

– Отличные успехи. Она вообще толковая, – словно заезженная пластинка, бубнил Клинтон.

– Мистер Клинтон, у меня на руках выписки из класс­ных журналов с отметками Шавонны по математике не только за текущий год, но и за предыдущие два. Будьте любезны, зачитайте вслух, начиная с отметок двухлетней дав­ности.

Джада сжала губы, не позволив им растянуться в тор­жествующей улыбке. Слава тебе господи! Благодарю тебя за то, что послал мне этого адвоката! Клинтон зачитывал те самые отметки, что стоили Джаде многих бессонных ночей:

– Три, три, три, четыре, три, три, два.

– По-вашему, это отличные оценки, мистер Джек­сон? – невинно поинтересовалась Энджи.

– Нет, – выдавил он с трудом.

– Теперь прошу вас зачитать вот эти, – оборвала его Энджи, протянув другой листок – выписку из журнала за четвертый класс, как догадалась Джада.

– Три, четыре, четыре, пять, четыре, пять, пять, – скороговоркой пробубнил Клинтон.

– Похоже, вашей дочери не всегда легко давалась ма­тематика, мистер Джексон, хотя вам об этом и неизвестно. А вы можете сказать, что стало причиной столь заметных успехов Шавонны?

Клинтон стрельнул взглядом в Крескина, но на этот раз игра в «морзянку» не удалась.

– Прошу вас ответить, мистер Клинтон! – Энджи по­высила голос.

– А я с ней поговорил! Сказал, чтоб подналегла, и все такое. Сказал, что у Джексонов отродясь плохих оценок не было. Она и послушалась.

– Вам что-нибудь говорит фамилия Аллесио? Может быть, вы лично знакомы с миссис Аллесио?

– Н-нет, – осторожно протянул Клинтон, словно опа­саясь быть уличенным в постельной интрижке с этой самой «миссис». Джада едва не расхохоталась на весь зал. О нет, время на подготовку потрачено не зря!

– Вы ее не нанимали? Не оплачивали ее услуги?

– Никогда!

– Очень странно, поскольку миссис Аллесио – репе­титор вашей дочери. Два последних года она занималась с Шавонной математикой дополнительно.

У Клинтона вытянулось лицо.

– Больше у меня к свидетелю вопросов нет, ваша честь. – Энджи отвернулась от поверженного врага Джады.

«Ну должен же, обязан судья Снид понять, что в этой семье не отец, а одна только мать занималась детьми, – думала Джада. – Кормила их, возила к врачу, нанимала репетиторов…»

– Объявляю перерыв на пятнадцать минут. – Подняв голову, Снид обратился к Энджи: – После чего, советник, я бы попросил вас закругляться.

– Всем встать! – гаркнул пристав.


– Ваша честь, – после перерыва начала Энджи, – прошу позволения вызвать доктора Анну Полласки в качестве свидетеля-эксперта защиты.

Доктор Полласки поднялась с задней скамьи и прошла по проходу. Высокая крупная дама с седыми волосами, за­бранными в старомодный пучок, в элегантном серебрис­том костюме, она излучала уверенность и профессиона­лизм. Из-под ее пера вышли десятки книг о воспитании и уходе за детьми; она сотни раз появлялась на экранах теле­визоров. Зайдя за перегородку, Полласки принесла прися­гу и опустилась на стул.

– Приступаю к опросу свидетеля, ваша честь, – сказа­ла Энджи, заранее предвкушая свой триумф.

Медленно, но от этого не менее неожиданно со своего места поднялся Джордж Крескин.

– Отвод свидетеля, ваша честь!

– Отвод?! – возмутилась Энджи. Это еще что за фоку­сы? По какой причине отвод? Анну Полласки знает вся страна!

Тот же вопрос вслух задал судья Снид.

– Позвольте перекрестный допрос по этому поводу, ваша честь? – вкрадчиво поинтересовался Крескин. Снид кивнул, явно удивленный не меньше Энджи. – Доктор Полласки, вы утверждаете, что имеете лицензию на вра­чебную деятельность в штате Нью-Йорк?

– Да, – невозмутимо и твердо ответила она.

– Вы в этом уверены?

– Да. Разумеется.

– Боюсь, вы вводите суд в заблуждение, доктор. Ли­цензии нашего штата у вас нет. – Крескин извлек из папки несколько листов бумаги, один положил перед ней, а копии вручил судье Сниду и Энджи.

Доктор Полласки недоуменно взглянула на документ: