Мистер Давенпорт, хозяин местной школы верховой езды, был только рад одолжить свою самую спокойную кобылу в обмен на приглашение на свадебный прием.

– Платье запачкается лошадиным дерьмом, как у Труди, – протестовала Кэрри Эн.

– Лошадиное дерьмо на счастье, – ответил отец.

Но Кэрри Эн удалось не измазаться. И когда они подъезжали к церкви Святого Майкла, Кэрри Эн признала, что отец был прав. Ехать на свадьбу в повозке было здорово. Прохожие останавливались и смотрели. Дети показывали пальцами и махали руками, старушки благосклонно улыбались. Строитель с соседнего дома закричал: «Не делай этого, милая! Со мной тебе будет лучше!»

И вдруг показалось, что поездка, которой Кэрри Эн до смерти боялась всю неделю, прошла слишком быстро. Полчаса на повозке пролетели как секунда, и вот они уже остановились у церкви. Мистер Давенпорт слез с козел помочь невесте ступить на квадратный красный коврик, который он предусмотрительно постелил, чтобы не испачкать белоснежные атласные туфельки.

– Ты готова? – спросил отец Кэрри Эн, хотя глаза у него были на мокром месте.

Кэрри Эн кивнула. К ней подлетела Майри – нанести последний слой блеска для губ. Теперь не надо было волноваться, что волосы упадут на лицо и прилипнут к губам, как сахарная вата.

Мистер Мерфи взял дочь под руку.

– Я так тобой горжусь, – сказал он. – Пусть ты самая младшая, но ты красивее, умнее и милее своих сестер.

– Ладно тебе, пап, – ответила Кэрри Эн. – Держу пари, другим ты то же самое говорил.

Она прижалась к нему. Щелкнула вспышка фотографа. Она безумно нервничала, но улыбка и глаза лучились от восторга.

– Готовы? – спросил церковный служка. – Гости уже волнуются. – Он распахнул двери, и невеста с отцом вошли внутрь.

В церкви были все. Все. Кэрри Эн шла по проходу рука об руку с отцом, и ей казалось, будто перед ней проносится вся ее жизнь. На заднем ряду сгрудились девчонки с работы, восхищенно оглядывая ее платье. Подружки из школы, Элла и Джо. Они пообещали друг другу, что никогда не перестанут дружить, но с того дня, как они расписали школьные формы друг друга в последний день семестра, Кэрри Эн видела их в первый раз. Здесь был и первый начальник Кэрри Эн, хозяин паба, где она познакомилась с будущим мужем. Ее зубной врач. Ее терапевт. Через один ряд от матери сидела акушерка, которая всего девятнадцать лет тому назад помогла краснолицей Кэрри Эн явиться на свет божий.

Мама Кэрри Эн уже испортила свой макияж слезами гордости и волнения. Ее сестра Труди жестом показала: «Все о'кей». Эйтна прошептала: «Не забудь слова!» Даже будущая свекровь Кэрри Эн изобразила почти дружелюбную улыбку.

И тут она увидела Грега. Словно кинозвезда, которая знает, как эффектно выбрать нужный момент, он подождал, пока Кэрри Эн подойдет совсем близко, и только тогда обернулся к невесте. И обернувшись, улыбнулся прекрасной, обаятельной улыбкой, как Том Круз до того, как ему сделали фарфоровые зубы.

В волшебном сиянии этого мгновения как будто растаял весь мир. Для Кэрри Эн в тот миг существовал только Грег, а для Грега, она была уверена, – только Кэрри Эн. Глядя ему в глаза и делая несколько последних шагов ему навстречу, Кэрри Эн чувствовала себя блуждающим спутником, которого лазерным лучом притягивают к порту. Мятое платье, огромный прыщ, плохая прическа – все это было забыто, как только она увидела лицо своего возлюбленного.

* * *

Рядом с Грегом стоял его лучший друг Тим. Оба были в бледно-серых костюмах из ткани с легким блеском – тогда это было модно, но когда всего через двенадцать месяцев, на юбилей, мистер и миссис Фишер достали свадебный альбом, костюмы выглядели нелепой дешевкой. Грег специально сделал мелирование на своих клочковатых длинных волосах – точнее, Майри сделала. Она училась на стилиста в местном училище и как раз проходила окраску волос. Конечно, в те дни особого выбора оттенков не было: прядки были только ярко-белыми, а краска наносилась на вонючую резиновую шапочку, в которой человек становился похожим на полулысую куклу Синди, которую неудачно осветлили пергидролью.

Майри и себе сделала прядки. Они совсем ей не шли. Как и лососево-розовое платье, которое Кэрри Эн для нее выбрала. К счастью, в конце восьмидесятых люди были не против наряжаться в цвета, которые придавали им болезненный вид. Если в моде был лососево-розовый, все его носили. В прошлом году на пике был канареечно-желтый. И, как ни странно, канареечно-желтый шел Майри гораздо больше.

– Дети мои, – начал священник. – Сегодня мы собрались, чтобы стать свидетелями бракосочетания Грега Фишера и Кэрри Эн Мерфи.

Запели первый гимн. «Все в мире свет и красота». Любимый гимн Кэрри Эн. Она слышала, как отец рядом нескладно тянет мелодию. И за спиной, со скамьи, голос матери – нежное певучее сопрано.

Я так счастлива, подумала Кэрри Эн. Очень, очень счастлива.

Это было начало ее идеальной жизни.


Через пятнадцать минут они расписались в свидетельстве. Грег долгие месяцы тренировался подписываться, чтобы его роспись «Грег Фишер» стала немного похожа на «Джон Бон Джови». В конце концов эта роспись превратилась в неразборчивую закорючку. Увы, спустя тринадцать лет такая же закорючка стояла на документе о расторжении брака.

– Ну вот, Кэрри Эн, – произнес Грег, когда они зашагали к выходу из церкви уже как мистер и миссис Фишер. – Наконец-то мы это сделали.

Они улыбнулись друг другу.

– О Грег, – ответила Кэрри Эн. – Я тебя люблю.

Новоиспеченная миссис Кэрри Эн Фишер чувствовала себя принцессой из сказки. В этой церкви было так много тепла, так много счастья, что она бы ни капли не удивилась, если бы сводчатый потолок раскрылся, как цветочный бутон, и все это счастье взлетело бы к небесам.

Но когда Грег с Кэрри Эн вышли из пропитанной ароматами роз и любви церкви на солнцепек, их встретили вовсе не восторженные аплодисменты сборища зевак, как они предполагали. Да, конечно, зеваки были, но собрались они совсем по другой причине…

– Не выпускайте их!.. – крикнул мистер Давенпорт.

– Слишком поздно! – ответил кто-то. – Они уже здесь.

– Ты ее чертову голову хоть курткой накрой!

– Чью голову? – пролепетала Кэрри Эн.

Маленькая группка людей, собравшаяся вокруг повозки, что привезла Кэрри Эн в церковь, инстинктивно раздвинула руки, будто пыталась таким образом скрыть страшную правду. Мистер Давенпорт широко распахнул макинтош, словно маньяк-извращенец. Но Кэрри Эн уже увидела лошадиное копыто, которое торчало из-под полы под очень странным углом. Увидела болезненно вывернутую шею несчастного животного, застывшую в последней агонии.

– О боже! – Она бросилась к лошадке, которая всего час назад привезла ее в церковь, а теперь лежала мертвая на тротуаре. – Что случилось?

– Это была старая кобыла, – ответил мистер Давенпорт. – Слишком много впечатлений.

На свадебный прием жених и невеста ехали на заднем сиденье голубого «мерседеса» дядюшки Фреда.


Всю дорогу Кэрри Эн и Фред смотрели в противоположные окна, а друг на друга взглянули, лишь добравшись до отеля. При сложившихся обстоятельствах фотограф решил, что групповые фотографии лучше сделать в саду, а не у церкви. Даже десять лет спустя было очевидно, что невеста на фотографиях едва сдерживает слезы за натянутой улыбкой.

Может, это было предзнаменование. А может, и нет. Кэрри Эн лошади никогда не нравились. И смерть бедной старой Рыжухи вовсе ее не расстроила. Ее поразила реакция Грега. Нотка раздражения в его голосе, когда он произнес: «Если бы твой папочка не хотел сэкономить на прокате машин, этого бы не случилось». Раньше Кэрри Эн никогда не слышала, чтобы ее возлюбленный так разговаривал.

А у Майри, что стояла на многих фотографиях прямо за спиной Кэрри Эн, на лице было выражение сладостного мучения. Как только Кэрри Эн не догадалась, по кому на самом деле сохла Майри в 1987-м? Это был вовсе не Тим, друг жениха. Сейчас это было очевидно. Майри даже сделала такую же стрижку, как у Грега. Уже тогда она была влюблена в него по уши.

Кого из них было больнее потерять? Мужа или подругу? Кто из них предал ее сильнее? В который раз Кэрри Эн пожалела, что Майри не хватило смелости действовать раньше. Пожалела, что Майри не подошла к нему еще в тот вечер в пабе, когда Кэрри Эн впервые рассказала ей о своих чувствах. Они бы поссорились на день-два. Неделю максимум. Но Майри попыталась задушить свою любовь к Грегу, и внутри ее остался тлеть маленький уголек. Он горел почти пятнадцать лет, пока сердце Грега не превратилось в высохшую труху, и едва лишь Майри к нему прикоснулась, полыхнуло огнем.

* * *

Прошло пятнадцать лет с того дня, как она произнесла обет – тринадцать в браке и два года порознь, – и, вспоминая об этих годах сейчас, на берегу Эгейского моря, Кэрри Эн печально вздыхала. Все должно было быть по-другому. Она не должна была остаться в одиночестве в тридцать четыре года, не должна была думать, что сделала не так. Как можно было бы удержать своего мужа…

А стоил ли он того? Этот вопрос задавали ей подруги. Он был ленив, безразличен, никогда ей не помогал. Говорил, что она зануда, хныкалка и толстуха. Часто Кэрри Эн казалось, что поэтому он и был к ней так равнодушен. Что если он прав?

Она бросила в воду камешек и пошла обратно в номер.

13

– Надеваем бикини, – скомандовала Яслин. – Мы весь загар пропустим.

Она вынула первый купальник из своей коллекции. Из золотого ламе и размером с носовой платочек леди Эдны Эвередж.[8]

– Нет, для этого я еще слишком бледная, – пробормотала Яслин. – Надену лучше розовый.

Речел купальник выбирать не пришлось. У нее были черный, черный и черный с белыми кантиками. И все закрытые.

– Я бы в жизни такие не надела, – призналась она, показав на маленькие треугольнички, которые Яслин разложила на кровати. – Все груди бы повыскакивали.