— Как?

— Возможно, потребуется время, Син. Год. Возможно, больше. Ты стала причиной, по которой я освободился от этого долга, но не ты явилась началом этого. Ты станешь завершением. Ты будешь ждать меня?

Ник отклонился немного назад, чтобы встретиться с ее взглядом, но Синтия не отвечала.

— Ты веришь мне?

— Я… — Синтия запнулась. — Через год все может случиться, Ник!

— Тогда ладно. Не верь мне. Но я приеду за тобой, поэтому лучше не давай обещаний какому-нибудь американскому джентльмену. — Ник коснулся пальцем слезинки, которая катилась по ее щеке. — Лучше оставь возможность для меня.

— Я не понимаю!

— Позволь мне проявить себя.

— В этом нет необходимости, Ник, — покачала головой Синтия.

— Ты сказала, что я только думаю, что люблю тебя, потому что ты — как передышка в моих обязательствах. Но это не так, Син. Ты — сильная, смелая и страстная. Ты — мой лучший друг. Ты знала меня мальчишкой, видишь, каким человеком я стал, и все еще любишь меня.

— Ник… — У Синтии дрожал подбородок. — Тебя так легко полюбить. Есть женщины с доходом в десять тысяч фунтов в год, которые будут любить тебя. Не соглашайся на меньшее, чем ты заслуживаешь.

— Я заслуживаю быть счастливым, Син. Я найду способ. И приеду за тобой. И буду ухаживать за тобой так, как подобает, а не так… как я сделал.

Синтия вытерла слезы и робко улыбнулась ему:

— Если это было не так, как подобает, тогда я не уверена, что разбираюсь в этом.

Ланкастер проворчал что-то в ответ, но на самом деле испытал облегчение.

— А еще мне необходимо взять на вооружение ужасные рисунки раздетых мужчин.

Синтия покачала головой.

— Если я найду тебя развлекающейся с красивым американцем, когда приеду, мне придется случайно упомянуть о твоей папке с рисунками.

Синтия не смеялась, но слезы высохли. Николас поднял ее со скамейки, и они продолжили прогулку по парку.

Он сделает все так, как следует, даже если сердце его будет разрываться от тоски. И она будет ждать его, потому что сказала, что всегда его любила. Поэтому будет ждать. Он был почти уверен в этом.

Ланкастер смотрел на янтарный отблеск виски и думал, что ему делать. Перемены, которые он затевал… Они и его изменят тоже. Но он уже чувствовал себя другим. В нем жила надежда. Вместе с капающей на траву кровью Ричмонда из него уходила ярость.

За его спиной открылась дверь кабинета. Ланкастер встал и повернулся к Сомерхарту:

— Я надеялся, что ты случайно наткнешься на меня. У тебя есть минутка?

Сомерхарт налил себе виски и, кивнув, сел в кресло напротив.

— Ты был прав насчет магистрата. Я получил уведомление, в котором сообщается, что я могу уезжать. Похоже, его удовлетворила твоя версия событий.

— Я герцог, Ланкастер. Моя правда действительно правда.

— Даже когда это не так.

— Ричмонд выстрелил первым, — пожал плечами Сомерхарт.

— Ты забыл упомянуть, что это была дуэль.

— Действительно забыл.

Герцог откинул голову на спинку кресла.

— Возможно, короля не так легко разубедить.

— Посмотрим. Но я уверен, что он будет только рад, что титул перешел по наследству. А кто будет протестовать? Новый граф? Никто ничего не потерял со смертью этого животного.

— Спасибо, ваша светлость. — Ланкастер посмотрел на свой бокал.

— Пожалуйста. Я полагаю, мой долг исчерпан?

— Конечно. Теперь я вечный твой должник за…

— О Господи, надеюсь, нет. Давай покончим с этим прямо сейчас, а? Будем здоровы! — Сомерхарт выпил виски и со стуком поставил бокал на стол.

Ланкастер тоже выпил, но не мог так легко закрыть эту тему.

— Я должен извиниться. За то, что притащил его сюда за собой. И за то, что тебе пришлось выслушать.

Сомерхарт, подняв голову, встретился взглядом с Ланкастером и долго смотрел на него.

— Скорее всего, я никогда не скажу этого снова, поэтому слушай внимательно. Ты намного сложнее, чем я представлял себе, Ланкастер. Если бы ты не был настолько мерзко привлекателен, наверное, мог бы даже понравиться мне.

Сомерхарт снова откинул голову на спинку кресла, а Ланкастер смотрел на него, онемев от изумления. Он не знал, что Сомерхарт хотел этим сказать.

— Итак, ты собираешься ехать сегодня днем?

— Да. Я надеюсь, ты проводишь мисс Мерриторп вместо меня. Она не привычна к путешествиям и…

— Я отправлю ее на одном их своих кораблей и сам доставлю ее в каюту. Конечно, если ты не передумаешь и не примчишься назад до заката солнца.

У Ланкастера все сжалось внутри от этой мысли. Он не хотел, чтобы она ехала, но у Синтии тоже были мечты, и он увидит, как она их осуществит, если… будет постоянно молиться, чтобы в ее мечтах нашлось место и для него.

— Я не стану ее останавливать, — пробормотал Ник. — Что касается кораблей… — Он сложил руки пирамидкой и наклонился вперед, увидев, что Сомерхарт открыл глаза. — У меня есть для вас предложение, ваша светлость. Кое-что немного… необычное.

Спустя несколько часов он уехал в Лондон в таком волнении, какого не чувствовал много лет.


Глава 24


— О, смотри, — проворковала Леонора, кузина Синтии. — Это тот любезный мистер Морган. Думаешь, он привел своего сына?

— Возможно, — Синтия немного наклонилась, чтобы за перьями на шляпке ее кузины увидеть происходящее. — Только, Леонора, пожалуйста, потише, я пытаюсь слушать музыку.

— Ты такая умная, — вздохнула Леонора. — Так интересуешься всем.

— Леонора, я почти ничего не знаю о музыке, искусстве и театре. Поэтому и интересуюсь всем этим. Ты ведь уже привыкла ко всему.

— Думаю, да. Ой, вон мистер Эколз! У него глаза необыкновенного синего цвета. Как думаешь, это будет слишком, если назвать их барвинками?

Синтия прикрыла глаза и расхохоталась:

— Думаю, нет. У него действительно очень красивый цвет глаз.

Леонора продолжала болтать, восхищаясь своим первым светским сезоном. Конечно, у Синтии это тоже был первый сезон, но ей было не семнадцать лет, и она не горела желанием знакомиться с проходившими мимо джентльменами.

За три месяца в Нью-Йорке она уже познакомилась с огромным количеством мужчин. Американские мужчины — интересные, сильные, смелые и красивые. Но ни у одного из них не было таких карих глаз, искрящихся таинственным смехом. И ни один из них не знал настоящую Синтию.

Они слышали ее акцент и считали ее благородной. Прошел какой-то глупый слух о том, что она кузина герцога, и ее приглашали в самые изысканные дома. Время от времени она боролась с непреодолимым желанием поднять бокал вина за ужином и сказать всем, что всего несколько недель назад ночевала на чердаке.

Теперь она спала в огромной спальне на пуховой перине под чистыми белыми простынями. Она почему-то не думала, что ее американские родственники будут богатыми.

По правде говоря, она не знала, что Америка — такая процветающая страна. Здесь все было во много раз лучше, чем она думала.

Музыка, вечеринки, переполненные людьми улицы заставляли ее сердце подпрыгивать от радости. Здесь светило жаркое солнце, а в городе людей было больше, чем он физически мог вместить. Синтия обожала все это.

И ужасно скучала без Ника.

Вздохнув, она невпопад кивнула Леоноре. Кузина своей энергией, длинными ногами и энтузиазмом напоминала Синтии жеребенка. Как и сам бурлящий город. А Элеонора была вся в мать, которая приняла Синтию с силой урагана.

Когда Синтия купила три новых платья, было доставлено более десяти коробок. Заказ каким-то образом увеличился в несколько раз. Когда она заказала пару черных туфелек, прибыли коробки с обувью всех цветов радуги. Розовые и голубые, зеленые и фиолетовые.

Поначалу Синтия возражала, но постепенно уступила под напором тетушки. А сама задумалась, каким же должен был быть ее отец, и что о ее платьях подумает Ник.

Ярко-желтый шелк платья скользил между пальцами. А каким он покажется для рук Ника? В декольте виднелся лишь намек на мягкую округлость груди. Проникнет ли его взгляд за границу шелка? Вспомнит ли он, как прокладывал там дорожку из поцелуев?

— Синтия, будешь лимонад?

Голос дяди заставил Синтию устыдиться собственных мыслей.

Она огляделась вокруг и поняла, что в танцах наступил перерыв, и взволнованно встала.

— Прости, дядя, должно быть, я замечталась.

— Это стало твоим любимым занятием в последнее время, — мягко заметил дядя и улыбнулся.

Какой разительный контраст с тоном ее отчима. Дядя тоже не отличался безупречностью. Он слишком много пил вечерами и мог быть ужасно груб со слугами. Он не был безупречен, впрочем, как и вся его семья, но безупречность была бы для него слишком тяжелой ношей. Ее тетя отличалась расточительностью и не интересовалась разговором, если речь шла не о нарядах или сплетнях. Леонора была очень похожа на мать, а ее брат, похоже, намеревался проиграть свое ежегодное жалованье еще до начала сентября.

Но они были добрыми и открытыми людьми и, похоже, от Синтии не хотели ничего, кроме ее компании. Но за последние несколько недель Синтия превратилась в скучную компанию.

Ник написал лишь дважды, и ни в одном письме не написал ничего важного. Банальные фразы и сведения о погоде. Что это могло означать? Он передумал приезжать за ней? Но каждое письмо он подписывал: «С любовью, твой Ник».

Она без конца перечитывала эти два письма, но там не было ничего особенного. Тогда Синтия стала вспоминать их последние несколько дней, проведенные у Сомерхарта. Поразмыслив, она поняла, что Ник точно не обещал писать ей. Он сказал о своей любви, спросил, верит ли она ему, и пообещал приехать за ней. И это все.