Барбара Вуд - Семь демонов

Пробираясь по темному туннелю, он на мгновение остановился, чтобы вытереть пот со лба. «Так вот, значит, что чувствует человек, когда умирает…» — подумалось ему.

Передвигаться приходилось на четвереньках, опираясь при этом на единственную здоровую руку, и он проделал уже немалый путь: то ползком, то скатываясь по наклонному полу, он добрался до конца тридцатиметровой шахты. У него не было фонарика, но по отвратительному запаху, наполнившему воздух, он понял, что склеп уже близко.

Он лежал на животе, пот градом катился по лицу, правое плечо пронзала невыносимая, резкая боль — давала о себе знать кровавая рана. У него была перерублена кость, и потому рука безжизненно свисала вдоль тела, постоянно задевая о грубые стены узкой шахты. Он был последним членом экспедиции, остальные шестеро были мертвы. Он знал, что времени ему отпущено мало. Возможно, его ожидает долгая, мучительная смерть, но сейчас это было ему безразлично. Единственное, что было важно, это проникнуть в склеп, прежде чем его настигнут демоны.

Тогда все наконец-то закончится.

Он знал, что время пролетит очень быстро, поэтому он стиснул зубы и, опираясь на здоровую руку, собрав последние силы, прополз еще несколько метров. Внезапно туннель закончился, он полетел вниз, в бездонную темноту и всем телом ударился о холодный каменный пол первого зала склепа. Несколько мгновений он словно парализованный лежал на камнях и ему хотелось кричать от боли.

«Я просто останусь лежать здесь, пока не умру, — подумал он. — Черт побери, это было бы так легко…»

Но он знал, что не может этого сделать, не может, тюка не завершит того, что должен был завершить. Только тогда он сможет позволить себе последние минуты покоя.

Он почувствовал боль в бедре и, застонав, откатился в сторону. Нащупав под собой что-то твердое, он вытащил какой-то длинный металлический предмет. Карманный фонарик, вероятно оброненный кем-то во время панического бегства.

Он включил его, и небольшую комнату залил янтарный свет. «Ага, — прошептал он, с трудом приподнявшись, — значит, вы здесь.»

Семь отвратительных холодных существ неподвижно взирали на непрошенного гостя. Их лица были изображены в профиль, так что у каждого был виден только один глаз. И все эти глаза смотрели на него.

— Вы, грязные твари, — с трудом выкрикнул он. У него в горле совсем пересохло. — Вы еще не победили. Не победили до тех пор, пока во мне еще теплится жизнь. Вы еще не… справились со мной…

Ни один из семерых не ответил ему, ведь это были просто нарисованные на стене фигуры.

Амон Сокрытый, чье обнаженное мускулистое тело было сделано из чистого золота.

Ам-мут Пожирающий, чудовище с задними ногами бегемота, передними ногами льва и головой крокодила.

Апоп Змееподобный, человекообразное существо с головой кобры.

Акер Окрыленный, антилопа с крыльями и головой сказочной птицы.

Двуногий, кабан с человеческими руками.

Богиня, пленяющая мертвых, изящная женщина с безупречной фигурой и головой скорпиона.

И, наконец, Сет, убийца Осириса, самый страшный из всех египетских демонов, ужасное чудовище с огненно-рыжими волосами и сверкающими глазами…

Его охватила безграничная ненависть, заглушившая все остальные чувства. Вопль отчаяния вырвался у него из груди и гулким эхом раскатился по пустой пещере. Опустив фонарик, он запрокинул голову и закричал:

— Вы еще не справились со мной!

В его памяти мгновенно пронеслись ужасные сцены, те, которые ему хотелось бы навсегда выбросить из памяти: как шесть человек, один за другим, погибли самым невероятно чудовищным образом. Все члены экспедиции, один за другим, встретили смерть от рук какой-то невидимой загадочной силы, каждый стал жертвой одного из семи стражей, охраняющих гробницу. Один за другим. Все они были мертвы. Все они были убиты. Он один остался в живых. Теперь пришла его очередь.

— Я буду бороться с вами… Я доберусь до саркофагов, и тогда все закончится… — проговорил он, с трудом сдерживая рыдания.

У него вдруг закружилась голова, он знал, что умирает. Страх остановил кровотечение из раны на его плече.

Он упал на спину, ударившись головой о каменный пол. Сумерки вокруг него то сгущались, то снова рассеивались. На какое-то мгновение он забылся, потом снова пришел в себя и в отчаянии закричал:

— Свиньи, ее-то зачем нужно было убивать?

Потом он вспомнил о саркофагах — главной причине его появления здесь три недели назад, о тех закрытых наглухо саркофагах фараонов, которые содержали ответы на все загадки. Три ужасные роковые недели, проведенные здесь. А началось все еще раньше, четыре месяца назад, четыре напряженных месяца, в течение которых он с каждой секундой неотвратимо приближался к тому самому моменту, когда он наконец узнал, кто здесь похоронен, и понял, почему понадобились такие неимоверные усилия, чтобы сохранить эту тайну…

«Сексуальные отношения древних египтян отличались своеобразием, поэтому их ни в коем случае нельзя рассматривать с точки зрения современных норм поведения. Книги древних египетских мудрецов проповедуют справедливость и честность, перекликаясь порой с вечными идеями христианства; книги мертвых, напротив, навязывают грехи, за которые человек может лишиться вечной жизни на небесах, вопросы же сексуальной морали никогда не становились предметом размышления. Это не означает, однако, что древние египтяне поощряли неразборчивые связи, напротив, мы знаем, что они наказывали супружескую неверность. Но такое отношение к узам брака было продиктовано не нравственными законами, как в нашем сформировавшемся под влиянием пуританской морали обществе, а всего лишь необходимостью сохранять общественный порядок. Другими словами, Марк Дэвисон, ты снова городишь обычную чушь.» Марк выключил диктофон и взглянул в окно. Перед ним до самого горизонта простирался бушующий океан. Его дом на пляже, построенный на деревянных сваях, сотрясался от грохота разбивающихся о скалы волн прибоя. Марк снова поднес к губам микрофон и продиктовал: «Вычеркните последнее предложение, оно лишнее.»

В последний раз бросив мрачный взгляд на океан, Марк Дэвисон взял пустой стакан, подошел к бару и приготовил себе бурбон со льдом. В комнате быстро темнело и становилось неуютно, но он не включал свет.

Сегодня в его жизни произошел решающий перелом. Но, к сожалению, не в лучшую сторону. А все — звонок этого мерзавца Гримма. Что за дурацкое имя — Гримм.

— Мне очень жаль, Марк. — Его голос звучал как-то неестественно. — Они голосовали против тебя. Мне искренне жаль. Но уверяю тебя, что…

Марк не стал слушать дольше. Гримм продолжал что-то говорить, пытаясь успокоить его: «Ты же можешь сохранить место доцента, и если в следующем году освободится кафедра…» Он говорил и говорил, но единственное, что для Марка было действительно важно, так это последний, роковой приговор, вынесенный после целого года напряженной работы, когда он уже не сомневался в своем успехе. Проснувшись сегодня утром и взглянув на сияющее голубизной февральское небо, тридцатишестилетний египтолог доктор Марк Дэвисон был полон уверенности, что получит кафедру. Ведь только вчера вечером — Боже мой, только вчера вечером! — Гримм сидел здесь, вот на этом самом диване, и говорил: «Уверяю тебя, Марк, можешь считать, что кафедра уже у тебя в кармане. Ни один член правления не станет голосовать против тебя.»

А потом: дзынь! — этот казенный звонок, и для Марка Дэвисона мир прекратил свое существование.

Он залпом выпил остатки бурбона и снова наполнил стакан, при этом он пристально всматривался в свинцовую даль бушующего океана. Марк думал о незаконченной научной статье для журнала. Он думал о жизни, которая ожидала его в будущем, о сотнях статей, которые ему предстоит написать. Он представил себе книги, которые он должен будет сочинить, доклады, с которыми он будет выступать — в женских клубах, вечерних школах и на воскресных семинарах. Планы, как убить время, как заработать на жизнь, как, наконец, убедить себя, что он чего-то достиг в своей области.

Но одно было ясно: он не будет профессором. А ведь именно он должен был получить это место в Лос-Анджелесском университете. Ради этого он упорно работал. Шесть лет он преподавал в университете и разделил с ним всю славу за издание своей последней книги. Он активно занимался политикой, не раз выставлял свою кандидатуру на различные посты и стал любимцем в университетских кругах. Он действительно работал как одержимый, чтобы получить место профессора.

А теперь Гримм говорит: «Мне очень жаль, Марк…»

Марк выбросил лед из стакана, снова наполнил его виски и осушил одним залпом.

Проблема египтологии сегодня состоит в том, размышлял Марк, что она не дает ученому возможности профессионально расти и делать карьеру.

Марк поставил стакан в бар и, покачиваясь, направился к дивану. Он включил маленькую лампу, стоявшую на столике рядом с диваном, и подумал: не разжечь ли огонь в камине. В доме постепенно становилось холодно и сыро. Марк направился было к камину, но на полпути остановился, заметив три пары глаз, которые неподвижно смотрели прямо на него. Справа и слева на каминной полке стояли гипсовые бюсты Нефертити и Эхнатона, конечно, не оригиналы, но вполне приличные копии. Третье лицо отражалось в зеркале над камином: усталые глаза и всклокоченная борода делали его немного старше, чем оно было на самом деле.

Марку много раз говорили, что он привлекательный мужчина, но он этому не верил. Темная борода скрывала старящие его глубокие морщины, пролегающие от носа до уголков губ. Глаза были еще вполне сносными, возможно, только чуть тусклыми, а вот лоб был весь покрыт морщинами, как у старика. Его темные волосы преждевременно поседели на висках, хотя Марк и не был уверен, что существует определенный возраст для появления седины.