Выйдя из лечебного корпуса после утренних процедур, Лиза пошла по едва заметной тропинке, которая должна была привести к окружной дороге. Погруженная в свои мысли, она решила не возвращаться в номер, а сделать небольшой крюк.

Лиза проходила мимо технических построек на задворках лечебного корпуса, когда отчетливо услышала крики множества ворон, собравшихся в одном месте. Она остановилась и повернула голову.

Труп котенка лежал в траве под отопительной трубой, на маленькой теплой полянке в окружении сугробов. Его легко было не заметить, если бы не эта вечнозеленая полянка. Рядом, придавленный арматурой, лежал черный мусорный пакет. Должно быть, санитарка собиралась упаковать в него тельце, но куда-то отлучилась. Отовсюду слетались вороны. Некоторые неуверенно садились на трубу, а те, что посмелее, уже ходили по краю полянки.

Лиза медленно пошла по сугробам. По мере того, как она приближалась к полянке, черно-белое пятно медленно обретало форму. Вскоре сомнений не осталось: белая шерсть на лапах и животе, черная — ровной «челкой» над глазами и на подбородке… Это был ее котенок. Он лежал на боку, его морда была исцарапана, а шея порвана. Рана уже запеклась, и трава вокруг нее была залита липким и красным.

Лиза опустилась на колени, бережно подсунула руки под тельце и осторожно подняла его. Котенок мягко и безжизненно лежал у нее на запястьях, и от этого у Лизы из глаз брызнули слезы.

Лиза вернулась на тропинку с котенком на руках. Ноги у нее промокли, но она этого не чувствовала. За спиной недовольно закаркали вороны, лишенные добычи.

В этот момент из-за угла лечебного корпуса показалась санитарка с нейлоновыми перчатками в руках. Наверно, именно она и обнаружила труп.

Санитарка остановилась, нахмурилась, но заметив слезы на щеках Лизы, только молча проводила девушку взглядом.

Лиза вышла за территорию и по тропе заброшенного терренкура поднялась на крутой лесистый холм над рекой. Вид отсюда открывался прекрасный: на изгиб реки и на деревенскую церковь.

Здесь она похоронила котенка.

Сперва она расчистила землю от снега, а потом стала ковырять ее палкой. Вскоре земля стала совсем жесткой, поэтому Лизе пришлось снять перчатки и начать копать руками, разрыхляя почву ногтями.

Она остановилась только когда могилка была уже достаточно широкой и чуть больше полуметра глубиной. Лиза содрала мозоли на пальцах, и под почерневшими ногтями запеклась кровь. Но ее это не волновало. Осторожно положив котенка на дно ямы, она думала только о том, чтобы землю не размыло весной.

Лиза засыпала яму землей и как следует притоптала образовавшийся сверху холмик. Потом безо всяких мыслей она долго смотрела на реку. Вода в центре реки не замерзла, и только вдоль обоих берегов тянулись тонкие полосы льда.

Заметно потемнело. Лиза уже решила, что пора возвращаться, когда ей вдруг показалось, что в самом широком месте на повороте реки забурлила вода. Она зачарованно всматривалась в воду, уверенная в том, что ей только показалось огромное яйцо, поднявшееся из реки.

Но Яйцо медленно отделилось от воды и стало подниматься все выше, пока наконец не застыло над водой — прямо напротив того места на вершине холма, где стояла Лиза.

Оно было ослепительно белым и даже, как показалось Лизе, немного светилось. Иначе она ни за что бы не различила его на фоне темных туч.

Лиза стояла, боясь пошевелиться, в ожидании, что случится дальше.

И тогда она услышала голос. Вернее, это был постепенно нараставший крик — тот крик из далекого прошлого, из того дня у переделкинского пруда. Крик, который она не услышала однажды, — но который теперь услышала так отчетливо, что мурашки пробежали по коже. Это был детский крик, полный ужаса и отчаяния. И этот крик звал ее.

Она коснулась рукой дерева, чтобы не упасть.

— Ваня? — тихо спросила Лиза. — Ваня, это ты?

Голос продолжал звать ее.

Собравшись с духом, она начала медленно спускаться по тропинке к воде. Вороны, преследовавшие Лизу от лечебного корпуса, теперь собрались вокруг на верхушках старых сосен и молча следили за ней.

Выйдя на берег, Лиза остановилась. Яйцо все еще висело над рекой, но теперь неподвижно и безмолвно. Голос пропал. Тишина повисла над рекой.

Она, как могла, вгляделась в воду сквозь черно-желтые заросли камыша, вмерзшие в прибрежный лед. И когда она увидела, как плывет по реке маленький красный пуховичок, какая-то пружина лопнула у нее в груди.

— Ваня! — крикнула Лиза и побежала к центру реки по трещавшему под ногами снегу…

Глава 20. Сообщающиеся сосуды

Самые прекрасные и самые страшные вещи происходят с нами, когда мы остаемся одни. Это кажется странным, но так оно и есть. Боль и наслаждение переживаются в одиночестве. Поэтому если человек и был когда-то создан из пыли уничтоженных звезд ради какого-то эфемерного счастья — то и обрести это счастье возможно только в абсолютной космической пустоте.

Спокойное и вечное течение мысли, ничем не прерываемое, как вечная медитация, или вечный приход, или вечное опьянение, или смерть — вот чего мы хотим. На вершине одинокой горы или в узкой глубокой впадине — закрыться от мира с бутылкой вина в одной руке и со смартфоном в другой. Смартфон, конечно, для счастья не нужен, но без него пропадет последняя иллюзия связи с миром.

~ ~ ~

Выставка была назначена на первое апреля, из-за чего Мара сперва подумал, что это просто чья-то неудачная шутка — или запоздалая месть аниного мужа.

По-настоящему он смог поверить в то, что ему действительно предстоит выставляться на «хорошем берегу Яузы» только когда он впервые увидел помещение и познакомился с куратором. Тот оказался невысоким молодым человеком в круглых очках, с бородкой, заплетенной в узелок и залаченными волосами с бритыми висками — то есть из той породы людей, по которым можно уверенно сказать, что они следят за тем, сколько литров воды выпивают в сутки.

Представился он Алексием и показал Маре скромных размеров помещение «Винзавода», где на тот момент располагалась другая экспозиция. Говорил он быстро и явно раздраженно, не глядя на Мару:

— Проект посвящен одиночеству в большом городе. Проблемы отношений «художник-общество», любви и одиночества в эпоху социальных сетей, возможности экологической катастрофы и личного или городского мифа. Все это — через взгляд молодых московских художников…

Куратор как-то поморщился, заметив грязь на драных ботинках Мары.

— Я с осени этим проектом занимаюсь, лично выбрал перспективных и активно выставляющихся ребят с собственным стилем, которые с начала зимы уже работают над своими проектами, а я за ними присматриваю. Впрочем, в них я уверен… — Он помолчал, все еще не глядя на Мару, как будто раздумывая, стоит ли продолжать эту мысль. Наконец, он решился: — Скажу тебе честно и один раз: мы оба знаем, что тебя здесь быть не должно.

Мара судорожно кивнул.

— Догадываюсь, что ты рад, что тебе выпал такой шанс, но я не в восторге, что мне тебя скинули. Очень много сил, надежд и нервов я вкладываю в эту выставку. Так что твоя задача, Мара, — ничего мне тут не испортить.

Куратор подвел Мару в дальний угол комнаты и вяло махнул рукой.

— Через неделю, когда уберут текущую экспозицию, этот угол станет твоим. Но не думай, что раз тебя протащили сюда крюком через крышу, то ты можешь лепить, что тебе захочется, это ясно?

Мара опять кивнул. В этот момент он с тоской подумал, что «крюком через крышу» — это как раз про него. Чувствовал он себя ужасно и даже подумывал отказаться от всей этой дурацкой затеи, лишь бы не терпеть такое к себе отношение… Но вдруг он вгляделся в этот скромный доверенный ему уголок и увидел на двух сходящихся серых стенах — большую тихую реку, заросли камыша и девушку, стоящую у самой воды.

— У меня уже есть идеи, — тихо сказал Мара.

— Вот и хорошо. Будешь предлагать мне их по одной — а я буду решать, подойдут мне они или нет.

Мара уже собрался было рассказать свою задумку куратору, но тот сразу же отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:

— Ну конечно не сейчас! Подумаешь как следует над концепцией и доходчиво изложишь в сообщении — напишешь мне в «телегу».

— Хорошо, — вяло согласился Мара.

— Вопросов нет?

Мара на мгновение задумался, но заметив на лице куратора какое-то недовольство, поспешил покачать головой.

— Вот и договорились. Не жду от тебя шедевров, но ты уж постарайся придумать хоть что-нибудь оригинальное.

Краткая экскурсия закончилась, и Мара был сопровожден к выходу. На прощанье куратор не подал Маре руки, а только сдержанно кивнул головой и поспешил поскорее удалиться, сославшись на то, что вынужден сделать важный звонок.

По дороге домой Мару переполняли противоречивые эмоции от этой встречи. Только выходя из метро в тихий морозный вечер своего спального района, он пришел к компромиссу с самим собой, немного успокоив внутренние воды: он решил, что ему во всяком случае предоставили шанс, который выпадает от силы пару раз в жизни, а значит у него нет права провалиться. Он просто не может. И еще в этот момент ему страшно захотелось рассказать обо всем Лизе. Кому как не ей он должен обо всем рассказать?

Мара, 19 января в 17:31:

Прости, что давно не писал. У меня было не самое простое время.

Мара, 19 января в 17:32:

Весной у меня будет выставка. Очень надеюсь, что к апрелю ты вернешься в Москву. Сказать по правде, ты единственный человек, которого я хочу видеть.

Мара, 19 января в 17:33:

Я часто вспоминаю о дне нашей первой встречи. Все, о чем я тогда думал, было связано с водой: пойду ли я на дно или попытаюсь переплыть эту реку. Узкая Яуза казалась мне непреодолимым препятствием, отделявшим меня от моей мечты. Я не мог тогда знать, что чудом попаду на другой берег. И так уж вышло, что цена этого чуда оказалась слишком высока.