Мара дважды перечитал статью, пока ехал в метро от Медведково до Ясенево по длинной оранжевой ветке. Он устал, и в голове его не нашлось ни одной мысли по поводу прочитанного. Только что-то скрипнуло у него в груди — какая-то давно заржавевшая, застрявшая в механизме деталь, которая вот-вот должна была отвалиться и привести в действие какое-то смутное движение у него внутри. Ему было плохо, словно перемена предвещала нечто страшное. И вместе с тем ему было предательски хорошо, потому что пока он скрывается от своей мечты с десяти до шести каждый будний день, от него как будто ничего не зависит.

Закончив рабочий день, он чувствовал себя опустошенным и безответственным. Это было тупое, приятное до зубной боли состояние, потому что проведенное на работе время казалось наполненным иллюзорным смыслом.

Начались и закончились выходные, которые Мара безвылазно провел дома, наиграв шестнадцать часов в Dark Souls. А потом начался новый лишенный смысла понедельник. И он был к нему готов, и он знал, что не будет этой глупой смене дней ни конца ни края. Секунды и часы после долгого перерыва обрели свой настоящий вес. Мара обманом возвращал себе это давно утерянное чувство времени.

В понедельник поздно вечером, в темноте, он вернулся домой и сразу лег на матрас, уткнувшись носом в подушку. За окном завывала метель. К ночи сильно похолодало. На Яндекс-музыке второй час играл рандомный плейлист с поднадоевшим еще в первые десять минут инди-фолком, но Маре было лень вставать, чтобы поставить что-нибудь другое. Пустота у него внутри сейчас была теплой и даже почти приятной из-за скопившейся в нем физической усталости. Может быть, где-то глубоко под толщей его внутренних вод айсберг дал едва заметную трещину, но о полном таянии ледников в его душе, конечно, речи и не шло. Просто какой-то усердный механизм, скрипя и дребезжа, заработал у него внутри, избавляясь от лишних шестерней. Но в этой обманчивой поправке не было никакого смысла, и она так же быстро могла смениться новой депрессией. Работа немного спасала его от самого себя, от лишних мыслей, хотя это спасение все же было временным и ненастоящим. Мара чувствовал, что однажды не выдержит, снова сорвется и уволится. Он всегда уволнялся: он никогда не мог продержаться на очередной работе даже до отпуска.

Но пока Мара был всего лишь теплым и пустым одиноким человеком, которого в холодильнике ждала недешевая полуфабрикатная овощная смесь и пара банок крепкого пива. По крайней мере, завтра он не умрет от голода. Его не возьмут в осаду соседи, он оплатит счета… А творчество? Об этом он, как всегда, старался забыть, как о занозе, которая рано или поздно должна выйти из его тела сама, оставив Мару, как и большинство подобных ему мечтателей, на обочине жизни, смутно недовольным собственным унылым существованием, но слишком уставшим, чтобы что-то изменить. Сейчас он поужинает, выпьет только одну банку «Балтики-9» и рано ляжет спать, чтобы не проспать. Завтра будет вторник — очередной тяжелый день с кучей бессмысленной работы.

Мара поднялся с матраса, когда на полу завибрировал телефон. Он подскочил к нему, мгновенно избавившись от сонливости, отключил от зарядки и включил экран. Конечно, это была она.

Лиза, 28 ноября в 20:52:

Привет, Мара. Как у тебя дела?

Мара, 28 ноября в 20:52:

Привет. Ничего, устроился на хреновую работу, пытаюсь рисовать, только пока не очень получается.

Он задумался на несколько секунд, потом дописал:

Мара, 28 ноября в 20:53:

Прости, что не писал, было много дел. Сейчас мне немного получше, наверно, это благодаря тебе.

Лиза, 28 ноября в 20:54:

Это хорошо, что ты стараешься, а то я немного волновалась. Ты же знаешь, что мне особо нечем заняться, вот я сама себя накручивала. Надеюсь, летчики-камикадзе облетают тебя стороной?

Он улыбнулся, застыв в центре комнаты.

Мара, 28 ноября в 20:54:

Так и есть. В последнее время они, кажется, перестали меня беспокоить. Только осьминоги иногда дают о себе знать, но я стараюсь быть осторожным, чтобы не попасть к ним в щупальца.

Лиза, 28 ноября в 20:54:

Это хорошо. Я и сама несколько раз думала написать, но почему-то не получалось. Думаю, все потому, что мы стали слишком близки за эти два дня. Намного проще было писать тебе, когда мы были посторонними людьми, понимаешь о чем я?

Мара, 28 ноября в 20:55:

Понимаю.

Лиза, 28 ноября в 20:55:

Ну вот мы друг другу и не писали. Страдали из-за глупости, правда?

Мара, 28 ноября в 20:56:

Правда.

Лиза начала набирать сообщение, а Мара следил за этим хрупким анимированным многоточием. Потом она стерла написанное. Тогда он осмелился спросить:

Мара, 28 ноября в 20:57:

Когда ты вернешься в Москву?

Она прочитала сообщение, но не отвечала несколько минут. Мара прошел на кухню, включил конфорку и поставил сковородку на средний огонь.

Лиза, 28 ноября в 21:02:

Пока не знаю. Наверно, я останусь здесь еще на месяц. Родители говорят, что в Москве сейчас все равно нечего делать. Возможно, они правы. Они хотят оплатить еще месяц, чтобы я вернулась после НГ. Не знаю, действительно ли они переживают, но мне почему-то кажется, что им спокойней без меня. В городе меня правда никто не ждет.

Мара, 28 ноября в 21:02:

Думаю, они все же за тебя переживают. Я бы хотел, чтобы ты вернулась в Москву. Я тебя жду.

Лиза, 28 ноября в 20:03:

Спасибо, Мара, я знаю. Но ты же понимаешь, что не все так просто.

«Почему? Почему, Лиза? Почему непросто?» Мара не стал спрашивать. К горлу подступила горечь. Он высыпал овощную смесь на сковородку и задумчиво помешал ее вилкой.

Мара, 28 ноября в 21:05:

Чем занималась эти дни? Читала «Волшебную Гору»? Кормила котов?

Лиза, 28 ноября в 21:07:

Почти угадал. Кстати, помнишь котенка? Кажется, он немного подрос. Скоро сможет дать сдачи котам-бандитам. А перечитывать одно и то же мне надоело, даже если это Томас Манн. Позавчера спускалась в деревню. Сама. Взяла в библиотеке «Портрет художника в юности» Джойса, начала читать. Мне очень нравится. Интересно читать что-то новое. Чувствую себя живой.

Мара, 28 ноября в 21:08:

Это хорошо. Молохов тебя отпускает?

Лиза, 28 ноября в 21:11:

Ага. Хотя он все еще за мной присматривает, наверно, даже больше, чем до твоего приезда. Может, ревнует? Или волнуется? Учил меня вырезать рамы. Это сложно, но, в общем, довольно приемлимое убийство времени. Хотя бы спасает от скуки. Правда, у меня пока плохо получается, да и зрение не то для такой работы, но Молохов говорит, что все приходит с опытом. Он часто говорит что-то в этом духе, я имею в виду говорит общими фразами. И все-таки иногда хочется ему верить. Есть в нем что-то, из-за чего хочется верить. Ты ведь тоже это почувствовал, да? Он все пытается втянуть меня в какую-нибудь пространную философскую беседу. Вот, например, о природе добра и зла, как вчера. Но я не поддаюсь. Да и плохой из меня собеседник, я так мало знаю. Наверно, он, несчастный, умирает со скуки, раз так цепляется за меня. Ему совсем не с кем поговорить.

Мара, 28 ноября в 21:11:

Мне кажется, он настоящий менталист, этот твой Молохов.

Лиза, 28 ноября в 21:12:

Может быть. Иногда мне кажется, что он знает обо мне все-все. Даже больше, чем я сама. Как посмотрит, так словно прожигает меня насквозь, видит мои внутренности. Он, конечно, странный. Пугает временами, но я все же рада, что рядом есть такой человек, как он. Думаю, мне повезло с лечащим врачом.

Мара, 28 ноября в 21:13:

Я тоже так думаю.

Мара поставил тарелку с едой на стол и придвинул табуретку. Кот запрыгнул на диван, положил передние лапы на край стола и принюхался. Мара погладил его по голове. Кот разочарованно облизнулся и ленивой походкой ушел в коридор.

Лиза, 28 ноября в 21:15:

Я соскучилась, Мара.

Мара, 28 ноября в 21:15:

Я тоже соскучился.

Лиза, 28 ноября в 21:16:

Приезжай еще. Может, на Новый Год?

Мара, 28 ноября в 21:16:

Попробую. Надо только накопить денег. Не хочу опять приезжать с пустыми руками.

Она отправила ему смайлик с китом и вышла из сети. Мара хотел написать что-то еще, но ничего так и не пришло ему в голову. Он отложил телефон и стал есть. Над ним тускло светил плафон. Вычищенные углы кухни навевали какую-то грусть, отчего ужины в последнее время казались ему особенно одинокими и необъяснимо тревожными.

Тарелка опустела. Наступил декабрь. Осень кончилась незаметно, а вместе с последним числом ноября для Мары исчезло и мниное чувство покоя.

Глава 17. Предпоследние похороны в этой повести

2016, зима.

В начале декабря Аня ушла в воду. Она утонула ночью с десятого на одиннадцатое декабря в Москве-реке недалеко от Большого Строгинского затона. На следующий день на форуме портала района Строгино появилась небольшая заметка, быстро затерявшаяся среди объявлений о розыске домашних любимцев и сообщений о съеме жилья:

«Сегодня около часа ночи на участке Москвы-реки со стороны Чистого залива утопилась женщина. Очевидец позвонил в полицию около полуночи. По закону о добровольной эвтаназии, принятом на территории Москвы и Московской области, он не имел права мешать самоубийце, и тем не менее спустился к воде и окликнул женщину. По словам свидетеля, женщина находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения и никак не реагировала на его призывы вернуться на берег. Позже опознать женщину удалось по снимкам с камер наблюдения. В ходе расследования было установлено, что тридцативосьмилетняя Анна Леонова выехала из дома на личном автомобиле, но позже оставила машину на Рублевском шоссе около метро «Крылатское» и дальше продолжила путь пешком по полосе движения общественного транспорта, чем неоднократно вызывала опасность ДТП. Одинокую женщину в халате засекли камеры на проспекте Маршала Жукова в районе Живописного моста, недалеко от места, где она, предположительно, и свернула на Живописную улицу, чтобы спуститься к реке.