Лиза тоже чувствует, как по ней растекается печаль. Она сама виновата в том, что испортила им обоим настроение. «Зачем?» — спрашивает она себя; и все-таки каждый раз, когда она делится с ним, ей становится чуть легче, словно ее страх перетекает в Мару по закону сообщающихся сосудов. Их боль растворена в воде, и они разделены этой невидимой рекой, заполненной спрутами прошлого и грядущего. С противоположных берегов они пытаются дотянуться друг до друга. «Нужно тянуться сильнее, — думает Лиза, — тянуться изо всех сил, иначе мы оба утонем».

В конце двора Лиза вдруг свернула на крайнюю тропинку в аллее, где деревья росли заметно реже, и повела Мару к беседке, маячившей на фоне лечебного корпуса. Он не стал возражать, хотя ему хотелось сразу вернуться в номер: небо, обложенное тучами, не предвещало ничего хорошего.

Когда они зашли под навес, мокрый снег уже посыпал сильнее. Молча они стояли на деревянном настиле, наблюдая, как вокруг танцуют крупные тяжелые хлопья. В аллее было пусто: пациенты, вероятно, уже грелись в своих номерах или разошлись по процедурам. Только на парковке, в нескольких десятках метрах от них, какая-то женщина долго копалась в багажнике, укладывая белую медицинскую форму, а потом села за руль и начала медленно разворачиваться на шуршащем гравии. Мара следил за машиной краем глаза. Вскоре она выехала на дорогу и, скрылась из виду. Потом все стихло.

Прошло несколько минут, как Маре показалось, когда откашлявшись, он робко сказал:

— Я помню ту фотографию, что ты прислала…

Лиза резко повернулась к нему, и Мара тут же замолчал. По щекам ее текли слезы. Он не знал, что произошло — может быть, он сказал что-то не то?

— Обними меня, — прошептала она.

Мара не стал ни о чем спрашивать. Он положил руки ей на плечи и неловко притянул ее к себе. Она дрожала всем телом, и даже сквозь куртку он чувствовал, как она трется носом — своим замечательным носом с небольшой горбинкой — о его правую ключицу.

— Ты не уедешь, Мара?

— Не уеду, я же сказал…

— Не оставляй меня одну хотя бы сегодня.

Он коснулся носом ее волос, и тут же почувствовал запах фруктового шампуня и, кажется, никаких духов.

— Не оставлю.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она подняла руки и сцепила их у него за спиной. Мара прижал ее еще ближе к себе, словно хотел стать с ней одним целым, и коснулся подбородком холодного кончика ее левого уха. Несколько минут они стояли неподвижно, и он, боясь пошевелиться, вглядывался через ее плечо в снегопад, засыпавший дорожку.

Но и прижавшись друг другу так близко, они оба не переставали ощущать тонкую пленку, натянувшуюся между их телами. Они были одинокими людьми, и даже если бы их жизни сложились иначе, им бы потребовалось немало времени, чтобы преодолеть природную замкнутость и полностью открыться друг другу.

Сейчас, стоя в непривычной, почти мертвой тишине всеобщего послеобеденного сна, Мара думал о том, способен ли один человек по-настоящему понять другого. Снег безмолвно опускался на дорожку и тут же таял. Мара задержал дыхание, закрыл глаза и почувствовал быстрое биение лизиного сердца. Но он, конечно, никогда бы не смог прочитать ее мысли, не смог бы взглянуть на мир ее глазами, влезть ей под кожу. Самые искренние слова не способны добраться до чужого сердца, не потеряв чего-то важного по пути. Простая истина, которая в какой-то момент стала казаться человечеству, несущемуся к звездным далям, слишком пошлой. Но выход до сих пор один: остается полагаться только на прикосновение — самое честное и прекрасное из всего, чем люди могут поделиться (хотя даже его так часто не хватает, чтобы спастись из водоворота бессмысленного существования, в котором мы с рождения до смерти вынуждены вертеться одинокими и беспомощными частицами звездной пыли).

Лиза отстранилась и с какой-то вымученной улыбкой подняла на него глаза.

— Щекотно, — сказала она и провела тонким пальцем по его подбородку.

Ее легкое прикосновение отдалось электрическим зарядом внизу его живота.

— Я сегодня не брился, — смущенно сказал он и, задумавшись, добавил: — и вчера, кажется, тоже.

Она уткнулась лбом ему в грудь. Но тут же снова высвободилась из его объятий и покачала головой.

Не понимаю, как человек вроде тебя вообще может заботиться о коте, — сказала она с усмешкой, в которой было больше грусти, чем прямого упрека.

— Точно, я и забыл, — ответил он с глупой улыбкой. — Позвоню подруге, пусть приедет и покормит его.

— Не знала, что у тебя есть подруга.

— Не то чтобы подруга… — сказал он, замявшись. — Ну, это долгая история.

— Понятно. — Она помолчала. — У нас с тобой коротких историй не бывает, да?

Мара не знал, что ответить. Он опустил глаза и увидел, что у нее дрожат коленки. В обтягивающих джинсах ее тонкие ноги, выраставшие из нелепо большой зимней куртки, были похожи на карандаши или засохшие кисти в стакане.

— Значит, тебе будет что рассказать вечером, — сказала она, как будто немного повеселев. — Пойдем домой? Я замерзла.

— В номер? — переспросил Мара.

— В номер. А я как сказала?

Они вышли из-под крыши беседки. Мара попытался положить руку Лизе на плечо, но идти было неудобно, и вскоре его ладонь медленно сползла по ее спине к бедру. Лиза ловко поймала его руку, и их дрожащие пальцы снова соединились, передавая друг другу живое тепло.

Глава 10. "Помни об этом"

Когда они шли через холл, взявшись за руки, женщина за стойкой ресепшна провожала их неприятным взглядом. Мара почувствовал этот взгляд, но нашел в себе силы выпрямить спину и даже — хотя и с некоторым усилием — высоко поднять голову. Лиза легко сдавила его ладонь, и он догадался, что все сделал правильно. Он пытался внушить себе мысль, что его совершенно не волнует, что о нем подумают посторонние люди. И к удивлению обнаружил, что так оно и есть. Это было приятно — пусть на мгновение, но стать немного сильнее, полноценнее… и почувствовать поддержку еще одного одинокого человека, ближе которого в эту минуту для него не было в целом мире. «Как это странно, — думал он, пока они поднимались в лифте, — почему, чтобы открыть в себе что-то новое, докопаться до скрытой во мне искры жизни, мне нужна эта девушка?»

Вернувшись в номер, Лиза повесила свою куртку и пуховик Мары на вешалки и убрала в шкаф. Мара снял джемпер, по привычке бросив его на один из стульев, и остался в футболке. Только сейчас он понял, что вспотел — то ли от волнения, то ли просто потому, что к вечеру в жилом корпусе стало как будто на несколько градусов теплее.

Лиза аккуратно сложила его джемпер и убрала на нижнюю полку шкафа — хотя обычно она точно так же бросала одежду на спинку стула, вернувшись с обеда. Тогда Лиза поймала себя на мысли, что, наверно, хочет быть лучше — хотя бы в его глазах. Да и не стоит ему, малознакомому гостю, так скоро узнать о ее грязных тайнах. Она не сдержала улыбки и подумала: «Почему мне так хорошо сейчас рядом с ним?» И правда, за весь этот день она ни разу не взглянула на фотографию с черным уголком.

— Жарко, да? — спросила Лиза, внимательно посмотрев на него. — Котельную переводят на зимний режим, вот и сильно натапливают в последние дни. Ну это ничего, привыкнешь. Хочешь принять душ?

Мара кивнул.

— Давай, а я пока чай поставлю.

Она достала из нижнего отделения стола два граненых стакана, налила в них поровну воды из графина и размотала шнур кипятильника.

— Вообще-то в номерах запрещают пользоваться электроприборами, но я без чая жить не могу.

Мара с грустью посмотрел на эту самую обыкновенную прозрачную воду в стаканах и спросил:

— А у тебя нет кофе?

— К сожалению, нет.

— Тогда я буду вино.

Она немного помедлила, а потом вылила содержимое второго стакана обратно в графин.

— Ладно, а я, пожалуй, попозже, — сказала она, посматривая на Мару, рывшегося в рюкзаке. — Полотенце висит напротив раковины. Как войдешь, будет слева. Оно чистое. Если еще что понадобится, бери, не стесняйся.

— Хорошо.

Мара кивнул и пошел в ванную. Он успел сделать пару шагов, когда она позвала его снова:

— Мара…

Он остановился, повернувшись к ней вполоборота. И он увидел, что она стоит опустив голову, так уютно держа худые руки у груди, и как-то нервно перебирала пальцами. Последние лучи закатившегося солнца тускло ползли у нее за спиной, обводя контуры облезлых верхушек сосен и ее острые плечи, как будто где-то далеко за лесом плавно гасили лампу с регулятором яркости.

— Да?

— Я же могу тебе доверять? — спросила она и тут же виновато улыбнулась.

Он не сразу понял ее вопрос.

— В каком смысле?

— Ну, ты понимаешь…

Мара задумался, неуклюже переступая с ноги на ногу в непривычных мохнатых тапочках, которые, хотя и казались с виду вполне пушистыми, на самом деле были очень грубыми внутри, и от их игольчатых ворсинок у него нестерпимо чесались пальцы на ногах. Спустя несколько мгновений он посмотрел Лизе в глаза. И тогда он понял… Да, он понял, что ее беспокоит: она боится, потому что они были совсем одни! Теперь — по-настоящему одни в этом волшебном дремучем лесу, отходящем ко сну, за запертой на ключ дверью номера с единственной комнатой.


— Лиза, поверь, я…

Может быть, ей удалось прочитать в его глазах затаенную обиду. Или она каким-то таинственным образом мгновенно уловила его настроение. Во всяком случае, она покраснела, вдруг сорвалась с места и оказалась около него, взяла его за руки.

— Прости, я знаю, ты хороший. Просто вырвалось…

Он улыбнулся. Когда Лиза стояла так близко, он отчетливо видел, что есть в ней что-то особенное — такое, отчего его сердце начинало биться чаще. Он бы не смог описать это чувство словами. Но, наверно, у него бы получилось — да, если он как следует постарается, — поймать это смутное ощущение на листе бумаги.