— Эхо, это Ровена, — произносит он после того, как вежливо разрывает её хватку. — Она была с моей бабушкой столько, сколько я себя помню. Но теперь, Ровена, пришло время наградить вас таким заслуженным отпуском, — продолжает он, поворачиваясь к ней лицом. — Всё устроено, и машина будет ждать, пока вы соберёте нужные вам вещи.

— Сэр? — спрашивает она. — Но кто будет...

— Я настаиваю, — он тепло улыбается ей. — Пожалуйста, это то, чего хотела бы бабушка. Вы так хорошо относились к ней, и я... Если бы вы позволили мне отплатить вам услугой, это много значило бы для меня.

— Спасибо, сэр.

Она поворачивается и быстро идёт собираться.

— Предоставленные сами себе, — мурлычет Кингстон мне на ухо.

~~~~~

Следующую неделю или больше — я, честно теряю счёт времени от блаженства — мы с Кингстоном живём в нашем собственном мире: гуляем по территории, делим ужины при свечах, которые готовим вместе на первом этаже, и плаваем по пруду на лодке, которой он управляет с помощью весел своими сильными, мускулистыми руками.

И занимаемся любовью на огромной кровати в нашей комнате. И на ковре перед камином. И несколько раз в горячей ванне.

Одним прекрасным утром за завтраком на веранде, где мы сидим только в халатах, он неожиданно бросает свой серебряный прибор и отталкивает стул.

— Иди сюда.

Уже не стесняясь, я спешу к нему и сажусь на колени, обнимая руками за шею.

— Ты, кажется, полностью поглощена этим местом, — говорит он.

— А как иначе? Я хочу остаться здесь, вот так, когда только мы... навсегда.

— Правда? — тембр его голоса становится ниже, и он опускает голову, целуя меня в шею и приоткрывая халат. — Мне приятно это слышать. Мы были бы предоставлены сами себе, и могли делать всё, что захотели, где пожелаем.

Откидываю голову назад, когда он берёт мою обнажённую грудь в рот, скользнув двумя пальцами по моей влажности, а затем в меня.

— Всегда такая горячая и тесная для меня, — стонет Кингстон.

Слышу, как рвётся фольга, и откидываюсь назад, наблюдая, как он разрывает упаковку с презервативом, который где-то прятал. Распахиваю его халат, облизывая губы при жадном взгляде на его тело.

— Это сделаешь ты.

Он протягивает мне презерватив, его глаза горят желанием. Я осторожно раскатываю его по его твёрдости.

— Возьми меня в себя, любовь моя. Скользни на меня, нежно и медленно. Я хочу почувствовать, как натянется каждый дюйм твоего тела, пока ты будешь смотреть на меня.

Девушки, которая заколебалась бы при этом, давно уже нет. Я жажду Кингстона на каждом уровне, но почти на самом верху списка — физическая близость.

Поэтому я с лёгкостью подчиняюсь, двигаюсь над ним и постепенно опускаюсь на его стержень, удерживая его голодный взгляд своим собственным.

— Моя прекрасная девочка, — хрипит он, сжимая мои бёдра, чтобы заставить меня двигаться медленнее, чем я хочу. Кладу руки ему на грудь, массируя, и он мычит в одобрении. — Ты такая чертовски сексуальная, Эхо. Я люблю, когда ты вот так объезжаешь мой член. Так что бери... что хочешь.

— Кингстон, — выдыхаю я, его слова возбуждают, моя потребность двигаться быстрее невыносима. — Больше, пожалуйста.

— Это то, что тебе нужно?

Он надавливает на мои бёдра, удерживая меня на себе, и вбивается в меня до тех пор, пока не достигает чувствительного местечка внутри меня так глубоко, как никогда раньше.

— Ах, тебе это нравится.

Он снова это делает, и я сжимаюсь вокруг него, новый электрический разряд проходит через моё тело.

— Подожди, — предупреждает он.

Хватаю его за плечи, цепляясь за крепкое тело, когда он врезается в меня, тяжело и глубоко, так быстро и агрессивно, что струйка пота скользит по его виску.

— Чёрт, Эхо, любовь моя.

Его стоны безумны и прерывисты. Наше рычание сливается в воздухе, и я почти теряю сознание от удовольствия, когда он пульсирует внутри меня, отправляя меня через грань, о существовании которой я даже не подозревала.

Опускаю голову ему на плечо. Наши обнажённые груди скользят и прижимаются друг к другу, биение наших сердец потеряло всякий ритм.

Спустя несколько мгновений, он целует меня в ухо и говорит последнее, что я ожидаю услышать:

— Оставайся со мной, здесь. Навсегда. Теперь это всё моё. Я хочу, чтобы ты жила здесь, и однажды вышла за меня замуж. Я хочу каждый день просыпаться и видеть твою милую улыбку.

— Ч-что? — дёргаю головой, наполовину ожидая найти в выражении его лица то, что он шутит.

— Ты меня слышала — и да, я весьма серьёзно, — он нежно обхватывает мои щёки ладонями. — Это может стать нашим домом, Эхо. Бабушка оставила его мне, чётко пояснив, кто, по её мнению, должен быть моей леди в поместье. Да я бы и сам сказал ей, если бы она не поняла.

— Знаю, что мы молоды, и я согласен на долгую помолвку, если ты захочешь, — продолжает он. Он абсолютно серьёзен. — Мне может потребоваться время, чтобы заработать благословение твоего отца, без которого я не обойдусь, но теперь ты можешь решить жить со мной.

Я спрыгиваю с его коленей, запахивая халат.

— Кингстон, мы только что начали встречаться. Думаю, эндорфины затуманивают твой здравый смысл. Мне всего лишь восемнадцать.

— Я знаю, — спокойно отвечает он, запахивая свой халат. — Позволь мне спросить тебя, ты абсолютно уверена, что любишь меня?

— Да.

— Так же уверена, что я люблю тебя?

— Да, — отвечаю я мгновенно.

Он усмехается.

— Ты была уверена в этих двух вещах до секса и выброса эндорфинов?

— Да, — вздыхаю я. — Но…

— Я не закончил. Ты можешь представить свою жизнь здесь счастливой?

Я оглядываюсь. Всё, что я вижу, это свобода — дни ленивого блаженства, в окружении красоты, с человеком, которого, знаю, буду любить вечно.

— Да, — наконец шепчу я.

— Тогда давай начнём с того, что поживём вместе, — он произносит это с вопросом в глазах и с известным вскидыванием бровей, от чего теперь веет печалью. — Что, могу я тебе напомнить, мы уже и делали месяцами. Это эквивалентно годам отношений, — подмигивает Кингстон.

Он, возможно, немного отстаёт в своих подсчётах, но, тем не менее, это действительно не имеет значения. Можем ли мы это сделать? Как насчёт моей семьи, колледжа и будущей карьеры? Как я справлюсь с языковым барьером, не говоря уже о затяжном процессе переезда за границу?

Это всё так захватывает... и в равной степени соблазняет.

— Я собираюсь одеться и погулять, — это мой ответ. — Одна.

— Как скажешь, — отвечает он с улыбкой.

Я начинаю быстро уходить, прежде чем запрыгну в его объятья и соглашусь без серьёзного размышления.

Одевшись, использую боковой выход, чтобы прогуляться и разобраться со своими мыслями.

А мысли бессмысленно рассеяны. В тот момент, когда убеждаю себя, что это сумасшествие, и я слишком молода, я размышляю о том, что в каждой сказке есть героини, которые даже моложе меня. Пока я категорично убеждена, что первая, юношеская любовь почти никогда не заканчивается хорошо, мои мысли дрейфуют к всё лучшим и вечным сказкам, в которых эта любовь имеет место быть.

Но это сказки, а не настоящая жизнь. И если реальная жизнь настолько прекрасна, почему люди читают сказки?

Говорят: «Вы промахнётесь 100 раз из 100 бросков, которые так и не сделаете23». Разве нельзя то же самое сказать о том, что ты никогда не сможешь найти свою настоящую сказку, если будешь убегать от возможностей? И разве не я всего несколько дней назад мысленно отчитывала всех скептиков, которые толкают стандарты обществу?

Решаю, что всё идёт к тому, что я готова рискнуть и доказать, что я — мечтатель, а не лицемерка, плюющаяся философией оптимизма. Хотя на самом деле так не думаю, если... — а в моём случае «когда» — дело касается напрямую меня.

Но главное даже не в желании рисковать, а в том, что всё сводится к вере — вере в него, — и он ждёт, когда я продемонстрирую ему это. Как и когда-то прежде… до того, как я облажалась.

Я останавливаюсь, чтобы сделать глубокий вдох, и, набрав столь необходимого воздуха, принимаю решение.

Что-то в этом роде.

Возвращаясь в дом, зову Кингстона. Мне нужно поговорить с ним, пока я не струсила.

Он спешит ко мне, его лицо вытянуто от беспокойства.

— С тобой всё в порядке?

— Да, — шепчу я, поднимая палец вверх, пока перевожу дыхание. — У меня к тебе предложение.

— Что бы это ни было «да».

— Ты ещё даже не услышал! — теперь я смеюсь.

— Мне и не нужно. Мой ответ «да».

«Вот она — вера», — говорю я себе, моя любовь к нему наполняет всё моё тело. Этот замечательный, умный, красивый мужчина — весь мой, и я сделаю всё, чтобы сделать себя — нас — счастливыми. Я знаю это, и доверяю ему до глубины души.

— Хорошо, тогда… пакуй свои сумки, малыш, и закажи билеты обратно в Келли-Спрингс, — говорю я.

Он даже не вздрагивает, его рот превращается в широкую, знающую улыбку.

— Считай сделано.

Кингстон вытаскивает телефон и следует в дом, но я не отстаю от него.

Ближе к концу моей одинокой прогулки мне стало ясно, что единственное, о чём мне по-настоящему нужно беспокоиться, это моя семья. Не из-за моего отца — он и так спустит всех собак ада, потому что это в его отцовской ДНК, но он, вероятно, успокоится, как только я объясню, что наша помолвка будет длинной, и я планирую ходить в школу в Шотландии. Мама будет плакать, но в конечном итоге согласится со всем, что, она знает, сделает меня счастливой.

Но одобрение Себа — то, что мне нужно больше всего, потому что оно не будет похожим на точку зрения обеспокоенного или скептически настроенного родителя. Оно будет сказано только из разумной, чистой любви и объективного желания дать мне самое лучшее. И если он каким-то образом почувствовал, что я испытываю к Кингстону, он знает, что я хотела бы для него того же самого.