Наша мирная жизнь однажды вечером была прервана неожиданным появлением на пороге квартиры матери Людмилы. На резкий, какой-то нервный звонок, к двери подошла сама Людмила. Я в это время сидела на кухне, обложившись книгами. Место за письменным столом, стоящим в комнате, облюбовала Клякса. Она ложилась под лампу и вытягивала лапы, занимая полстола. Сгонять ее мне было жалко: кошка ждала котят.

Я уединялась по вечерам на кухне, выставляла миски с кошачьей едой в коридор и плотно закрывала дверь, чтобы хвостатые не просачивались на кухню и не мешали мне.

Было слышно, что кто-то прошел вместе с Людмилой в столовую -- оттуда вскоре стали раздаваться тихий голос моей квартирной хозяйки и раздраженный резкий голос незнакомой мне женщины. Не в моих правилах прислушиваться к чужим разговорам, но, судя по напряженному голосу Людмилы, ей приходилось плохо.

-- Ты мне так и не объяснила, что заставляет тебя жить в этой квартире, пропахшей кошками.

-- Здесь больше не пахнет кошками. У меня -- чисто.

-- Почему ты скрываешься здесь?

-- Из-за кошек...

-- Их давно нужно было выгнать на улицу.

-- Они жили здесь всю свою жизнь, жестоко лишать их крова.

-- Что ты имеешь в виду?

-- Ничего, просто они имеют права на это жилье.

-- Тебе не кажется, что ты помешалась на этой квартире и своем одиночестве?

-- Что в этом плохого?

-- Только то, что ты позоришь свою семью, а кроме того, неужели ты до сих пор не хочешь выяснить свои отношения со своим мужем.

-- Ты хочешь сказать, с моим бывшим мужем...

-- А ты стала мстительной...

-- Нет, просто не хочу дважды совершать одну и ту же ошибку.

Голоса в комнате звучали все громче, я уже не могла сосредоточиться на своих книгах. Пожалуй, Людмилу пора спасать от ее рассвирепевшей гостьи. Я нацепила фартук, стащила с веревки сохнущую после стирки косынку. Кое-как повязав косынку на свою стриженную голову, я громко покашляла в кулак и вошла в соседнюю комнату.

В столовой, в кресле, вжавшись в его спинку, в напряженной позе сидела Людмила. За столом, стоящим в центре комнаты, на краешке стула примостилась моложавая женщина с модной стрижкой. Мне так и захотелось сказать ей: "Да, сядьте нормально, не бойтесь, не запачкаете вы свой красивый костюм в кошачьей шерсти. Клякса не любит спать на этом стуле".

Даже совершенно незнакомому человеку было бы понятно, что рядом сидят мать и дочь. Мать была ухоженной, с красиво наложенной косметикой и благоухала какими-то нежными духами, она прямо-таки излучала энергию и силу. Не хотелось бы мне встречаться с такой на узкой дороге, такая, не задумываясь, спихнет тебя в пропасть и даже не обернется.

Дочь, на первый взгляд, производила совершенно противоположное впечатление -- безвольная и какая-то блеклая, с тоскливым выражением на лице, словно птица с подрезанными крыльями. Но, сравнивая двух женщин, я поняла, что мне по сердцу больше пришлась мрачноватая Людмила. К ней испытываешь доверие, едва взглянув в большие, опушенные густыми ресницами, глаза.

Еще раз громко кашлянув в кулак, я заговорила басом.

-- Людмила Александровна, Клякса отказывается есть, даже не знаю, что и делать. Ой, здравствуйте, я и не заметила, что у вас гости. А Муська, кажется, наконец собралась котиться.

Я громко шмыгнула носом, для пущей убедительности вытерла нос рукавом и стащила косынку с головы. Людмилину мать передернуло.

-- Люда, кто это?

-- Это Александра, моя компаньонка. Ты же говорила, что я уже в том возрасте, когда просто неприлично оставаться одной. Вот Александра и живет отныне со мной.

-- Вообще-то, меня зовут Саня.

-- Вы, что, мужчина?

-- Нет, я женщина, но меня зовут Саня.

Я закатила глаза, подняла лицо к потолку и кончиком тапки стала рисовать на паркете замысловатые узоры, глупо при этом хихикая.

-- Людмила, как ты можешь жить в одной квартире с этой ненормальной? До чего ты докатилась, ты позоришь меня.

-- Мама, я попрошу тебя...

-- Нет, это я прошу тебя сказать, что я могу передать Юрию?

-- Мама, мне нечего ему сказать... ты же понимаешь...

-- Что я должна понимать? Я устроила тебе жизнь, а ты, как самая последняя, неблагодарная...

-- Так я не поняла, чем мне ваших котов кормить? Они там на кухне...

-- Людмила...

-- Так вот я и говорю, Людмила Александровна, что им дать? После них вчера много супа осталось, так может быть нам его себе на обед разогреть?

Людмилина мать сморщилась и с ужасом посмотрела на меня.

-- Людмила, скажи этой, чтобы она замолчала.

-- Мама, успокойся.

-- Ты еще позволяешь надо мной издеваться? Я ухожу, но ты обо мне еще вспомнишь и пожалеешь о своей глупости. Ты вместо благодарности... Я тебе этого не прощу.

Дама резко развернулась и вылетела из комнаты. В коридоре хлопнула входная дверь. Людмила направилась проводить свою мать, но, поняв, что ее уже не догнать, вернулась в комнату, села в кресло и обхватила себя руками за плечи.

-- Людмила, вы простите меня, я не знаю, что на меня нашло. Я не должна была вмешиваться. Думаю, мне лучше будет уехать, пойду соберу свои вещи.

-- Тогда я останусь совсем одна. Тебе очень трудно жить со мной?

-- Нет, просто я хотела извиниться.

-- Саня, я должна вам объяснить... Даже не знаю, с чего начать. Недавно я развелась с мужем. Развелась из-за кошек, которых ненавидела.

-- Из-за этих?

-- Да, перед своей смертью сестра моего отца позвала меня к себе в больницу и сообщила, что сделала меня своей наследницей. Мне была завещана квартира, ее библиотека и кошки. Она просила не обижать их. Мой муж предложил продать квартиру и все теткино имущество, и пожить в свое удовольствие. Моя мать его поддержала, а я почувствовала себя клятвопреступницей, когда они за моей спиной, не ставя меня в известность, стали договариваться о продаже. Короче, кошек я отстояла, в буквальном смысле, вытащила их из ветеринарной поликлиники, куда их повезли усыплять, а семью свою не сохранила. Хотя, что я говорю, семьи у меня никогда и не было. Меня выдали замуж, словно сбыли с рук. С детства меня звали не иначе, как Людочка-страхолюдочка. Сколько себя помню, моя мать всегда была мною недовольна. Сейчас я понимаю, что ей приходилось со мной трудно. Она долго не хотела иметь детей, и я появилась на свет, в общем-то случайно. Ей хотелось иметь розовое чистенькое существо, которым при случае можно похвастаться перед знакомыми, а взамен она получила болезненную, хилую, неуклюжую дочь, которую не только гостям, но и во двор было стыдно вывести.

-- А твой отец? Он тоже тебя стыдился?

-- Нет, что ты!

-- Он был у меня известным фотокорреспондентом, он очень любил снимать природу. Когда я подросла, то часто ездила с ним по стране. Вон, на стене в рамке моя тетя повесила его фотографию.

-- Где? Я не вижу.

-- Ты не туда смотришь. Вон в том углу.

-- Но там нет никакого мужчины.

-- Чудачка! Когда я говорю фотография отца, это значит, что он сам снимал. А его собственных снимков у нас почти и не было. Он очень любил снимать людей и природу. В последние годы я снимала его, иногда. Пыталась научиться, но у него был дар, а для меня фотографирование -- только увлечение. Смотри, вот она. Эта фотография сделана им самим. Он подарил ее тете много лет назад.

-- Девочка и цветок.

-- Да, он снимал на Алтае.

-- А кто на фотографии? Очень красивое лицо...

-- Перестань. Это я, мне здесь лет пятнадцать.

-- Ты так радостно улыбаешься. Ты была с ним счастлива...

-- Нам было очень хорошо вместе. Папы не стало, когда я окончила школу. Мне было очень плохо без него.

-- У тебя не было друзей?

-- Подруги у меня были, но знакомых молодых людей совсем не было. Однако моей мамочке удалось-таки меня выдать замуж по сговору.

-- Как это?

-- Очень просто, мой муж получил хорошую работу, где он мог, не особо утомляясь, получать большие деньги, машину и еще многое другое, но ему пришлось терпеть меня.

-- И ты это знала?

-- Нет, конечно, даже и не догадывалась. Я считала, что он меня любит. Моей матери без особого труда удалось убедить меня, что мой муж жить без меня не может. Она долго объясняла мне, что главное в женщине -- не красота, а пикантность.

-- Честно говоря, в этом я с ней согласна. А что было потом?

-- Мы мирно прожили с моим мужем несколько лет, пока я не убедилась, что вся наша жизнь не что иное, как большой обман. Когда я отказалась избавиться от злополучных котов, он подал на развод. Он заявил мне, что согласен жить с уродиной, но отказывается быть рядом с непрошибаемой дурой. А знаешь, какую причину он указал в своем заявлении в суде? Я не могу иметь детей, это послужило... Я оказалась ни на что не годной, как лежалый заплесневевший товар.

У Людмилы затряслись плечи.

-- Ну, не надо так, не твоя вина, что ты столкнулась с подлецом.

-- Формально -- он прав.

-- Если даже это и так, то можно решить проблему, не унижая партнера. Если ему так хотелось ребенка, могли бы усыновить.

-- Он их ненавидит.

-- Кого?

-- Детей.

-- Тем более радуйся, что избавилась от него. И, значит, после развода ты поселилась в этой квартире, а спасенные тобой коты доводили тебя, как могли.

-- Больше всех усердствовал Барон.

-- Чудище он неблагодарное! Ты ему, можно сказать, жизнь спасла, а он?

-- Саня, можно я буду звать тебя Сашей?

-- Потому что мое имя шокирует твою мать?

-- Нет, не поэтому. Просто мне кажется, что Саша тебе больше подходит. И не брей больше голову, хорошо?

-- В таком случае, мне бы хотелось называть тебя Милой. Ты не возражаешь?

-- Нет, ты, случайно, не помнишь, пакет с кошачьим кормом убран в шкаф? Мне кажется, Барон на кухне шурует.