– Нет, Джервейз! – И крепко обняла его за шею.

Они оба были испачканы кровью Везеула, но ванна и чистая одежда казались мелочами по сравнению с потребностью в тепле и объятиях любимого.

Снова подхватив жену на руки, виконт подошел к креслу-качалке. Усевшись, он посадил Диану к себе на колени и стал гладить ее по спине. В комнате постепенно темнело, и он чувствовал, как из тела Дианы уходило напряжение.

Джервейзу было двадцать пять, когда он впервые в жизни убил человека, и это случилось в бою. Его противником оказался незнакомец с безумными глазами, и он стремился зарезать англичанина, но все равно Джервейзу потом было дурно, и эта сцена еще долго его преследовала. А какое потрясение пережила Диана, он даже представить не мог. Все ее существо состояло из любви и нежности – к Джоффри, к подругам, к мужу. Он однажды видел, как она забрала пойманную сыном бабочку и выпустила обратно на свободу. А этим вечером она убила человека.

Тут Джервейз снова заговорил о том, что опасность миновала и что с Джоффри все в порядке. А еще о том, как сильно он ее любил. Наконец Диана пошевелилась, но глаза ее все еще были темными от пережитого шока.

– Я ведь его убила? – пробормотала она.

– Да. Мне жаль, что так получилось. – Джервейз с нежностью поцеловал жену в лоб. – Диана, ты очень многому научила меня – и словами, и собственным примером. Плачь, ругайся, страдай, если надо, но в конце концов прости себя. Лишить человека жизни – это трагедия, но ты спасла жизнь и мне, и самой себе. Ты не могла поступить иначе.

Диана вдруг заплакала, уткнувшись лицом в испачканную кровью рубашку мужа. Но вскоре эта вспышка скорби прошла и рыдания стихли. А потом она подняла на мужа заплаканные глаза и заявила:

– Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.

Джервейз поколебался, не уверенный, что Диана осознавала, о чем попросила. Она ведь была вся в синяках, и за последний день на ее долю выпало слишком много насилия – и не только со стороны Везеула, но и от него самого.

– Пожалуйста, люби меня, – хриплым шепотом сказала она. – Ты мне очень нужен.

Джервейз всмотрелся в ее глаза и все понял, понял не умом, а сердцем. Чтобы забыть все ужасное, им обоим нужно было соединиться в любви, закрепить их примирение самым интимным образом.

Он встал и понес жену на кровать, затем откинул покрывало и бережно уложил ее на прохладные простыни. После чего зажег свечу, чтобы они могли видеть друг друга. Удерживая ее взгляд, Джервейз сказал:

– Ничто не исцеляет так быстро, как любовь. И никто, даже самые близкие друзья, даже твой ребенок, плоть от плоти, не могут любить тебя так сильно, как я. Ты мое спасение, и в твоей любви я вижу отражение любящего Бога, в которого я никогда по-настоящему не верил.

Он разделся и предстал перед Дианой во всей своей наготе. Снимая с нее испачканную кровью одежду, он тихо говорил, но сами по себе слова были не так важны, как интонация. На белой шелковистой коже Дианы уже выступали темные пятна синяков – там, где Везеул ударил ее в ребра. Кроме этого, были и другие синяки и царапины. Джервейз нежно целовал каждую отметину, по мере того как они открывались.

Диана сначала была пассивной, и доверчиво смотрела на него и впитывала слова, которые лились на нее как исцеляющий бальзам. Они не занимались любовью почти три месяца за исключением одной радостной ночи, когда он вернулся с континента, изголодавшийся по ней. Но на этот раз в нем не было той пугающей одержимости, которую он чувствовал раньше, когда они встречались после очередной разлуки. Теперь Джервейз принял ее любовь, и его желание не содержало примеси отчаяния. Он лег рядом с ней, с восхищением любуясь ее стройным телом, затем прошептал:

– Ты прекрасна, но только сейчас я по-настоящему вижу, насколько ты прекрасна. Совершенство лица и фигуры – это далеко не все, ибо у тебя прекрасна и душа, и эта красота никогда не померкнет, она с годами только усилится.

Опустив голову, виконт поцеловал жену, и его губы были не требовательными, а нежными. Диана ответила на поцелуй – сначала нежно, потом со все нарастающей страстью. А затем стала гладить мужа по спине и плечам; ей хотелось чувствовать его тепло и силу. Джервейз ласкал ее именно так, как ей больше всего нравилось. В какой-то момент, почувствовав, что она уже на грани экстаза, Джервейз перевернулся на спину и усадил Диану на себя, а когда вошел в нее, она тихо вскрикнула, и стало ясно, что в этом их соединении было нечто очень правильное… и восхитительное. Джервейз по-прежнему пытался контролировать себя, но Диана сразу поняла, что он был так же возбужден, как и она. Чтобы продлить близость, они на высоком плато наслаждения несколько минут лежали почти без движения, и сейчас были так близки, как никогда прежде. Через некоторое время Диана начала энергично двигать бедрами: ей хотелось чувствовать мужа все глубже и глубже. И сейчас управляла она, именно она задавала темп, и для сегодняшней ночи это было идеально. Диана поражалась тому, что мужчина, который так долго не признавал собственных чувств, теперь так хорошо понимает, что нужно ей. А потом не осталось ни мыслей, ни логики – все завертелось в древнем танце любви, возносившем их все выше и выше, на ту немыслимую высоту, где весь мир вскоре рассыпался водопадом звезд.

Диана однажды уже чувствовала, как их души на мгновение соприкоснулись, но сегодня они воспарили гораздо выше; сегодня их души переплелись, как и их тела, и они оба познали такие вершины любви и страсти, каких никогда раньше не достигали.

В момент разрядки Диана наконец избавилась от ужасов лабиринта, и теперь для нее существовала только эта близость, только она была важна, и Диана совершенно точно знала, что в будущем ничто не сможет снова разлучить ее с Джервейзом.

Какое-то время они лежали без движения, крепко обнимая друг друга. Наконец Диана приподняла голову и посмотрела в лицо Джервейза, а он открыл глаза и улыбнулся. У Дианы перехватило дух от удивления: она никогда еще не видела его таким – чеканные черты его лица совершенно расслабились, а серые глаза стали прозрачными, как кварц.

– Я тебя любою, – прошептала Диана. Она понимала, что эти слова не передавали всех ее чувств, но других слов сейчас не было.

Джервейз нежно поцеловал ее и прошептал:

– Никогда не пойму, почему так, но я не собираюсь это оспаривать или задавать вопросы – это было бы все равно что оспаривать существование солнца, моря или ветра.

Снова откинувшись на подушку, он печально улыбнулся и добавил:

– Видишь ли, дорогая, желание все понять – это мой главный порок, поэтому, вопреки моим словам, мне ужасно хочется задать тебе один вопрос…

Диана засмеялась и, соскользнув на матрас, проговорила:

– Милый, спрашивай все, что захочешь. Хотя не обещаю дать разумный ответ.

И тут муж взглянул на нее очень серьезно и пробормотал:

– Ты как-то говорила, что после нашего… венчания ты меня возненавидела, а потом перестала. Ненависть я могу понять: у тебя было на нее полное право, – но я не понимаю, почему ты перестала меня ненавидеть.

Диана закрыла глаза, вспоминая то время.

– Знаешь, ответ на этот вопрос логичный, по крайней мере – для женщины. Я тебя ненавидела, пока не начала чувствовать, как во мне шевелится наш ребенок. И это было так удивительно, так чудесно, что для ненависти просто не осталось места.

Открыв глаза, Диана продолжила:

– И держать на руках сына… это было чудо. Я решила, что любой мужчина, который мог стать отцом такого милого ребенка, не может быть совсем плохим. Ты повел себя дурно, но это не делало тебя дурным человеком. – Она помолчала, глядя в пространство и подыскивая подходящие слова. – Когда я собиралась в Лондон, то ехала с мечтой найти мужчину, которого смогу полюбить. Конечно, это означало бы, что я изменила мужу, но я не воспринимала тебя как реальность, не чувствовала себя твоей женой. А потом мы встретились, и я узнала в тебе моего мужа. Я решила, что должна получше тебя узнать и что мне не стоит искать другого мужчину, пока я не буду совершенно уверена, что мое замужество ничего не значит. А когда я тебя узнала… – Она улыбнулась, глядя ему в глаза. – Полюбила.

Джервейз подтянул одеяло повыше и, накрыв плечи жены, пробормотал:

– Но почему?.. Я до сих пор не могу этого понять.

Диана ненадолго задумалась, потом сказала:

– Рядом с тобой я чувствую себя защищенной и в безопасности. И еще я знала, что если ты когда-нибудь сможешь меня полюбить, то уже никогда не разлюбишь. Знала, что ты всегда будешь со мной и что я всегда смогу на тебя положиться.

Джервейз на мгновение помрачнел, и Диана поняла, что он вспоминает остров Мулл и вчерашнюю ночь. Прижав ладонь к его щеке, она тихо проговорила:

– Способность на насилие в экстремальных обстоятельствах свойственна человеку. Ты не святой, и я тоже. Я ненавижу насилие. И сомневаюсь, что смогла бы убить Везеула даже ради спасения собственной жизни. Но я могу убить, чтобы спасти человека, которого люблю.

– За что я тебе весьма признателен, – пробурчал виконт.

Диана нахмурилась.

– Знаешь, я только что поняла одну вещь… Даже если бы я и смогла – не захотела бы отменить то, что произошло на Мулле. Ведь если бы не та ночь, у меня бы не было Джоффри и тебя. Я испытала боль и гнев, но все-таки выжила. И произошедшее на острове принесло мне любовь и такую жизнь, о какой я мечтала в детстве. – Она с нежностью улыбнулась мужу. – Я всегда знала, что если ты пропустишь меня за те стены, которыми окружил себя, то укроешь меня там навсегда.

– И ты оказалась права, – отозвался Джервейз. – Ты лучше меня знала, что происходило у меня в душе.

– И в твоем сердце, – добавила Диана.

– И снова ты права, – кивнул Джервейз. – Я сам не понимал, насколько похоть и любовь переплетены одно с другим. – Он ненадолго задумался. – Ты стала моей навязчивой идеей, и это меня пугало. Я боялся, что окажусь в твоей власти, и этот страх проявился как ревность… и собственнический инстинкт. – Он откинул назад ее волосы, открывая шею. – Диана, такая красота, как твоя, ужасно опасна. Рядом с тобой мужчина теряет способность ясно мыслить. На протяжении нескольких месяцев я убеждал себя, что моя потребность в тебе – просто физическое влечение. – Снова поцеловав жену, виконт продолжил: – Но на самом деле меня притягивала твоя теплота. Твоя бесконечная теплота – словно спасительный огонь в ночи вечной тьмы и холода. Я все равно тебя хотел и нуждался в тебе – даже в те мгновения, когда на время утолял желание. Но это не имеет ничего общего с похотью, это про любовь.