– А вы никогда не задумывались о том, где находился ваш багаж? – осведомилась Диана. – Он ведь был не в моей комнате…

Виконт молча пожал плечами и шагнул к двери, а Диана вскочила со стула.

– Джервейз, подождите! Что вы собираетесь делать?

Он бросил на нее такой суровый взгляд, что она замерла на месте.

– Я сейчас выйду, сяду в свой экипаж и вернусь в Лондон. Если мне очень повезет, я вас больше не увижу и ничего от вас не услышу.

Диана подняла руку, чтобы к нему прикоснуться, но тут же уронила ее.

– Неужели вы можете так просто уйти? Мы ведь женаты, и у нас есть сын!

Он невесело рассмеялся.

– А вы действительно необыкновенная женщина… Вы что, всерьез думали, что после всей вашей лжи я буду рад принять вас в качестве жены и представлю всем как леди Сент-Обин? – Виконт презрительно усмехнулся. – Вам бы не понравилась такая перемена статуса. Ведь тогда джентльмены, которые сейчас платят вам за услуги, будут рассчитывать на бесплатное обслуживание.

– Прекратите говорить так, словно я вавилонская блудница! – вскричала Диана. – Пусть я не говорила вам всей правды, но я никогда не лгала! Ни разу!

Возникла долгая пауза. На щеке Джервейза задергался мускул. Наконец он сказал:

– Вся ваша жизнь была ложью.

И тут Диана почувствовала, что больше не в силах сдерживать слезы, и они заструились по ее щекам. Делая последнюю отчаянную попытку напомнить Джервейзу о том, что между ними было, она сказала:

– Я вас люблю, и вы говорили, что любите меня. Неужели это ничего не значит?

– Да, это кое-что значило, – тихо ответил виконт. – Но, как видно, женщина, которую я любил, никогда не существовала.

– Джервейз, прошу вас!.. – Возглас Дианы шел от самого сердца.

Но муж уже взялся за ручку двери, потом все же оглянулся, и бросив на нее пустой взгляд, тихо проговорил:

– Как странно… Я был готов сделать шлюху своей женой, но для меня оказалось совершенно неприемлемым, что моя жена – шлюха. Прощайте, Диана.

Дверь за ним с тихим шорохом закрылась, но для Дианы он прозвучал оглушительным погребальным звоном. Какое-то время она стояла неподвижно, но точно знала: когда оцепенение пройдет, боль будет нестерпимой. Снаружи доносились звуки – стук колес… Это Джервейз уезжал от нее в последний раз.

Диана часто думала о том, как он мог отреагировать, узнав, что она его жена. Думала, он будет потрясен, даже немного рассердится, но вполне возможно, что его это позабавит, – мол, взял в любовницы собственную жену! И, конечно же, ей казалось, что он почувствует облегчение: ведь таким образом все проблемы с «сумасшедшей женой» были бы решены, – но она никак не ожидала, что ее признание разрушит все то, что возникло между ними. Но как же так получилось? Ведь они любят друг друга… Она знала, что Джервейз справедлив и всегда мыслит логично, и даже не представляла, что, узнав, кто она такая, отреагирует с яростью и презрением.

Когда стук колес затих вдали, Диана вышла из гостиной. Энни, племянница Мадлен, ждала ее с озабоченным видом. Энни, старшая дочь Изабель Вульф, влюбилась в молодого человека, который, по мнению ее матери, был недостаточно благочестивым. Диана и Мадлен предложили девушке поселиться в коттедже Хай-Тор, чтобы она могла выйти за любимого.

Энни, наверное, что-то говорила, поскольку ее губы шевелились, но Диана ничего не слышала. Она покачала головой, давая понять, что хочет побыть одна, вышла из коттеджа, затем перешла дорогу со следами копыт и колес экипажа и спустилась к ручью. На берегу села на траву, сняла туфельки и чулки, все с тем же неестественным спокойствием, опустила ноги в воду – тут когда-то едва не утонул Джоффри, когда был маленьким. В более счастливые времена они здесь играли: Джоффри, как всякий нормальный малыш его возраста, любил возиться в грязи.

Джервейз ушел, уехал… И ведь он явно не из тех, кто легко влюбляется, или легко уходит, или же отменяет какое-либо решение. Диана знала, что они противоположны по темпераменту, но не осознавала всех последствий этого. Для нее одной любви было достаточно, и она думала, что если Джервейз ее полюбил, то они уже не расстанутся. Увы, она ошибалась. Оказалось, что своими откровениями она разрушила любовь Джервейза, потому что он считал, что она его обманула и оскорбила к тому же… Да, именно так он считал.

Но где же она допустила ошибку? Диана оживила в памяти последние месяцы. Наверное – в Сент-Обине, когда они пережили свой первый кризис. Тогда интуиция говорила ей: надо сказать Джервейзу всю правду, – но не сделала этого: решила, что все уладится само собой. Да, она думала, что лучше подождать до тех пор, когда он признается ей в любви: тогда легче примет правду, – но оказалось, что все наоборот. Полюбив ее, Джервейз стал более ранимым, чем тогда в Обинвуде, и в результате решил, что она его предала. Диана тяжело вздохнула: она чувствовала его боль как свою собственную.

Уронив голову на руки, она дала волю слезам.


Возвращение в Лондон проходило в полном молчании. За исключением коротких, самых необходимых реплик при смене лошадей и остановке на ночлег, Джервейз заговорил с Боннером только один раз – когда спросил слугу, что тот нашел, когда упаковывал вещи своего господина в ту роковую ночь на острове Мулл, на что Боннер не моргнув глазом ответил:

– В вашей комнате была одна из служанок. Она довольно долго вас ждала и была возмущена тем, что вы не появились. Я взял на себя смелость выдать ей небольшую компенсацию за причиненные неудобства из средств, которые у меня были на дорожные расходы.

– А мой багаж находился там? – Джервейз придержал лошадей, проезжая по особенно изрытому отрезку дороги. На обратном пути он почти все время правил сам – это помогало отвлечься от неприятных мыслей.

Боннер утвердительно кивнул.

– Да, милорд. Кажется, его никто не трогал. Но я не проверял: считается, что шотландцы с островов – честные парни. А что, что-нибудь пропало? – Слуга спрашивал так, словно дело происходило прошлой ночью, а не девять лет назад.

– Нет, ничего не пропало. – Кроме его жены, которая, оказывается, спала не в его комнате, а в своей собственной.

Джервейз вспомнил, как занимался с ней любовью в прошедшие месяцы, и вдруг осознал: хоть Диана всегда была очень отзывчивой, в ней не чувствовалось прожженного профессионализма настоящей куртизанки, – но он был так одурманен ею, что даже не замечал этого. Может, она и в самом деле та, за кого себя выдает? Или это еще один пример ее блестящего актерского таланта?

До Обинвуда было недалеко, следовало лишь сделать небольшой крюк, а предстоящий прием в поместье давал удобный предлог туда заехать. На то, чтобы отдать необходимые распоряжения, ушло совсем немного времени. Потом Джервейз спросил экономку, где висел портрет его матери. Портрет занимал почетное место в коридоре для слуг, где его качество высоко оценили. Вероятно, сэра Джошуа Рейнольдса позабавила бы такая судьба его шедевра.

Не глядя на красивое лицо своей распутной матери, Джервейз пристально всматривался в изображение мечтательно смотревшего на нее темноволосого мальчика. В конце концов он пришел к неоспоримому выводу: этот портрет вполне мог быть портретом Джоффри. Теперь-то он понял, почему фермер-арендатор, к которому он заезжал в Обинвуде вместе с Джоффри, так пристально смотрел на мальчика. Только теперь Джервейз вспомнил, что в детстве был слишком маленьким для своего возраста. Только в двенадцать лет он начал быстро расти и догнал, а затем и перегнал своих сверстников. И еще – припадки эпилепсии… У него их было всего несколько, у Джоффри – больше. Передается ли такое по наследству? Вполне возможно.

Значит, Джоффри, этот умный, храбрый, жизнерадостный мальчик – его сын? Думая о своей жене как о ненормальной, неполноценной, Джервейз никогда не рассматривал возможность, что тот короткий насильственный акт мог привести к рождению ребенка. И все же… От того, что Джоффри его сын, Диана не переставала быть лгуньей или шлюхой, и это было еще одно осложнение в его проклятом браке.


Когда Диана вернулась в Лондон, ужасно уставшая после долгой поездки в экипаже, был поздний вечер. После сцены с Джервейзом она больше недели провела в коттедже Хай-Тор: ей было просто необходимо провести какое-то время в тишине и покое, – но теперь была рада вернуться к семье. Джоффри уже спал, а Мадлен и Эдит, лишь взглянув на изможденное лицо подруги, тут же окружили ее нежной заботой. Диана не говорила им, зачем отправляется на север, а они не спрашивали, но теперь пришло время все рассказать.

После того как Диана приняла ванну и поужинала, женщины собрались в гостиной у Мэдди. За нескончаемым количеством чашек чая с бренди Диана поведала подругам о своем прошлом – начиная с детства в Шотландии и до странного замужества под дулом пистолета. Рассказала и о том, как отец ее бросил, а также – о катастрофическом конфликте с Джервейзом.

Выслушав рассказ подруги, Мадлен с удивлением пробормотала:

– Я знала, что ты загадочная женщина, но такого даже и представить себе не могла… Можно задать вопрос?

Диана со вздохом кивнула:

– Да, конечно. Спрашивай что хочешь. Мне всегда трудно говорить о том, что меня глубоко задевает, но не говорить – еще тяжелее.

– Что случилось с твоей матерью?

Чашка, которую Диана подносила ко рту, звякнула о зубы. Она осторожно поставила ее на стол и тихо ответила:

– Она убила себя, когда мне было одиннадцать лет.

– Ох, бедная моя девочка! – воскликнула Мадлен и тут же сменила тему. – Даже не верится, что отец тебя просто бросил на постоялом дворе на следующий день после твоего замужества.

– Если бы ты знала моего отца, то поняла бы: такой поступок вполне в его характере. Он был убежден, что все женщины – это зло, особенно его собственная дочь. – Диана помолчала, вспоминая прошлое. – И он считал, что чем скорее от меня избавится, тем лучше для его бессмертной души.