Везеул покинул Аргайл-Румс, кипя от ярости, и тотчас же направился в дорогой бордель, где частенько бывал. Хотя граф желал Диану Линдсей с первой их встречи, он никак не ожидал, что сейчас его обуяет такая жгучая, неуправляемая страсть. Проклятье! Эта шлюха выставила его дураком, и когда-нибудь она за это поплатится!

В борделе он потребовал, чтобы мадам продемонстрировала ему всех имевшихся девушек, но ни одна не обладала ослепительной красотой Дианы Линдсей. В конце концов он выбрал голубоглазую девушку, решив, что при тусклом свете и такая сгодится.

Наверху, в пышно убранной спальне, освещенной свечами, он приказал девушке раздеться и лечь на кровать. Потом запер дверь, снял шейный платок и привязал им запястья девушки к столбикам кровати. Мэгги не удивилась, только сказала:

– Милорд, это будет стоить вам дороже.

Ее голос с резким выговором кокни совершенно не походил на мелодичный, с аристократическими нотками голос женщины, которой он стал одержим. Глядя на Мэгги безо всякого выражения, граф поднял трость и провел набалдашником с золотой змеиной головой по изгибам и выпуклостям ее тела. Весьма опытная по части мужчин, Мэгги стала издавать негромкие, хорошо отработанные стоны удовольствия – словно всю жизнь только и ждала, чтобы мужчина именно так занимался с ней любовью. Но Везеул хотел не этого – ему требовался страх. Выругавшись от досады, он открутил набалдашник трости, обнажая тонкое лезвие шпаги. В блестящем лезвии отразилось пламя свечи, и он с вкрадчивой угрозой произнес:

– Милая, а вот это тебе так же понравится?

Голубые глаза Мэгги широко раскрылись, когда Везеул приставил лезвие к ее груди, и теперь эти глаза наполнились ужасом. Острие шпаги было очень острым – хватило самого легкого давления, чтобы прорезать кожу и провести неглубокий разрез от соска до пупка. Девушка в ужасе завизжала, а граф занес над ней шпагу и помедлил, чтобы она в полной мере осознала опасность. Потом, сделав резкий выпад, он вонзил лезвие в матрас всего в каком-нибудь дюйме от ее горла. Увидеть страх – это все, что ему требовалось. Несколько секунд спустя француз расстегнул брюки и вонзился в Мэгги под ее непрекращавшийся визг (а в дверь молотили кулаками). С удовольствием представив, что извивавшееся под ним тело и искаженное ужасом лицо принадлежат Диане Линдсей, Везеул усмехнулся – и испытал разрядку. Потом вышел из Мэгги, медленно встал и, выдернув шпагу из матраса, вставил ее обратно в трость и прикрутил на место золотой набалдашник в виде змеи.

Когда он застегивал брюки, дверь затрещала и распахнулась. В комнату ворвался великан слуга, за которым спешила разгневанная мадам с пистолетом в руке. Мэгги в истерике рыдала, а Везеул с невозмутимым видом сказал:

– Твоя шлюха не сильно пострадала. Она не стоит усилий. – Не обращая внимания на направленный на него пистолет, граф достал из кошелька несколько золотых монет и небрежно бросил на стол. – Это ей за сотрудничество и за временную потерю работы.

Мадам прищурилась, глядя на гостя. Да, конечно, богатому дворянину позволялось многое, но даже в борделе существовали границы дозволенного. Пока слуга отвязывал от кровати рыдающую Мэгги, мадам собрала со стола золото и рукой с пистолетом махнула французу – мол, убирайся немедленно.

– И не вздумайте возвращаться, – проговорила она. – Такие, как вы, нам не нужны.

Везеул с ухмылкой пожал плечами и вышел из комнаты. Этот приятный эпизод дал выход его неудовлетворенности и помог восстановить душевное равновесие. К тому же посещение борделя стало неплохой репетицией того, что он сделает с Дианой Линдсей, когда наконец получит ее в свое распоряжение.

Глава 17

Прошла еще неделя, а от Джервейза по-прежнему не было вестей. Чтобы не сойти с ума, Диана раз за разом уверяла себя, что Везеул просто пытался ее запугать. Мадлен тоже так решила, когда услышала ее рассказ, но все же предупредила подругу, что с Везеулом следовало быть очень осторожной (разумеется, это предостережение было совершенно излишним).

К Диане стал регулярно приходить Френсис Бранделин. Она подозревала, что молодой человек раздумывал – не открыться ли ей? Что бы он ни решил, его общество ей нравилось. Он был весьма неглупым, остроумным и к тому же обладал редкой для мужчины чувствительностью. Конечно, Френсис очень сильно отличался от своего кузена, но, как ни странно, когда Диана с ним разговаривала, Джервейз становился ей еще ближе.


Та ночь была необычайно холодной для июля, а за окнами лил проливной дождь. Диана дремала, когда ее вдруг разбудил звук чьих-то шагов.

– Джоффри, это ты? – сонно пробормотала она.

– Нет, черт тебя подери, я не Джоффри! – Этот резкий гневный голос принадлежал взрослому мужчине.

Диана в испуге вздрогнула и резко приподнялась. Перед ее мысленным взором промелькнул пугающий образ Везеула, и она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы позвать на помощь. Но ее крик тут же оборвался – непрошеный гость схватил ее одной рукой за плечо, другой зажал ей рот и яростно выпалил:

– Это всего лишь я, человек, который подарил тебе этот дом! Или ты все забыла? – Возможно, он сумасшедший? Эта мысль ужасно испугала Диану, и она стала бороться еще отчаяннее. А «сумасшедший» продолжал: – Я собираюсь зажечь свечу. Когда отпущу тебя, не кричи. А если с тобой в постели кто-то есть… Предлагаю ему уйти, или, клянусь богом, я сверну ему шею, даже если он вдвое моложе меня.

Незнакомец отпустил Диану, и она, заскользив по кровати, отодвинулась как можно дальше от него. Через несколько мгновений он повернулся к ней с горящей свечой в руке. Он был высокий, худой, на вид – лет пятидесяти. С его мокрого длинного плаща на кровать капала вода, а во влажных волосах виднелась обильная седина. Диана закуталась в одеяло, а незнакомец, посмотрев на нее, в изумлении отпрянул и прорычал:

– Черт подери, кто вы такая?

Этот человек был ужасно зол, но на сумасшедшего не походил. Немного успокоившись, Диана сказала:

– Это я должна задать вам такой вопрос.

– Где Мадлен?

– Я здесь, Николас. Я больше не сплю в этой комнате, – раздался со стороны дверей спокойный голос. При тусклом свете свечи Мадлен в дверном проеме было почти не видно, но бросился в глаза ее алый туго подпоясанный халат. – Дорогая, я слышала, как ты кричала, с тобой все в порядке?

– Да, – кивнула Диана.

На несколько секунд воцарилось молчание. Затем человек, которого Мадлен назвала Николасом, шагнул к ней и проговорил:

– Это действительно ты… – В его голосе звучала странная смесь ярости и тоски.

– Если ты хочешь со мной поговорить – здесь не самое подходящее место, – сказала Мадлен.

– Если я хочу с тобой поговорить?.. – Теперь гость выглядел так, словно вот-вот начнет крушить все вокруг.

– Диана, ложись спать, тебе нечего бояться, – сказала Мадлен и вышла из комнаты.

Николас тотчас последовал за ней.

Диана уставилась на закрывшуюся дверь. «Куртизанке нельзя влюбляться в своего покровителя», – вспомнились ей слова подруги. Было совершенно ясно: этот мужчина и есть тот самый таинственный покровитель Мэдди, о котором она вскользь упоминала.

Закрыв дверь своей спальни, Мадлен взяла у Николаса свечу и зажгла масляную лампу, потом присела перед камином и подбросила в огонь угля. Тут ее бывший любовник не выдержал и взорвался:

– Черт подери, Мадлен, посмотри на меня!

Она молча подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он явно кипел от ярости. От ярости и желания. Что ж, между ними всегда так было…

– Мелтон увидел тебя на балу киприанок и написал мне, – продолжил Николас. – И сообщил, что ты ушла с мальчишкой, который годится тебе в сыновья. Как только я получил его записку, сразу же приехал в Лондон. У меня до сих пор есть ключ от этого дома. – Помолчав, он с горечью добавил: – Ключ от твоего дома – это единственное, что еще хоть как-то связывает нас с тобой.

Тут Мадлен наконец выпрямилась и тихо сказала:

– Ты испугал Диану.

Николас подошел к ней и взял за плечи.

– К черту твою Диану! Где ты была последние три года?

Мадлен попыталась высвободиться, но Николас крепко держал ее. Она вздохнула и проговорила:

– Я уехала из Лондона. И я бы не вернулась, если бы от кого-то не услышала, что ты больше не бываешь в городе.

Николас взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Все твердили, что нельзя влюбляться в шлюху, но я всегда говорил, что ты другая. Я даже в это верил.

Мадлен снова вздохнула, а он продолжал:

– Где ты была? И с кем? Или мужчин было так много, что и не припомнить?

Сердце Мэдди болезненно сжалось, и она со вздохом ответила:

– Николас, других мужчин не было.

Он посмотрел на нее с недоверием, затем отступил на шаг, расстегнул мокрый плащ и бросил на стул. Мадлен молча разглядывала его. Должно быть, последние годы были для Николаса, лорда Фарнсуорта, очень тяжелыми. Он заметно похудел, в его волосах стало больше седины, а в черной одежде он казался… каким-то изможденным. Мадлен знала, что Николас не уйдет, если не уложит ее в постель, да и ей самой ужасно этого хотелось, но, увы, их проблемы никуда не делись, а душевные раны, которые отчасти затянулись, наверняка снова откроются. А ведь она была уверена, что он навсегда ушел из ее жизни. Но теперь… Мадлен, не зная, что теперь делать, тяжело вздохнула.

Пристально глядя на нее, Николас наконец проговорил:

– Я не мог поверить, что ты могла уехать вот так, не сказав мне. Я вернулся в Лондон из Хейзелдауна, и оказалось, что тебя нет, слуги распущены, мебель закрыта чехлами, во всем доме – ни одной твоей личной вещи. Твой поверенный не захотел мне ничего говорить, хотя именно я когда-то порекомендовал его тебе. Мэдди, почему?

И тут Мадлен наконец осознала, что следовало как можно быстрее все объяснить. Взяв Николаса за руку, она подвела его к дивану и усадила, сама же села в противоположном конце дивана.