– Но у вас есть и сторонники. Каслри как военный министр делает все возможное, чтобы дать вам армию. И… – Джервейз отпил портвейна – теперь он подошел к истинной цели своего визита. – Возможно, и я смогу вам помочь. Видите ли, у меня есть некоторое влияние, хотя и не явное.

Брови Уэллесли поползли вверх. Должно быть, до него доходили слухи о том, чем занимается его гость.

– Хотите сказать, что вы мне поможете?

Джервейз утвердительно кивнул.

– Несколько министров передо мной в долгу, и теперь пришло время получать по этим долгам.

Например, был такой вопрос, как Тильзитский договор между Францией и Россией. Джервейз выяснил, какие секретные пункты он включал и как они влияли на Британию. Он передал эту информацию Каннингу, и министр иностранных дел был ему чрезвычайно признателен. Подобные случаи были и с другими министрами. Так что он мог сделать многое.

Уэллесли взглянул на него с надеждой.

– И вы сделаете это для меня? Но у вас ведь репутация человека, который сторонится политики…

– В общем и целом – да, сторонюсь, – согласился Джервейз. – Но какой смысл иметь влияние, если никогда им не пользоваться? – Он наклонил бокал и допил портвейн. – Уже несколько лет ситуация тупиковая. Британия контролирует моря, а Франция – континент. Рано или поздно в наполеоновской «Крепости Европа» появится трещина. Когда это случится, вы должны быть там, чтобы превратить трещину в разлом. Но этого не произойдет, если вы останетесь администратором в Ирландии. – Виконт встал и протянул руку хозяину дома. – Так что не слишком устраивайтесь здесь, в Дублине. Это не продлится долго.

Уэллесли тоже встал и крепко пожал гостю руку.

– Я очень надеюсь, что вы правы. – Он улыбнулся, что случалось не часто. – Знаете, Сент-Обин, мне везет с друзьями. Удастся ли вам это сделать или нет – я вам очень благодарен.

Встреча с Уэллесли стала кульминационным моментом поездки Джервейза. Остальное составляли обычные шпионские дела, то есть разговоры с моряками, контрабандистами и мошенниками всех мастей. И, как случалось всегда в таких поездках, он работал допоздна, только на этот раз ему было трудно сосредоточиваться. Он надеялся, что отъезд ослабит власть Дианы над ним, но его по-прежнему преследовал ее образ. Иногда, когда он видел грациозный жест какой-либо женщины, его сердце болезненно сжималось, хотя он точно знал, что это не Диана. Когда же он что-нибудь писал, то между ним и листом бумаги неизменно возникало лицо Дианы, освещенное чудесными синими глазами. И при этом на губах его играла ласковая улыбка – как если бы в ее жизни не было другого мужчины. Но еще хуже были воспоминания о прикосновениях к ней: по ночам он просыпался с отчетливым ощущением, что секунду назад чувствовал тепло ее обнаженного тела. Он был ею одержим – и ненавидел себя за это.

Презирая себя за слабость, Джервейз попытался ускорить свои дела в Ирландии. Он изначально знал, что Диана во время его отсутствия будет принимать других мужчин, – ведь кто-то из них мог пообещать ей все, чего бы она ни пожелала. Джервейз постоянно представлял, как она принимала ухаживания другого мужчины, встречала его улыбкой, а потом раскрывала объятия и…

При мысли, что ее телом обладал кто-то другой, Джервейз чувствовал ужасную боль в груди.

В последнюю ночь в Обинвуде он попытался установить полное господство над своей любовницей, а теперь боялся, что из-за его неудачи власть перешла в ее руки. Она говорила, что власть над мужчинами ей не нужна, но Джервейз очень в этом сомневался. Красота Дианы была могучей силой, и он не мог поверить, что ей не нравилось ею пользоваться.

Его сомнения еще больше усилились после кошмарного сна, который ему приснился в Бристоле, а приснилось, что Диана – кошка, гладкая, чувственная и изящная. И она с ним играла. А он был беспомощным созданием со сломанными крыльями и пытался спастись, но каждый раз, когда он почти освобождался, она лениво протягивала лапу, тащила его обратно, и ее когти, острые как иглы, вонзались в него, но не настолько глубоко, чтобы убить и положить конец его мучениям. Джервейз проснулся в холодном поту с гулко бьющимся сердцем; страх и отчаяние были все еще живы в памяти. Когда же он попытался вспомнить кошку, то она представала в двойственном образе, иногда как Диана, иногда как его мать. Джервейз не знал, то ли он напрасно объединял этих двух женщин, то ли его сон означал предупреждение – мол, все женщины одинаковы. Конечно, ничто не давало повода подозревать, что она хотела покорить его, подчинить своей воле, но Джервейз все же очень этого боялся.

Решение об этой поездке он принял импульсивно, чувствуя, что ему требовалось время, чтобы хорошенько все обдумать. Но он тогда не подозревал, насколько мрачными и неприятными будут его раздумья.

В Лондон Джервейз вернулся ранним вечером. «А может, больше не встречаться с Дианой, чтобы не сойти с ума?» – спрашивал он себя все последние дни. Он знал, что сумеет это сделать, хотя сама мысль о разлуке причиняла невыносимую боль.

Прибыв в Сент-Обин-Хаус, Джервейз сразу же отправил Диане записку, в которой спрашивал, будет ли ей удобно, если он к ней зайдет чуть позднее. Лакей вскоре вернулся с ответной запиской, в которой сообщалось о ее согласии. После их последней встречи прошел почти месяц, и теперь, принимая ванну и бреясь, Джервейз то и дело улыбался, даже не замечая этого.

До дома Дианы было недалеко, и виконт отправился пешком. Лондон в этот вечер был окутан одним из своих печально известных туманов, и все виделось точно во сне. Горничная Дианы сказала, что миссис Линдсей еще некоторое время пробудет с сыном, но он мог подождать в ее покоях. Теперь, когда она была так близко, Джервейза охватило нетерпение. Горничная проводила его в гостиную хозяйки и тут же ушла. Положив на стол подарок для любовницы, Джервейз принялся мерить шагами комнату. Никогда еще он не оставался в ее комнатах один. Комнаты были просторные, классических пропорций, с высокими потолками, хорошо обставленные, но без излишков мебели. Стены украшала изящная лепнина, на полу лежали толстые персидские ковры, и все цвета в интерьере прекрасно гармонировали, создавая впечатление стильной и одновременно уютной успокаивающей обстановки.

Джервейз прошел в спальню, где тотчас же увидел хрустальный кубок, наполовину наполненный жемчужинами. Он подошел и, взяв кубок в руки, полюбовался блеском бусин, затем бросил в сосуд еще одну жемчужину – и вдруг нахмурился, подумав: «А как же Диана оплачивает все свои повседневные расходы?» Конечно, жемчужины стоили немало, но ведь это не наличные деньги. А те, что он каждый месяц отправлял на ее банковский счет, оставались нетронутыми, и Джервейз даже не был уверен в том, что Диана знает о его существовании. Имелись ли у нее сбережения? Или этот дом содержали какие-то другие мужчины? Охваченный жгучим чувством ревности, Джервейз твердо решил во что бы то ни стало найти ответ на этот вопрос.

Чуть помедлив, он подошел к изящно инкрустированному письменному столу и порылся в ящиках. Но там не оказалось ни подозрительных записок, ни каких бы то ни было подсказок.

– Но как же она жила до переезда в Лондон? – в задумчивости пробормотал виконт.

Он повернулся к гардеробу, облицованному полированным атласным деревом, и распахнул дверцы. На вешалках висели элегантные платья неброских расцветок, а внизу стояли изящные туфельки из лайковой кожи. Платья же были словно молчаливые тени Дианы… Сунув руки между ними, Джервейз осторожно раздвинул их, вдыхая тонкий аромат лилии. По его запястью скользнула и упала на пол голубая шаль с серебристой нитью, тонкая, как паутинка. Он повесил ее обратно, задел рукой мягкий бархат и увидел накидку, которую ей подарил.

Сам не зная, что ищет, Джервейз обследовал глубины гардероба, словно где-то внутри скрывалась пьянящая и ускользающая сущность самой Дианы. Единственным признаком присутствия мужчины был синий халат, который она сшила для него, чтобы он хранился в ее доме. Джервейз в замешательстве уставился на халат, затем, тщательно расправив одежду, закрыл дверцы гардероба. Однако же, не удовлетворившись этим, он выдвинул верхний ящик, стоявшего рядом комода. Внутри лежало аккуратно сложенное нижнее белье – рубашки, украшенные тонкой вышивкой, и тонкие шелковые чулки. Джервейз заметил пару довольно смелых кружевных панталон – таких он никогда не видел на Диане. Его снова охватила ревность. Интересно, видел ли их какой-то другой мужчина? Подхватив пальцами тонкую ночную сорочку, он зарылся в нее лицом, и сердце его при этом гулко забилось. Внезапно содрогнувшись, он подумал: «Если Диана сейчас войдет, то, наверное, решит, что я сошел с ума». Возможно, так оно и было.

Аккуратно сложив сорочку, Джервейз положил ее на место, потом поправил все остальное – чтобы белье лежало как раньше. Едва он успел задвинуть ящик, как открылась дверь гостиной. Резко развернувшись, Джервейз посмотрел на любовницу. Темно-зеленый цвет халата подчеркивал ее нежную красоту, блестящие волосы ниспадали волнами на шею и плечи.

Внезапно в комнату прошмыгнул кот и тут же скрылся под стулом. Диана молча посмотрела на гостя. «Интересно, видела ли она, чем я занимался? – подумал виконт. – Если да, то как отнесется к вторжению в ее личную жизнь?»

Диана вдруг улыбнулась, и в тот же миг Джервейз стремительно пересек обе комнаты и обнял ее. Его ладони заскользили по ее спине, талии, бедрам… И особенно приятным казался исходивший от нее сладковатый аромат лилии. Она подняла голову, подставляя для поцелуя губы, и Джервейз впился в них. Когда же поцелуй их прервался, он, чуть отстранившись, пробормотал:

– Я ужасно соскучился…

– Вот и хорошо! – Диана радостно засмеялась, потом с лукавой улыбкой заметила: – Мне было бы неприятно думать, что одна я заметила, как долго мы не виделись.

Диана и впрямь очень обрадовалась, увидев, что при этих ее словах Джервейз тоже улыбнулся. Когда она только вошла, то в ужасе подумала, что виконт пришел лишь для того, чтобы попрощаться. Подумала, что вот сейчас он отдаст ей оставшиеся жемчужины в качестве прощального подарка. Мадлен говорила, что многие джентльмены обычно так и поступают. Но оказалось, что Джервейз решил забыть ту последнюю ночь в парке Обинвуда. Конечно, Диана знала, что вопросы, которые тогда возникли, не решены, а просто отложены, но ей не хватало смелости поднять их снова сегодня вечером. Впрочем, она никогда и не утверждала, что такая храбрая…