Если погода была сухая, они вместе катались верхом, и через две недели Джоффри, сияющий от гордости, стал ездить вместе с ними на своем пони. Эдит – ей гораздо больше нравилось в провинции, чем на лондонских улицах, – подолгу гуляла в парке, а Мадлен, принимавшая каждое мгновение жизни как подарок, была безмятежна и счастлива. Все вполне устраивало и Диану, и ей хотелось оставаться в Обинвуде как можно дольше, но, увы, дни пролетали неумолимо – один за другим.

Прошли двенадцать дней Рождества, во время которых каждый ежедневно съедал по маленькому пирожку с пряностями, что сулило удачу в наступающем году. Потом разобрали украшения, а ветки торжественно сожгли, и вот уже, слишком скоро, они складывали вещи, готовясь к отъезду.

Ночью, накануне дня, на который был назначен их отъезд, пошел снег. И это был не короткий снегопад, какие случались в начале зимы, – на сей раз снег, покрывавший всю землю, все шел и шел сплошной пеленой. Джоффри уже отправили спать, Мадлен и Эдит тактично удалились, а Джервейз с Дианой не находили себе места – обоим не хотелось, чтобы заканчивался их последний день в поместье. В конце концов Джервейз предложил выйти на прогулку.

Они неторопливо шли по огороженному саду, и на фоне белой земли кустарник живой изгороди казался абсолютно черным. Ветра не было, поэтому холод не чувствовался, и они медленно шагали в полной тишине, словно северные Адам и Ева, одни в начале времен. Джервейзу всегда нравился падающий снег, особенно ночью, когда малейший проблеск света наполнял тьму серебристым сиянием.

Диана спросила, не помешает ли им погода уехать из Обинвуда. Джервейз покачал головой.

– Вряд ли. Снежный покров на земле всего в несколько дюймов, и снегопад, кажется, слабеет. К середине ночи, возможно, и вовсе прекратится. Вероятно, будет по-прежнему холодно, так что земля должна быть твердой и ехать в карете будет удобно.

Диана подставила лицо снегу и, чувствуя, как падают снежные хлопья, восторженно рассмеялась – как ребенок. Джервейз же снова поразился ее удивительной красоте, от которой – при взгляде на нее – даже сердце щемило. Ее прекрасное личико в форме сердечка обрамлял капюшон винно-красной бархатной накидки, которую он подарил ей на Рождество. Накидка была сшита специально по его заказу и подбита роскошным мехом русского соболя, таким же теплым и изысканным, как сама Диана. На протяжении последних недель она принадлежала ему одному, и внезапно мысль о том, что, возможно, придется делить ее с кем-то в Лондоне, стала невыносимой.

Здесь, в глубине сада, они были совсем одни, и Джервейз, остановившись, повернулся к Диане и заключил ее в жаркие объятия. Раньше он думал, что со временем острота ощущений притупится, а страсть постепенно сойдет на нет, но получилось совсем наоборот. Проводя со своей любовницей дни и ночи, он желал ее еще сильнее. В ту ночь, когда они впервые занимались любовью, он хотел страстью привязать ее к себе, но потом ему пришлось отказаться от этого желания и он смирился с мыслью, что она, куртизанка, дарит свои милости тому, кому пожелает. Но теперь Джервейз больше не желал с этим мириться и собирался использовать все возможные средства, чтобы сделать ее по-настоящему своей.

Диана крепко прижималась к нему, отвечая на его поцелуй, и ей, так же как и ему, не хотелось, чтобы эта недолгая волшебная идиллия заканчивалась Ее глаза были закрыты, а на длинных темных ресницах блестели крошечные снежинки. Ночь была довольно холодной, но там, где они прикасались друг к другу, полыхал огонь.

По-прежнему обнимая Диану, Джервейз стащил правую перчатку и, опустив руку, сунул ее под накидку и под струящийся шелк платья. Он накрыл ладонью ее грудь, и сосок тотчас отвердел. Диана же, затаив дыхание, прижалась к нему еще крепче. Джервейз стал осторожно ласкать ее, чувствуя, как она трепещет в ответ, потом опустил руку ниже и провел ладонью по бедру, наконец, коснулся чувствительного местечка между ног.

…Прижимаясь спиной к дереву, она с готовностью отдавалась ему, а Джервейз слегка сходил с ума от желания – пожалуй, даже больше, чем слегка. В какой-то момент он прошептал ей на ухо:

– Диана, я хочу, чтобы вы были моей, только моей. Пообещаете?..

Ее сознание было затуманено страстью, но все же она осознала, что Джервейз использовал страсть как средство добиться от нее обещания, которое она давать не хотела. Но неужели он всерьез полагал, что мог поработить ее таким способом? Как говорила Мадлен, половое влечение – обоюдоострое оружие, и поэтому…

Не отвечая на вопрос, Диана впилась в его губы поцелуем и стала медленно опускаться на покрытую мягким снегом землю, увлекая Джервейза за собой. Целуя его, она пустила в ход все мастерство, которому от него же и научилась. Лежа на спине, она то и дело приподнимала бедра, подаваясь ему навстречу. Снег служил им белоснежной постелью, ее меховая накидка защищала от холода снизу, а длинный плащ Джервейза накрыл их сверху. Охваченный страстью, он громко стонал – они идеально подходили друг к другу.

Но вот, сделав долгий прерывистый вдох, Джервейз вышел из нее – заставил себя это сделать – и нависая над Дианой, резко проговорил:

– Обещай же, обещай!

Даже сейчас, отчаянно желая его, Диана не собиралась сдаваться.

– Люби меня, Джервейз, люби так же, как я люблю тебя, – прошептала она, проводя руками по его бедрам.

Джервейз попытался отстраниться, но Диана, с силой потянув его на себя – так что он снова в нее вошел, – настойчиво прошептала:

– Пожалуйста, люби меня.

Она энергично подалась ему навстречу, и Джервейз понял, что не сможет ей противостоять. Чудесная снежная ночь в тихом парке, где они, полностью одетые, были так близки, как только могли быть близки мужчина и женщина… Именно это обстоятельство возбудило его до крайности, и он уже не мог себя сдерживать. Они двигались все быстрее и быстрее, и зимний парк оглашался их стонами. Наконец Диана закричала, содрогнувшись всем телом, и почти в тот же миг Джервейз хрипло застонал, вонзился в нее последний раз – и тоже содрогнулся.

А потом воцарилась тишина, слышалось только их неровное дыхание и легкий шорох ветра в высокой живой изгороди.

Щека Джервейза касалась ее щеки, и их сердца бились в унисон, постепенно возвращаясь к спокойному ритму. Но оба молчали – ведь слова разрушили бы очарование этих чудесных мгновений.

Наконец, приподняв голову, Джервейз заглянул в лицо Дианы и тихо спросил:

– Зачем вам встречаться с другими мужчинами? Ради денег? Если хотите больше, вам достаточно только попросить.

При этих его словах Диана вспомнила, как он попытался использовать страсть, чтобы манипулировать ею, извращая то, что было самым честным и истинным в их отношениях! Ох как же он посмел?

Диана попыталась успокоиться, вспомнив о нежности и доброте Джервейза, но все равно воспринимала его поведение как своего рода обман. Тут он снова заговорил:

– Но если дело не в деньгах, то в чем? Я вас не удовлетворяю, Диана?

Она невольно вздохнула. Ну как обсуждать серьезные вопросы, лежа на снегу и по-прежнему прижимаясь друг к другу? К тому же Диана даже сквозь меховую накидку уже почувствовала холод, исходивший от земли. Она легонько толкнула Джервейза, и он встал, после чего помог подняться Диане. Отряхнув снег с ее накидки, он взял ее руки и, согревая их в своих теплых ладонях, тихо проговорил:

– Диана, вы должны мне пообещать.

– Знаю, – ответила она так же тихо. – Спросив, почему я хочу быть свободной, вы высказали два предположения… Так вот, оба они неверны.

– Но если дело не в деньгах и не в похоти, то что же остается? – проворчал виконт. – Разврат ради разврата, то есть для разнообразия? Или вы хотите иметь власть над мужчинами?

На сей раз его голос звучал довольно резко, и Диана вдруг отчетливо поняла: они вели скрытую борьбу, и если бы она сейчас уступила… Диана невольно вздохнула. Было совершенно очевидно: если виконт победит, она займет весьма скромное место любовницы, что было бы для него очень удобно: он мог бы сосредоточиться на важных мужских делах, время от времени вспоминая о женщине, обязанность которой – ублажать его, не более того. И пусть основой их нынешних отношений были постель и деньги – возможно, и еще какие-то причины, более глубокие, – однако Диана точно знала, что от него ей нужна любовь. Если бы виконт любил ее так, как она любила его, все остальные разделявшие их барьеры можно было бы преодолеть. А если она уступит ему сейчас, то в проигрыше останутся оба.

У них обоих были глубокие душевные раны, исцелить которые могла только любовь, и при этом главным лекарем могла стать только она, Диана, кое-что все-таки знавшая о любви, в то время как Джервейзу было трудно даже произносить слово «любовь». Их общее будущее зависело сейчас только от нее, но для того, чтобы оно состоялось, это будущее, она должна бороться, чтобы заставить Джервейза впустить ее в свое сердце.

И ей не нужен был другой мужчина, у нее даже мысли такой не возникало, с тех пор как она встретила Джервейза. Однако она не собиралась давать ему обещание, которого сейчас он так добивался: пусть подумает хорошенько, пусть заглянет в свое сердце, – возможно, тогда он сам все поймет…

Положив голову на плечо Джервейза, она вдруг вспомнила наставления Мэдди: «Куртизанка никогда не должна влюбляться в своего покровителя». Увы, это уже произошло, и обратного пути у нее не было. К тому же интуиция нашептывала ей сейчас, что она все делала правильно. Мысль, что она могла потерять Джервейза, приводила ее в ужас, однако следовало рискнуть – это был ее единственный шанс завоевать мужчину, которого полюбила. Но что же сейчас сказать?..

Собравшись с духом, Диана подняла голову и, глядя виконту прямо в лицо, проговорила:

– Нет, причина не деньги, не желание приобрести власть над мужчинами и не склонность к беспорядочным связям. – Между ними падали снежные хлопья, медленно кружившиеся от ее дыхания. – Мое самое заветное желание – быть с мужчиной, который меня по-настоящему полюбит и которого я смогу полюбить в ответ. – Немного помедлив, Диана добавила: – И я очень хотела бы выйти замуж и завести общих с мужем детей.