Софи вырвалась из его рук.

— Не смей говорить о нашей любви! — отходя от него, крикнула девушка. Она едва сдерживала рыдания. — Это самое восхитительное, что я когда-либо испытывала в своей жизни!

С каждой секундой Мик всё меньше понимал, что происходит.

— Восхитительное? По тому, как ты себя ведешь, я бы никогда так не подумал.

— А как ты хочешь, чтобы я себя вела, Мик? Как витающая в облаках влюбленная девушка, у которой страстный роман? У нас нет будущего, и мы оба знаем об этом. Я прекрасно понимала, на что шла, и никогда не пожалею о том, что было между нами. Но я также знаю, как ты относишься к браку и как ты относишься ко мне. Ты сказал, что не из тех, кто женится, сказал, что мои способности — это вторжение в личное человека. Ты говорил чистую правду, ничего не приукрашивал, и я приняла это. Но где мы теперь, Мик? У нас нет будущего. Неужели ты не видишь?

Склонив голову на бок, Мик некоторое время внимательно смотрел на неё. Раздумывал над тем, что сказать.

— Что я вижу, — начал, наконец, он, — так это то, у тебя есть преимущество перед всеми другими людьми.

— О чём это ты?

— Ты можешь понять, что люди чувствуют, иногда читаешь их мысли, знаешь их секреты, причины, по которым они совершают те или иные поступки, желания. Всё это позволяет тебе практически полностью контролировать любую ситуацию.

— Думаешь, мне это доставляет удовольствие? — побледнев, Софи неверяще уставилась на него. — Думаешь, мне нравится знать все эти вещи?

— Нравится или не нравится, не очень важно. Но, кажется, ты с радостью используешь свои знания, когда тебе это удобно.

— Это несправедливо.

— Несправедливо? — Мик шагнул вперед. — У меня сложилось впечатление, что ты, не колеблясь, говоришь правду обо мне, моих уязвимых местах, чувствах. Давай тогда поговорим и о тебе. Может быть, я и не ясновидящий, но у меня чертовски хорошие инстинкты и кое-что я понял, — он сделал глубокий вдох. — Ты привыкла многое знать о людях, и для тебя это очень безопасно. Но ты так боишься насмешек над собой, за то, какая ты есть, что не позволяешь никому приблизиться к себе. И с ужасом думаешь, что любой мужчина, заинтересовавшийся тобой, обязательно будет чувствовать то же самое, что и Чарльз.

— Ты чувствуешь то же самое.

— Да. Как и любой другой мужчина.

— Спасибо, что подтверждаешь мою правоту.

Мик покачал головой.

— Нет, правда заключается в том, что ты не даешь нам шанс привыкнуть к твоим способностям.

— В самом деле? — уперев руки в боки и сердито уставившись на него, парировала Софи. — Ты бы привык? И пока ты привыкаешь, ты хотел бы проводить со мной время? Хотел бы ухаживать за мной, влюбиться в меня, жениться на мне?

Он открыл рот, будто собираясь ответить, но в действительности он не знал, что сказать. С безжалостной честностью Мик вынужден был признаться, что мысль жениться на Софи никогда не приходила ему в голову.

— Видишь? — нарушив наступившее молчание, сказала она. — Мы оба знаем, что ты этого совсем не хочешь. Всё, что тебе нужно, это тайная связь.

В её словах было слишком много правды, и это уязвляло.

— Я говорил тебе, что не из тех, кто женится, — защищаясь, возразил он.

— Ты хочешь, — продолжила говорить Софи, словно он и не перебивал её, — быть моим любовником до тех пор, пока один из нас не устанет от нашей связи и не положит ей конец, — подняв чайник, она поставила его на газовую горелку, посмотрела Мику в глаза и добавила: — В конце концов, разве не этого ты хочешь от каждой женщины, которую встречаешь?

— Проклятье, прекрати читать мои мысли! Ненавижу, когда ты это делаешь!

Не отвечая, Софи отвернулась от него. Ещё некоторое время он смотрел ей в спину, с горечью, подобной которой он не испытывал никогда прежде в своей жизни, понимая, что её сверхъестественные способности сработали идеально. Мик развернулся и пошёл к выходу из оранжереи, чувствуя себя самым настоящим, абсолютным ублюдком.

***

Софи знала, что всё сделала правильно. Но с его уходом боль в сердце не уменьшилась, наоборот, только стала сильнее.

— Я правильно поступила, — прошептала она, но в оранжерее не было никого, кто мог бы поддержать её решение.

Отвернувшись от окна, она взяла ножницы и направилась к высокой железной стойке, которой практически не было видно под множеством листьев и цветов увивающей её бугенвиллии[95]. Побеги этого растения нужно было срочно обрезать.

С каждым безжалостно отрезанным стеблем Софи напоминала себе, что для них с Миком нет будущего.

Я вторгаюсь в его потаённые мысли, и, подобно каждому мужчине, ему это ненавистно.

Всхлип.

Я знала, что он чувствует. Знала, и всё равно решилась.

Всхлип.

Но я не хочу, чтобы у нас была простая интрижка. Не вынесу этого.

Всхлип.

А, что если я забеременела? Он не хочет жениться на мне.

Всхлип.

На самом деле он ни на ком не хочет жениться.

Всхлип.

Он ждёт идеальную женщину. Женщину, которая не существует. Которая никогда и ничего не будет от него требовать, никогда не доставит проблем, никогда не будет раздражать. Которая всегда красива, всегда в хорошем настроении и хочет угодить, всегда страстна, всегда желанна.

— Удачи в поисках, — прошептала Софи.

Всхлип.

Он не любит меня.

Вот оно. Правда. Наконец она сказала это. Софи опустила взгляд на кучу стеблей, покрытых ярко-розовыми листочками, которые она только что срезала и которые лежали теперь у её ног огромным спутанным клубком. Затем подняла голову, посмотрела на почти голую железную стойку и разразилась рыданиями.

***

На следующий день большинство тех сотрудников Скотленд-ярда, которые служили в Управлении уголовных расследований вместе с Миком, пришли к выводу, что он заболел. Любой полицейский, когда-либо работавший вместе с Данбаром над одним и тем же делом, знал, что тот никогда не позволяет никаким событиям в личной жизни влиять на его работу. Так что все полицейские решили, что неспособность Мика сосредоточиться, невнимательность в разговорах, склонность выходить из себя из-за сущих пустяков вызваны какой-то физической хворью. Никому из них и в голову бы не пришло, что у Мика могут быть проблемы с женщинами. Особенно с Софи Хэвершем.

Большинство из тех, с кем он работал в Управлении, были поражены, раздражены, пришли в ярость, когда он привел мисс Хэвершем на то смехотворное собрание. Но, к их чести они также прекрасно поняли важность письма, полученного Софи по почте.

Многие из товарищей Мика были уверены, что он слишком разумен, чтобы ввязаться во что-либо романтическое с женщиной, которая является свидетельницей в ещё незаконченном расследовании и которая к тому же совершенно не в себе. Но некоторые думали иначе.

Всё это Мик узнал около одиннадцати часов вечера от сержанта Текера после того, как рявкнул на Генри из-за десятой чашки чая, которую тот принёс ему.

— Генри, чёрт возьми, зачем ты таскаешь мне чай?

Ответив, что чай полезен для заболевших, сержант объяснил, что несдержанное поведение инспектора в течение всего дня вызвало тревогу о его здоровье среди товарищей Мика. Текер также добавил, что некоторые полицейские верят, что у Мика интрижка с мисс Хэвершем.

После тех обвинений, которые Софи бросила ему в лицо прошлой ночью, слова Текера ударили по больному.

— У меня нет романа с Софи Хэвершем! — закричал он. — Я что, один понимаю, что она — наша единственная ниточка к убийце?

Ответный взгляд Текера был серьёзным и спокойным.

— Сэр, некоторые верят, что именно она убийца и что письма тоже написала она сама.

Совершенно бредовая и невозможная мысль, но Мик не собирался спорить и переубеждать Текера. Откинувшись на стуле, он потёр воспалённые глаза кончиками пальцев.

— Почему бы нам не закончить, сэр? — предложил Генри. — Уже достаточно поздно. На этаже никого не осталось, и меня беспокоит ваша хворь.

Мик знал, что не болен. Он просто разваливался на куски.

Отодвинув стул, Данбар поднялся.

— Ты прав, Генри. На сегодня пора заканчивать.

Вместе они вышли из кабинета и спустились по лестнице. На улице Мик свистом подозвал кэб и спросил Генри, не нужно ли подбросить того до дома. Сержант покачал головой.

— Нет, сэр, я живу недалеко, пешком пройти.

Тогда Мик назвал кэбмену адрес своей квартиры на Мейден-лейн, что, казалось, страшно удивило Текера.

— Вы не живете на Милл-стрит?

— Некоторое время нет.

— Если вы вернулись в свою квартиру, то должны были сказать мне об этом, сэр, — начал строго выговаривать ему Генри. — Ваша жизнь в опасности, и, где бы вы ни жили, вы должны быть под охраной констеблей.

Мик знал, что Текер прав, но мысль провести эту ночь у себя дома пришла ему в голову только что. Он пока ещё не мог вернуться в дом на Милл-стрит. Только не после вчерашней ночи.

— Я действительно не отказался от своей квартиры. Чтобы вернуться туда, когда мы закончим дело. И когда я работаю допоздна, добираться до Мейден-лейн ближе и удобнее, чем до Мэйфэра.

— И всё же, — не отступал сержант, — вы должны были сказать мне об этом. Я позвоню на Боу-стрит, чтобы они отправили констебля к вам на квартиру. Он будет там одновременно с вами.

— Спасибо, сержант. Благодарю за заботу.

— Не хватало ещё, чтобы и вы погибли, сэр, — Текер вернулся в здание Скотленд-ярда, чтобы позвонить, а Мик отправился домой.

Когда кэб остановился перед домом на Мейден-лейн, на улице ещё торговали едой, и Мик купил себе корнуоллский пирог с говядиной и картошкой[96] и бутылку лимонада. Оказавшись в квартире, он сел за стол, но так и не приступил к своему позднему ужину. Вместо этого он смотрел на пустой стул напротив и вспоминал. Вспоминал, как они с Софи сидели здесь и пили чай с печеньем. Как отчаянно он её хотел. Как она посмотрела на него с той загадочной улыбкой, доступной только женщинам, говорящей, что всё это время она знала о его желании.