– Тогда я поищу её.

– Позвоните мне, когда кукла будет у вас. Придёте ко мне домой с ней вместе. И не бойтесь. Всё будет хорошо!

– Спасибо. До свидания.

Ужасная перспектива маячила перед Бану, и она несколько раз напомнила себе, что терять ей нечего. К тому же она на правой стороне, а Веретено – нет. Если он застанет её за воровством восковых куколок, ему не в чем будет её упрекнуть. Она спасает себя.

Бану было известно расписание всех уроков, которые проводились в школе, ещё она знала со слов Кафара, что Веретено иногда приходит днём, но когда именно и каждый ли день – этого Бану никто не поведал. Так что ей предстояло действовать на свой страх и риск. Приняв решение попробовать выкрасть куклу завтра, она проворочалась в постели без сна почти всю ночь.

Час пополудни – час, когда человек только начинает осознавать бремя наступившего дня. В это время в большинстве офисов наступает обеденный перерыв, а те, кому посчастливилось всю ночь провести за развлечениями в ресторанах и ночных клубах, только продирают глаза, чтобы начать неторопливое шествие к новым увеселениям. Именно этот час выбрала Бану для своей вылазки.

Дверь уже отперли. Дикий ветер, круживший возле школы в хороводе целлофановые пакеты и песок, буквально втолкнул Бану внутрь и захлопнул за ней дверь. Бану перевела дух и на цыпочках начала спускаться.

Школа не издавала ни звука. Только уборщица размахивала тряпкой, как боевым знаменем, вытирая пол в коридоре. Бану рассчитывала пройти мимо неё, не вступая ни в какие лишние разговоры, но женщина бдительно выпрямилась и спросила по-азербайджански:

– А ты куда?

Бану разозлилась и ответила по-русски:

– Вещь вчера оставила в раздевалке, надо забрать. – И с невозмутимым видом направилась в мужскую раздевалку. Что при этом подумала уборщица, её не волновало.

На её счастье, дверь в тайное хранилище была почему-то открыта, и Бану испугалась, что Веретено внутри, но, потянув носом воздух, не уловила и тени его запаха. Проскользнув за дверь, она очутилась в кромешной тьме. А где выключатель, она не знала – в прошлый раз свет для неё зажёг Кафар. Скоро, однако, её глаза привыкли к темноте, а большой зал, где хранились куколки, довольно неплохо освещался благодаря дверному проёму, что вёл во двор. Бану не хотелось подходить к стене: от неё веяло чем-то жутким. Не злым, нет, потому что Веретено никогда не было злым по сути. Скорее в вольтах чувствовалась некая наивная, упрямая глупость. Sancta simplicitus, как подумалось Бану. Веретено напомнило ей детей, которые насаживают на кол жучков и разрывают муравьёв на части только из чистосердечного любопытства. Вряд ли это очаровательное создание осознавало, что делает, и отдавало себе отчёт в своей невыносимой жестокости. Скорее всего, Веретеном не руководило ничего, кроме инстинктов. И это было страшно. Такому человеку невозможно объяснить что-либо, с ним нельзя договориться.

Превозмогая отвращение, Бану прохаживалась вдоль стены, кропотливо рассматривая детали внешности несчастных жертв. Наверху хранились самые старые, над которыми он, видимо, давно уже не работал. Их лиц было не разобрать, а иглы в их телах давным-давно проржавели и осыпались. Те куколки, что висели в нижнем ряду, выглядели посвежее. Среди них искала себя Бану, нашла Зейнаб, злорадно отметив, что Веретено вылепило довольно толстую фигурку, похожую на «палеолитическую Венеру». Но самой Бану не было. Она несколько раз внимательно осмотрела каждую куклу и так и не нашла себя. Она почувствовала отчаяние.

И тут потянуло сквозняком, принёсшим с собой губительный запах Веретена. От страха центр тяжести Бану сместился куда-то в пятки, но всё же она нашла в себе силы оторвать ноги от пола и побежать в соседний зал. Там, трясясь, она влезла в одну из маленьких чёрных комнаток, где к тому же кошмарно пахло, и застыла. Из своего убежища Бану слышала, как Веретено ходит по залу, мурлыча себе что-то под нос, щёлкает выключателями. Затем раздался приглушённый рёв мотора. По всей видимости, в этот раз Веретено пришло сюда с чисто хозяйственной целью.

Внезапная слабость размягчила Бану, и она схватилась рукой за стену. Та оказалась подозрительно податливой, словно была сделана не из камня или кирпича, а из тонкой древесно-волокнистой плиты. Бану надавила на неё посильнее, и плита вдруг отошла. Просунув пальцы в щель, Бану подцепила плиту и отодвинула её в сторону, а затем пролезла в образовавшееся углубление. Ощупав маленькое тёмное пространство, в котором она оказалась, Бану вдруг с удивлением обнаружила, что попала в шкаф. Она осторожно приоткрыла дверцу и увидела письменный стол в кабинете Веретена. Недолго думая она выбралась из шкафа. Ей стало интересно, что Веретено может хранить в ящиках.

В первом Бану нашла бесконечный запас жвачек, в основном фруктовых: Веретено любило сладенькое. В другом ящике хранилась тетрадь приходно-расходная, где Веретено тщательно, аккуратным почерком отличника-первоклассника, вело учёт всех своих учеников. «Оставим это налоговой инспекции», – подумала Бану, закрывая ящик с тетрадью. Третий был заперт.

И тут Бану поблагодарила всех тех, кто в детстве запирал от неё конфеты: это способствовало развитию навыков взломщика. Ей осталось только найти какую-нибудь проволочку, что было нетрудно. В кабинете хранилось множество забытых учениками вещей. Выудив из этой кучи хлама чью-то шпильку, Бану просунула её в замочную скважину, покрутила, приподняла и с удовлетворением услышала щелчок отпирающегося замка. Бедное наивное Веретено!

Она выдвинула ящик и отшатнулась, как будто из его глубины на неё поднялась змея. Там лежала кукла. Бану трясущимися, как у алкоголика, руками взяла её и начала рассматривать.

У вольта не было лица, зато на его волосы Веретено не пожалело длинных шёлковых нитей коричневого цвета. Талия у куколки была неправдоподобно тонкой, а грудь и бёдра на её фоне выглядели настолько пышными, что Бану усомнилась бы в том, что куколка изображает её саму, если бы не юбка. Талантливо сделанная из кусочка малиновой лайкры, она казалась миниатюрной копией той юбки, в которой Бану часто ходила на занятия, – такой больше не было ни у кого.

Значит, вот какой видит её Веретено. Бану не знала, что и думать. Намёк на первичные половые признаки у фигурки тоже имелся, но иглы Веретено втыкало только в сердце и в голову. Самих иголок Бану так и не нашла.

Звук лёгких шагов по залу заставил её в панике броситься обратно в шкаф. Она едва успела прикрыть за собой дверцы и задвинуть на место перегородку, когда Веретено вошло в кабинет. Бану оставалось только гадать, услышал ли он шум, который она произвела, но ей было уже всё равно: она завладела куколкой!

Когда она пробиралась по коридору, неугомонное Веретено выскочило ей навстречу и очень удивилось.

– Баку! Ты что здесь делаешь?

– Меня здесь нет! – крикнула Бану в неожиданно нахлынувшей эйфории. – Я ваша галлюцинация! – Она выбежала на улицу и, только отойдя на два квартала, вдруг поняла, что это была их последняя встреча, её последний визит в школу, а она даже толком не попрощалась. Эта мысль крепко держала Бану за горло всю дорогу и отпустила только тогда, когда она, придя домой, повалилась на кровать и заплакала.

Успокоившись, Бану сразу же позвонила Фатьме. Та очень обрадовалась, узнав, что Бану всё же удалось захватить куклу, и велела немедленно явиться к ней домой, продиктовав адрес: улица Муртуза Мухтарова, дом № 51.

Дом, в котором жила Фатьма, располагался в районе трущоб, карабкавшихся вверх по холму, – самострои на скальных фундаментах, некоторым по сотне лет, рабочие хибарки, маленькие, но драгоценные особняки, случайно затесавшиеся среди хижин-мазанок. Из некоторых дворов, покрытых наростами аварийных лестниц и тенистых из-за пышно разросшихся деревьев хурмы, на Бану смотрели любопытные жители. Возле одной из ведущих во дворы низеньких дверей, выкрашенной яркой жёлтой краской, сидели на грубо сколоченной скамейке две старушки, укутанные в платки, несмотря на жару. Они проводили Бану возмущёнными взглядами, и, насколько Бану смогла понять их негодующее шамканье, ругали её на все лады:

– На эту посмотри, маленькая девочка, накрасилась, как гулящая женщина! Куда её отец, мать смотрят!

Напротив ворот, скрывавших переулок, который вёл к дому Фатьмы, стояла небольшая квартальная мечеть, а справа от дома возвышались два купола бани, похожие на женскую грудь. По описанию Бану без труда нашла это место. У растрескавшихся деревянных ворот сидел на корточках маленький чумазый ребёнок и угрюмо смотрел на неё. Бану с неприязнью обошла его стороной и вошла в длинный переулок, стиснутый глухими стенами из выветрившегося камня. Переулок заканчивался высокой аркой, больше половины которой утопили в пристроенном здании. Арка вела в дворик, похожий на застеклённую коробочку, облепленную лестницами.

В дворике Бану увидела толстую смуглую женщину в засаленном цветастом платье, а рядом с ней Фатьму. Они сидели на старых стульях, тех, что избежали праздничного костра на Новруз, и грызли семечки. Бану подошла к ним и поздоровалась. Фатьма пригласила её подняться в дом.

Квартира у Фатьмы дышала. В ней стояла та своеобразная атмосфера, которая сохраняется в старинных домах, если хозяева не берут на себя труд сделать ремонт. Высокие потолки, украшенные скромной лепкой, пожелтели, половицы издавали скрип при каждом шаге, на краске проступили пятна, в которых каждый из жильцов привык видеть что-то своё. Обои были подраны как будто кошкой, но, как Бану ни вертела головой, кошку она так и не увидела. Возможно, та спала где-нибудь в укромном углу. Разномастная мебель выглядела убого в этом интерьере, но в целом здесь было довольно уютно. Обеденный стол Фатьма покрыла кружевной скатертью. За этот стол они и сели. Бану украдкой разглядывала колдунью. Сегодня её чёрные волосы были распущены и свисали до самого пояса. На груди, наглухо прикрытой замысловатого покроя серым платьем, покоился кулон в виде странного чудовища отталкивающего вида, напомнившего Бану глубоководного удильщика.