Софи сразу пошла в свою комнату, чувствуя себя униженной и оскорбленной. Он подумал, что я ему навязываюсь! Но ведь она сама позволила ему поцеловать себя и целовала его в ответ. И вновь на нее нахлынули прежние страхи и сомнения. В конце концов, она не ошиблась. Инстинкт подсказывал ей, что этого человека следует опасаться. И теперь она уже начала догадываться, почему.

Том говорил об опасности так, будто это была его возлюбленная, а Софи и так понесла слишком много утрат, чтобы связаться с человеком, судя по всему, сделавшим себе состояние на человеческих несчастьях.

Рано утром Софи сообщила миссис Миллард, что скоро съезжает. Всю ночь она лежала и думала о том, как хорошо было им с Антуаном в этой тихой гавани, но теперь ее ждали грозные бури самостоятельной жизни. Любой ценой ей хотелось уехать отсюда прежде, чем Тому вздумается вернуться.

– Я и рада и грущу по поводу вашего отъезда, – напрямую сказала ей миссис Миллард. – Вы мне почти подругой стали, да и по дому помогали, но хорошо бы это все равно не кончилось. Бог одарил вас такой красотой, к тому же у вас столь милый акцент, что вы даже соловья зачаруете. Так что мне только не хватало здесь семейной междоусобицы по поводу того, кто из них более достоин, чтобы предложить вам руку и сердце.

Софи, уже не раз дававшая отпор грубым домогательствам этих мужланов, подумала про себя, как это здорово, что теперь она от них окончательно избавится.

– Мое пребывание здесь оказалось более продолжительным, чем я предполагала поначалу. Я должна вам гораздо больше чем то, что заплатил вам мистер Фоксхилл.

– Он хотел вчера доплатить, но я сказала, что мадемуазель рассчиталась со мною сполна работой по хозяйству. Поедете в Лондон?

Софи меньше всего хотелось посвящать кого бы то ни было в свои планы.

– Нет, я забираю Антуана в Брайтон. Я обязательно напишу вам, лишь только найду там себе жилище.

– Никаких писем! – решительно замотала головой миссис Миллард. – Как только мои парни узнают ваше местонахождение, они сразу же ринутся за вами вслед. А до Брайтона всего-то ничего. Так что не стоит рисковать. Лишь я, да мистер Миллард будем знать, куда вы отправились.

Итак, день отъезда Софи был окончательно назначен.

Глава 4

Было славное утро середины июня, а в ослепительно голубом небе нельзя было отыскать ни единого облачка, когда Софи и Антуан покинули ферму, сидя рядом с мистером Миллардом на высоченном сиденье его коляски. Сыновья фермера в тот день были в отлучке, а Джози послали на рынок в соседнюю деревню, и никто из них даже и не подозревал об отъезде французских постояльцев. Узнав, что они навсегда покидают ферму, Антуан горько заплакал, однако быстро вытер слезы, когда миссис Миллард подарила ему сшитую для его деревянного солдатика треуголку. Живые изгороди были усыпаны дикими розами, а там, где растущие по обочинам дороги деревья смыкали свои кроны, возникал прохладный зеленый тоннель. Лютики, клевер и маргаритки покрывали золотисто-пурпурной дымкой бескрайние просторы сельского пейзажа. На зеленых холмах мирно паслись овцы. И хотя это была очаровательная поездка, спокойной ее назвать было трудно. В повозке мистер Миллард перевозил свиней, которых намеревался продавать на ярмарке. Впервые ему пришлось делать крюк, и поэтому он высадил пассажиров на ближайшем от Брайтона перекрестке; объяснив, в каком направлении следует идти, фермер сказал на прощанье Софи:

– Отсюда до курорта не больше мили; Держитесь южного направления. Желаю вам всего хорошего.

Некоторое время они шли по пыльной дороге, и Антуан, чтобы не отставать, держался за юбку Софи. На Софи было легкое платье в желто-белую полоску, взятый на случай дождя плащ она перекинула через левую руку. Все их остальные пожитки лежали в старинном рундучке, который подарила Софи на прощанье миссис Миллард.

Разомлев от жары, Антуан вскоре замедлил шаг, завязав оживленную беседу со своим любимым солдатиком в новой треуголке. Французский язык мальчика теперь уже перемежался с отдельными английскими словами, произносимыми Антуаном с сассекским акцентом. Услышав это, Софи невольно улыбнулась. Наконец, когда они поднялись на вершину очередного холма, перед ними открылся потрясающий вид на Брайтон. Защищенный от ветров зеленеющими склонами Даунса, пестреющий разноцветьем крыш, город был обращен фасадом к набережной и пляжу, покрытому жемчужными песками. Море нисколько не походило на то, каким они его видели в ночь, когда пересекали Ла-Манш. Сегодня оно было гладким, как шелк, и искрилось на солнце. Софи знала, что здесь начнет свою новую, не зависимую ни от кого жизнь! Работая не покладая рук, она восстановит былую славу семейства Делькур и станет не менее известным кондитером, чем ее отец когда-то во Франции.

Лишь только Софи и Антуан вошли в курортный городок, ей сразу же бросилось в глаза его приморское очарование. Большая часть здешних зданий была выстроена совсем недавно, но они совсем не выделялись среди древних домов из местного камня, облепивших узкие улочки города. Таверн здесь было в избытке, а многочисленные закусочные предлагали отличные блюда, из кофеен доносился дурманящий аромат жареных кофейных зерен. Количество здешних библиотек удивило Софи, и она постаралась заглянуть в некоторые из них. Хотя в большинстве своем обитатели курорта выбирали здесь книги, из окон читален долетали возгласы игроков в карты и кости, доказывающие, что многие из библиотек предлагали развлечения и другого рода.

Особенно бросались в глаза яркие витрины книжных лавок, украшенные довольно живыми и язвительными политическими и чисто развлекательными карикатурами.

– Смотри, Софи, – сказал Антуан, показывая на одну из карикатур, – какой большой живот у того смешного человечка.

То была довольно злая карикатура на принца Уэльского, которого изобразили плетущим нити заговора в Палате общин совместно с оппозиционной партией, в то время как сквозь приоткрытый занавес за их спинами было видно, что принадлежавший к партии Вигов премьер-министр вместе с лидерами этой партии целует королевскую мантию. Из этой карикатуры Софи сразу же стало ясно, какие серьезные противоречия имелись в этой стране между находившимся на троне королем и его сыном.

Было немало и других карикатур, смысл которых для иностранца был неуловим, а также сцены из личной жизни вельможных особ, изображавшие, например, принца и миссис Фицхерберт, вдовую католичку, на которой наследник тайно женился. Во всяком случае, слухи об этом ходили уже достаточно давно даже за границей. Софи вспомнила, что впервые услышала об этой скандальной истории в Париже, но родители ее терпеть не могли сплетен, и личная жизнь других людей у них в доме, как правило, не обсуждалась. Все карикатуры безжалостно изображали миссис Фицхерберт как бочкообразную толстуху с огромным крючковатым носом, а принца растрепанным, будто только что с сеновала, с нечесаной головой и гигантскими ляжками. На одной из карикатур она качала колыбель, а принц с любовью взирал на лежащего в этой колыбели младенца. Разглядывая все эти многочисленные рисунки, Софи вспомнила, что ей как-то рассказывали о том, что миссис Фицхерберт одно время гостила у графа и графини в шато де Жюно, скрываясь от чрезвычайно пылких домогательств принца. Как наследнику Английского трона принцу запрещалось жениться на особе католического вероисповедания, кроме того, он вообще не имел права вступать в брак без соответствующего разрешения короля, так что никакого будущего у этой пары не было. Судя по всему, все эти карикатуры были всего лишь злобной спекуляцией.

Рассмотрев все, что было в лавке, Софи твердо решила более в подобные заведения не заходить, однако теребивший ее за руку Антуан, тащил ее буквально во все подряд, лепеча, что он еще хочет посмотреть на смешных дядей и тетей. По оживленным улицам курсировали сверкающие экипажи и «воздушные» фаэтоны, на козлах которых сидели лихачи-молодчики, обгонявшие телеги с дровами и купеческие повозки. Тут и там в толпе мелькали солдаты в алых камзолах. Стоявшие лагерем на холмах Даунса, они служили мрачным напоминанием того, что Британия находилась в состоянии войны с Францией.

Последний раз Софи видела такое обилие праздной, одетой по последней моде публики лишь в дореволюционном Париже. То и дело до нее долетали обрывки французской речи, но никого из своих знакомых она здесь пока не встретила. Наконец они с Антуаном вышли на широкую зеленую лужайку, тянувшуюся к северу от залива, и когда она спросила у какого-то катившего тележку мужчины, как называется это место, он ответил: «Стайни». С востока и с запада лужайку обрамляли великолепные, как дворцы, здания, с еще одной угнездившейся среди них библиотекой и огромной, таверной под вывеской «Касл Инн». Но во всем этом доминировало очаровательное здание, крытое белоснежной глазированной черепицей, искрившейся на солнце. Перед украшенным куполом фасадом, вздымалась колоннада в ионическом стиле, а на антаблементе[2] возвышалось восемь статуй. Здание это сразу же напомнило Софи французские шато, а потому она решила, что это дворец какого-то вельможи. Нет, сомнения быть не могло, так вот он какой Морской Павильон, прибрежная резиденция Георга, принца Уэльского. Именно здесь она станет просить себе работу.

Тщательно подстриженные лужайки и клумбы с цветами придавали этому месту очаровательный вид. И хотя с этой стороны не было парадного входа во дворец, великолепный фронтон выходил прямо на лежавший к востоку от здания Стайни.

Высоченные окна, даже издали отразили идущих вдоль невысокой ограды Софи и Антуана. Морской Павильон сверху походил на огромную букву Е. К нему вел полукруглый проезд с литыми орнаментальными воротами. Софи заметила сделанный в торце здания неброский вход для слуг.

Чтобы успокоить Антуана, вконец уставшего и проголодавшегося, Софи взяла его на руки. С некоторой робостью она дернула за веревочку дверного звонка. Дверь открыл лакей в бумазейном жилете, оценивающе посмотрев на Софи, он спросил: