* * *

Я жду, пока они уедут, после чего направляюсь в контору Масселина. При этом я нахожусь в таком чудесном расположении духа, что даже в общении с отцом веду себя достаточно прилично. Меня немного достает его удивление таким моим поведением, поэтому я делаю еще шаг навстречу и рассказываю ему про робота, которого мастерю для Дасти. Он будет ростом с самого Дасти, может, даже еще выше. И он будет разговаривать. Это будет самый лучший робот во всем мире, черт возьми!

Надо отдать отцу должное. Он тоже достаточно вежлив и задает вопросы по сути дела. О Монике Чапмен мы не говорим. И об электронных письмах тоже. На какую-то минуту я даже думаю примерно так. Может быть, на этом все и закончится. И дальше распространяться не будет, оставаясь именно на таком довольно безопасном расстоянии. Может, так и будет длиться вечно?


Через два часа, когда я снова забираюсь в машину, в салоне все еще витает ее аромат. Запах солнечного света.

Либби

После обеда мы с папой и Джорджем смотрим телевизор. Папа ест виноград, отрывая от кисти одну виноградину за другой. При этом он запрокидывает голову назад, высоко подбрасывая виноградины и ловя их ртом. Джордж в это же время пытается прихлопнуть их передними лапами. Я тоже закидываю голову назад и ловлю виноградину, после чего долго мусолю ее во рту, как самое вкусное для меня лакомство, потом прокусываю кожицу, и ягода взрывается у меня во рту, доставляя немыслимое удовольствие.

Я сегодня была в ударе. Зажгла спортзал. Меня надо было видеть! Я пытаюсь наверстать упущенное и пользуюсь каждым моментом, чтобы вернуть время, потерянное оттого, что я не могла даже подняться с постели. Танец живет во мне! Вот подождите, посмотрите еще на меня, когда я буду пробовать выступать вместе с «Девчатами». Я всех поражу. Буду танцевать всем сердцем, и они это сами увидят.

– Как там этот парень, Масселин? Все в порядке? Он оставил тебя в покое?

– Он меня не трогает. – Или, во всяком случае, в известном смысле не трогает.

– Либбс, ты же знаешь: со мной можно разговаривать на любые темы.

И я чувствую, как начинаю краснеть. А вдруг папа умеет читать мои мысли? Вдруг он видит, как я, вот прямо сейчас, лакомясь виноградом, одновременно пытаюсь мысленно раздеть Джека Масселина?

– Я помню, пап.

Впервые в жизни мне не хочется с ним разговаривать. Только не о Джеке и не о письмах. Если я начну этот разговор, он станет волноваться за меня, а он из-за меня уже и так волнуется вон сколько времени.

– Мне первого октября нужно будет прогулять школу. – После смерти мамы папа заставил меня пообещать ему, что он всегда будет знать, где я нахожусь. Ну, хотя бы на это я еще могла согласиться. – Одному моему знакомому нужно поехать в Индианский университет, чтобы обследоваться.

– Что это за знакомый?

– Ну, один парень из нашей школы. – Я не говорю, что это Джек. Мне кажется, достаточно уже того, что я признаюсь отцу в том, что собралась прогулять занятия. – Ему уже приходится туго, и я хочу его таким образом поддержать.

– А контрольных в этот день у вас не предвидится? Ничего серьезного ты не пропустишь?

– Нет, об этом мне ничего не известно.

– А это будет… ну…

– Свидание? Нет.

Нет, не думаю. Да нет же. Но я все же задумываюсь: а не может ли это путешествие действительно превратиться в самое настоящее свидание?

– Нет, – повторяю я. – Я сама предложила туда поехать.

Мне так и хочется выпалить что-то вроде: я тоже думаю пройти обследование. Я помню, что мы говорили с тобой об этом после смерти мамы, а теперь я стала постарше, и, наверное, мне нужно будет это сделать. Может быть, после этого мое волнение уляжется. Я бросаю в рот очередную виноградину, но промахиваюсь. А может, наоборот, волнение усилится, все зависит от результатов обследования. Я убираю ягоду с сорочки и хмурюсь:

– Как ты думаешь, мы можем поехать за покупками?

Он приподнимает бровь:

– Готовишься к своему не-свиданию?

– Да тебе вообще, наверное, не надо ехать. Просто дай мне денег. Или я сама заработаю.

– Никаких подработок. Во всяком случае, не сейчас. Потом как-нибудь.

– Значит, деньги у меня будут?

– Ты обратила внимание, что за время одной беседы попросила разрешения прогулять школу и дать тебе денег? Ты понимаешь, что я – самый лучший папа в мире?

– Да.

Он запрокидывает голову, и я кидаю ему ягоду. Потом бросаю одну Джорджу, и он, смахнув ее лапой, начинает гонять виноградину по комнате. Наконец, я подкидываю ягоду себе и на этот раз ловко ловлю ее ртом, как настоящий профессионал своего дела.


У себя в комнате я хватаю телефон и устраиваюсь на кровати, упираясь в переднюю спинку. Я звоню Бейли, потому что именно так поступают настоящие, а не воображаемые друзья. Когда она снимает трубку, я говорю:

– Что ты думаешь о Джеке Масселине?

– Как о человеке или как о парне?

– И то и другое.

– В общем, я думаю, он хороший человек, только ему иногда не хватает своего мнения. А как парень – достаточно умный и прикольный и понимает это, и при том не такой урод, как большинство. А что такое?

– Ну, мне просто интересно.

– Я не буду говорить тебе, что чувствовать, Либбс, но они с Кэролайн пара, которая создана на века. То есть даже когда они не вместе, они все равно вместе, и если бы речь шла обо мне, я бы к нему и близко не подходила. Ты рискуешь остаться с разбитым сердцем.

– Я не говорю, что он мне интересен.

Разве нет?

Я перевожу разговор на Терри Коллинс и «Девчат», а Бейли рассказывает мне про парня из Нью-Касла, который ей нравится. Мы еще некоторое время разговариваем, потом я захожу в Инстаграм, в аккаунт Айрис, и там мне нравятся все ее последние выкладки. Я выбираю наугад одно фото и комментирую его и уже почти решаю на этом все закончить, но потом все же звоню ей самой. Попадаю прямиком на голосовую почту и отсылаю ей самые искренние извинения. Она тут же перезванивает, и хотя мне этого не очень хочется, я все же отвечаю ей, потому что я – не одинокий остров.

Джек

Дома Мама-с-Собранными-Волосами работает у себя в кабинете. Компьютер жужжит, книги по юридической тематике лежат раскрытые тут и там.

– Старший сын явился с рапортом. – Она смотрит на меня по-матерински. – Удалось ли тебе на этот раз прожить день и ни с кем не подраться и не повидаться с директором?

– Да, именно так. – Я победно поднимаю вверх руки, как будто только что разорвал финишную ленту.

– Молодец. Будем надеяться, что такие дни будут повторяться. – Она поднимает руку со скрещенными пальцами, а другую держит на раскрытой книге, чтобы не потерять место, над которым сейчас работает. – Между прочим, тебе пришла посылка, я ее на кухне оставила. Что ты заказывал?

– Это надо для школы. – Я надеюсь, что мои слова она воспримет как еще одно доказательство тому, что я усвоил урок и теперь перед ней стоит новый Джек.

У нее звонит телефон, и она качает головой:

– Иди и закажи пиццу на ужин или придумай еще что-нибудь в этом роде, а то, кажется, твой отец ничего сам не сообразит.

– Мне кажется, его и дома-то еще нет.

Лицо у нее вытягивается. Она не успевает ничего сказать, а поскольку мама усердно трудится, пока папа ведет себя как мерзавец, и не заслуживает такого отношения, я скачу вокруг стола и целую ее в щеку.

– Мам, для тебя я сделаю все, что угодно. У меня много чего припасено. А вот еще кое-что, чтобы тебе легче работалось над очередным делом. – И я обнимаю ее. Это не очень много, но она все равно смеется и даже шутливо отталкивает меня.


Открываю посылку у себя в комнате. Две книги Оливера Сакса, книга-учебник о визуальном восприятии под названием «Лицо и разум» и биография художника Чака Клоуза, который тоже страдал прозопагнозией и стал известным из-за того, что рисовал разные лица, и довольно круто. Он сидит в инвалидном кресле с испачканными красками руками и при этом не различает лица, но создает такие вот действительно отличные картины. И вот как ему это удается:


Он фотографирует какое-либо лицо.

Размечает его, как географическую карту, нанося на лицо своеобразную сетку.

Потом как бы выстраивает лицо на холсте по кусочкам, используя для этого масло, акриловые краски, тушь, уголь или цветные карандаши.


Если ему верить, лицо очень важно.

Именно лицо.

Потому что лицо – это дорожная карта вашей жизни.

Либби

Я отправляю Джейви текстовое сообщение. Наш разговор, как всегда, начинается с Аттикуса Финча.


Я: Давай представим, что Аттикус Финч – твой отец.

Джейви: А я кто – Скаут или Джем?

Я: Как хочешь. Или Джейви. Джейви Финч.

Джейви: Из Филипино Финчей. Продолжай.

Я: Давай представим, что в твоей семье есть заболевание, и когда ты была маленькой, Аттикус решил, что тебе не надо обследоваться.

Джейви: Аттикус обычно прав. А эта болезнь излечима?

Я: Не совсем.

Джейви: А теперь я задаю вопросы Аттикусу, потому что выросла и стала почти женщиной?

Я: Возможно.

Джейви: Сколько мне сейчас лет?

Я: Нашего возраста.

Джейви: Полагаю, что у старика Аттикуса есть на то свои причины. В конце концов, это же Аттикус Финч.