Послышался голос одного из рыцарей. Говорил он на незнакомом Джулии языке.

– Это та рыжая чертовка, которая ранила тебя, командир. Как ты ей отплатишь? Если хочешь ее снасильничать, то будь добр, дай и нам тоже, прежде чем повесишь ее на ближайшем суку!

Эти слова вызвали одобрительный смех, но Черный Рыцарь промолчал. Они встретились глазами, и Джулии потребовалось неимоверное усилие, чтобы не отвести взгляда от черных глаз, самых темных, какие она когда-либо видела, холодно, оценивающе глядевших на нее.

Неожиданно леди Фредесвайд подбежала к Джулии и, схватив ее за плечо, стала перед ней, загородив собою от норманнского меча, – эта бессловесная, робкая женщина защищала свое дитя.

– Не бойтесь, мама, – ласково проговорила Джулия, пораженная внезапной отвагой матери, – наш родственник, добрый король Гарольд, не замедлит прийти к нам на помощь.

При этих словах жестко сжатые губы Черного Рыцаря сложились в легкую улыбку, и он перевел слова Джулии для своих товарищей. Те снова расхохотались, а Джулия помрачнела еще больше, глядя в черные глаза на грязном лице, столь бесстыдно оценивавшие ее.

Его неторопливый взгляд скользнул по ее бледному лицу без оспин и веснушек, отметил ясную голубизну глаз, стройность фигуры и задержался на волосах, падавших волной до самых колен. То, что она сказала, заставило его передумать: если она, в самом деле, приходится родней Гарольду Годуинсону, то, возможно, представляет собой некую ценность для Вильгельма – за нее можно потребовать выкуп или еще как-то ее использовать, но это решать самому герцогу. Норманн обратил свое внимание на мать, инстинктивно угадав слабое звено.

– Parlez-vous franais? (Вы говорите по-французски?) – Встретив непонимающий взгляд, он понял, что у него имеется преимущество – он может разговаривать по-французски, и пленники ничего не поймут. – Ваша дочь замужем? – громко спросил он по-английски.

Леди Фредесвайд вздрогнула, обхватила дочь за талию и шепотом ответила:

– Нет, она не замужем, она девственница.

Его глаза сощурились в раздумье. Это хорошо: коли, нет мужа, то никто и не выстрелит из-за угла, а аристократка-девственница – хороший товар на матримониальном рынке, на котором Вильгельм торгует без стеснения. Даже своих собственных дочерей, сестер и кузин он использовал для подкрепления своих амбиций. Рыцарь скомандовал по-французски, и его оруженосец, молодой человек со светлой шевелюрой, выскочил вперед. Командир сказал что-то еще, и тот схватил Джулию и заломил ей руки за спину. Потом связал кисти Джулии длинным кожаным шнурком, пустил его петлей через шею наподобие ошейника, а получившийся поводок вручил Черному Рыцарю.

Тот довольно улыбнулся и потянул шнурок, так что Джулии пришлось подойти к нему. Связанные за спиной руки натянули платье на груди, что не осталось не замеченным рыцарями, которые стали отпускать шуточки и предположения насчет того, как дальше поступит их командир.

У него, однако, были свои резоны. Он резко дернул шнурок, Джулия, вскрикнув, потеряла равновесие и упала перед ним на колени. Норманн замахнулся мечом.

– Не надо, милорд! – закричал Ульрик. Он хотел броситься на помощь Джулии, но ему преградили путь несколько норманнов. Ульрик с окровавленной шеей сел на пол. – Прошу вас, будьте милосердны. Она всего лишь глупая девчонка. Не убивайте ее!

– Пожалуйста, милорд! – взмолилась леди Фредесвайд. – Если хотите, насладитесь ею, но только не убивайте!

Джулия изо всех сил старалась держать себя в руках. С опущенной головой она стояла на коленях, в которые больно впились узловатые стебли тростника, покрывавшие холодный каменный пол.

– Что скажешь, лучница? – мягко спросил норманн, опустившись на колено перед Джулией. Он снял с руки перчатку и, крепко взяв ее за подбородок, приподнял лицо.

Он ожидал увидеть глаза, полные слез, но лицо выражало лишь горделивость и гневный вызов. Красота ее глаз, горящих несгибаемым мужеством, поразила его. Мягкость теплой кожи под загрубевшими пальцами пробудила глубоко в душе чувства, которые он сердито отбрасывал от себя. Никому и ни за что он не признался бы, как устал и измучен кровавой оргией, в которой участвовал вчера. Крики и стоны умирающих людей, ржание лошадей, удары стали о сталь – все это еще звучало у него в ушах. Он не хотел убивать беспомощную девушку, но она ранила его гордость на глазах у тех, кем ему командовать, и должна была поплатиться за это.

Норманн быстро снял вторую перчатку и протянул обе оруженосцу, затем встал и захватил в горсть прекрасные волосы Джулии. Он почувствовал, как они струятся между его мозолистыми пальцами, и услышал крики ужаса ее людей и одобрительный гомон своих воинов. На мгновение его взгляд упал на ее обнаженную шею, белую и… такую беззащитную. Наклонившись, он почувствовал запах женского тела и заметил, что плечи девушки подрагивают.

В мгновение ока меч блеснул в воздухе и… резанул по прекрасным волосам Джулии чуть пониже плеч. Мать и слуги, уже приготовившиеся увидеть ее голову на полу, потрясенно выдохнули, в ужасе глядя, как норманн поднял вверх свою добычу, вызвав торжествующий рев своих людей. Заткнув откромсанный пук волос за пояс, он вернул меч в ножны, снял шлем и с усталым вздохом опустился в кресло, стоявшее перед большим каменным очагом.

Остальные рыцари восприняли это как сигнал и тоже поснимали шлемы. Джулия была вынуждена опуститься на пол у его ног. Не глядя на нее, он обратился к леди Фредесвайд:

– Прикажите вашим слугам принести нам еды и питья. Мы устали и голодны. И… – в его голосе появились угрожающие нотки, – не вздумайте нам чего-нибудь подсыпать, ваша дочь все попробует первая.

Мать Джулии поклонилась и побежала исполнять приказание, взяв с собой Ульрика, Альфреда и Эдвина, которых развязали, и они потирали натертые руки, бросая недобрые взгляды на захватчиков. Служанки вновь принялись расставлять столы и скамейки, а норманны, которым не хватило на них места, легли на пол и тут же заснули.

Джулия пошевелилась – стоять на коленях на жестком, холодном каменном полу было неудобно, руки болели, петля терла шею. С ней обращались, словно с собакой, только сама-то она никогда не унижала так своего верного Кенварда, который сидел, прижавшись к ней боком, и лизал ей локоть своим теплым шершавым языком, словно утешая. Она была так растрогана, что чуть не заплакала, но удержала слезы, только потянула носом и поморгала.

Норманн услышал ее сопение – отвел взгляд от огня и посмотрел на ее покрасневшее лицо. Влага под ее опущенными ресницами не ускользнула от него. Он потянул шнурок, заставив ее застонать и поднять глаза. От боли по ее щеке покатилась слеза.

– Почему ты плачешь, англичанка? – спросил он, со вздохом вытягивая ноги. – Разве ты не жива? Разве я не милосерден к тебе?

Джулия проглотила слеза и расправила плечи, которые болели и странно зябли без теплого покрывала волос.

– Колени болят, вот и все.

– У меня ноги еще сильнее болят, чтоб ты знала. – Норманн уперся локтем в колено и наклонился к Джулии. – Гарольду надо было взять тебя в свое войско, а то у него было очень мало лучников. Может, тогда битва не окончилась бы для него так плачевно.

Джулия сгорала от желания расспросить норманна, но она боялась услышать ответ.

У очага было довольно светло, она смогла рассмотреть его лицо и удивилась – он был намного моложе, чем она думала прежде. У него было загорелое выбритое лицо, слегка заросшее темной щетиной, широкий лоб хороших очертаний, римский нос, слегла впалые щеки и решительный квадратный подбородок. И еще Джулия отметила, что волосы у него коротко подстрижены и сзади подбриты, обнажая шею. Это было странно – она привыкла к другому: мужчины-саксы носили длинные волосы. Заметив ее изучающий взгляд, норманн насмешливо поднял бровь.

– Уверяю тебя, англичанка, у меня нет ни рогов, ни хвоста.

– Да нет, я и сама это вижу. Только вот твое лицо… – Джулия покраснела – не скажет же она ему, что таких красивых лиц еще не видела! – У тебя ссадины и шрамы на лице, как будто ты много раз дрался. Скажи мне, что случилось с королем Англии Гарольдом?

– А ты разве не знаешь о битве на Сантлашской гряде и Калдбекском холме?[3]

– Мы ничего не знаем. Уже три недели, как сюда никто не приходил и не проезжал мимо.

Норманн устало вздохнул. Подошла леди Фредесвайд, неся рог с настойкой из бузины и доску, на которой лежали холодное мясо и твердый желтый сыр. Гита подержала перед рыцарем таз с горячей водой, тот вымыл руки и вытер висевшим на руке служанки полотенцем.

Поблагодарив женщин, норманн, как и обещал, заставил Джулию попробовать еду и питье.

Мать и дочь, затаив дыхание, смотрели, как он ест. Наконец, проглотив последний кусок и сознавая, что они ждут, он начал рассказывать:

– Вчера утром, около девяти, мы шли по старой римской дороге, которая, по словам наших разведчиков, должна была вывести нас на Лондон. На Гарольда Годуинсона мы натолкнулись неожиданно. Он еще только выстраивал свое войско в боевые порядки на перекрестке у старой яблони. Ему ничего не оставалось, как вступить в бой, ну, а нам тем более – позади было море, а впереди дорогу загораживал Гарольд. Мы дрались весь день. Сначала мы не надеялись победить, мы никак не могли преодолеть стену из щитов, которую он выстроил. Но потом мы сообразили, что у него почти нет кавалерии и мало лучников. Тогда мы применили небольшую хитрость, которая выручала нас и прежде, – сделали вид, будто в беспорядке отступаем, и таким образом выманили саксов, чтобы потом повернуть обратно и отрезать их в чистом поле от их позиций на возвышении. Под вечер были убиты братья Гарольда – Леофвайн и Гирт.

Джулия судорожно вздохнула и бросила взгляд на Эдвина, и норманн незамедлительно посмотрел туда же.

– Ну, а потом и Гарольд… – Норманн запнулся, вспомнив постыдную смерть знатного воина, бывшего королем, – Был сбит с коня, он и сейчас валяется, зарубленный, на поле… как и сотни… нет, тысячи ваших соотечественников. После этого мы проложили себе путь на холм. – Норманн упер тяжелый взгляд в Джулию. – Мы победили.