«Если что? Хм, что же такое может сотрясти нашу жизнь?» Вопрос был неприятен, настораживал, и Лев спешил дать самому себе ответ: «Ничего не может произойти! Мы проживём здесь несколько счастливых лет, потом поселимся рядом с людьми и – будем как все».

– Будем как все, – многократно заклинанием повторял он шёпотом, освобождая душу от сомнений и страхов.

В середине октября несколько дней валил снег, следом прошуршали ночные морозцы, и сугробы, хотя и раскрылось и пригрело солнце, уже не сошли, лишь по-весеннему ноздревато заледенились на еланях, – зима наступила раньше недели на две-три. Холода и снега, казалось, остудили, успокоив, душу Льва: потрясениям в природе не бывать до самой весны, а неизбежные лютые морозы, которым вскоре владычествовать в округе, сибиряку не страшны, тем более за толстыми стенами этого прекрасного, оснащённого отопительными агрегатами дома.

Дороги стали непролазными и непроезжими; тоже, наверное, неплохо, однако получилась одна маленькая неприятность – автомобиль с продуктами не смог пробиться к дому, застрял, сползши в канаву. По мобильной связи пришлось вызвать из районного центра грейдер. Было весь день шумно, суматошно, шофёры матерились, отчего-то друг с другом вздоря; поминутно просили у Льва то воды, то закурить, то сотовый телефон, то надбавки за труды. Напросились в дом пообедать – пришлось впустить. От них пахло бензином и соляркой, куревом и потом. Мария, скрываясь, сидела в спальне, прислушивалась и принюхивалась, морщась, вздыхая. Она не сразу, но поняла, что и ей теперь – как обычно и Льву – тоже нежеланны посторонние люди. «Фу-у, отчаливают!» – с радостью подумала она, когда шофёры вышли из дома, поблагодарив хозяина за обед и щедрое вознаграждение.

Наконец, уехали. Мария и Лев, стоя на своём излюбленном местечке на втором этаже, вглядывались в тускнеющие сизые вечерние дали, угадывали ещё озарённый лучами Байкал, слушали воцарившуюся в округе и в доме тишину. Мария хотела сказать полным голосом, но отчего-то получилось шепотком:

– Ты был прав, Лёвушка: мы, кажется, в раю.

– И весь он на добрый десяток километров в округе теперь наш, только наш, – прошептал и Лев.

Однако про себя он подумал, не желая смутить и огорчить любимую своими неотвязно следующими за ним сомнениями и опасениями: «Но возможен ли рай на земле, хотя бы на клочке её, даже если мы на нём одни, как когда-то Адам и Ева?»

– Так тихо… но я, Лёвушка, почему-то не слышу твоего дыхания.

– А я не слышу твоего.

– Мы не дышим?

– Теперь мы дышим одним дыханием.

– А раньше по-разному дышали?

– Не только по-разному, но ещё и порознь.

– Мы срастаемся друг с дружкой?

– Надеюсь.

– И станем сиамскими близнецами? – лукавенько усмехнулась Мария, но по-прежнему оберегала своим тихим голосом всеобщую тишину дома и округи.

– Станем, станем, – улыбнулся и Лев, прищёлкнув её по носу. – Ты молодой близнец, а я старый, и годков через двадцать будешь таскать меня, уже дряхлого старикашку, на своём горбу.

Спустились в столовую, развели огонь в камине, накрыли на стол; ужинали, посмеиваясь, подзуживая друг друга. Но Лев, поминутно приласкивая к своему боку Марию и стараясь заглянуть в её голубящиеся, но озорные глаза, думал серьёзно, красиво, высоко: «Мой рай – она. И она же – жизнь моя, дыхание моё». И только так, необычно, высоко, красиво, чисто, звонко, оторванно от жизни всей ему хотелось думать, связывая в одно целое несоединимое, и только так ему хотелось пожить на земле дальше, не злобно, но как-то мудро отъединившись, хотя бы на год, хотя бы на два или три, от большой жизни всех людей.


61


Но человек, говорят, предполагает.

Одним ноябрьским субботним днём к дому, к его наглухо запертым воротам подкатил джип с двумя мужчинами. День был изумительным – глубинно тихим, распахнуто солнечным. Округа кипенно сияла и сверкала подледенёнными нежданной оттепелью снегами. Ели, огромные, кряжистые, насупленно-густо-зелёные, нешуточной стражей обступали дом Льва и Марии. И сам дом, с четырьмя остроконечными башенками, с раскидистой шатрообразной крышей, со шпористым петушком-флюгером, весь такой донельзя ухоженный, неприступно надёжный, – сказочное, чудесное видение в этом глухом таёжном краю. Но двое мужчин в джипе смотрели на дом угрюмо; смотрели минут десять-пятнадцать-двадцать, возможно, внутренне к чему-то готовя себя, на что-то решаясь. Может быть, и этот великолепный дом, и бело-искристые, горящие снежные дали, и благостное тёпло-синее небо над этим славным таёжным мирком очаровали их, и потому они не могли действовать так, как задумали. Но, наконец, один из них ударом кулака по клаксону просигналил. Звук – пронзительный, уродливый, несомненно, сминающий и изгоняющий очарование, если таковое чувство действительно могло народиться в душах этих мрачных немолодых мужчин.

Лев и Мария подглянули в окно, чуть отодвинув шторку. Не хотелось выходить; да что там – не хотелось кого бы то ни было чужого рядом с собой! Прибравшись в комнатах, прометя во дворе, закончив занятия по английскому и высшей математике, они, уже которую неделю кряду после всех дневных хлопот и работ, взялись за чтение вслух полюбившейся обоим научно-популярной книги – внушительного фолианта «Энциклопедия жизни людей». Каждый вечер – новая тема; сегодня, после мировоззренческих обоснований, что такое есть человек и почему он думает о смысле жизни, – теории о возникновении самой жизни на Земле. Лев, досадливо покусывая губу, надеялся – подождут-подождут эти нетерпеливые незваные визитёры, потолкуться возле запертых ворот и укатят, что случалось уже со многими, восвояси. Однако нет же – снова сигнал, минута-другая – опять, опять. Следом лавина лихорадочных гудков; и длинно, и коротко, и, кажется, даже азбукой Морзе наигрывали, гады. Лев всё ни с места. Подумал, стесняя пальцы в кулаке: выйти, что ли, да морду набить? Мария прилежно читала вслух из энциклопедии, а Лев, прижимая встряхнувшую его сердце тревогу, старался вслушиваться в её голосок-ручеёк, потому что знал, и ценил и обожал в ней это, – Мария может в любую минуту остановиться и по своему обыкновению потянуть его на серьёзный разговор, аж на философию. Слушал и гордился и радовался, как, возможно, свойственно отцу или старшему брату: «Умницей растёт моя Мария, не пустышкой какой-нибудь. Хорошим будет человеком». Но тотчас возразил самому себе: «А разве сейчас она нехорошая? Экий, однако, вы, Лев Палыч, педант и зануда!»

– …Чудовищной силы и разрушений землетрясения и извержения огненных вулканических масс на нашей древней, местами объятой жаром Земле случались весьма и весьма часто, – старательно читала Мария, в душевном и умственном напряжении наморщивая лоб. – Вещества выходили наружу и соприкасались с водяными парами. Углерод при высоких температурах соединялся с водородом. Так возникли первичные органические вещества – углеводороды, которые в формирующейся атмосфере вместе с азотными соединениями подвергались жёсткому облучению Солнца и других энергетических источников из глубин Вселенной, а также «сжаривались» молниями и «сваривались» в вулканах друг с другом. Таким образов, что называется, в общем адском котле простейшие «мёртвые» вещества миллиарды лет взаимодействовали друг с другом, изменялись, усложнялись, приближаясь к тому, чтобы, наконец, ожить. И по мере остывания Земли возникали молекулы сахаров и аминокислот, азотистые основания, органические кислоты и другие соединения – предвестники жизни, предвестники нас с вами, людей. Из мёртвого рождалось нечто живое. И следует отметить, что возможность небиологического синтеза органических соединений доказывается обнаружением их в далёком космосе, в других галактических мирах…

Мария прервалась, задумалась, грызя карандаш, которым при чтении любила подчёркивать важные места. Спросила, не обращаясь напрямую ко Льву:

– Живое появилось из неживого. А неживое из чего?

– Ты же, Мария, только что, но в самом начале статьи, прочитала: «Солнце и его планеты, в том числе наш всеобщий и пока что единственный во всей Вселенной дом – Земля образовались из газово-пылевого облака…» Из газово-пылевого облака – всего-то.

Она затаённо, нахохленно помолчала. Он, весь увлечённо поджидающий, улыбчиво наблюдал за ней, хотя и был предельно бдителен – что там за окном, не пора действовать решительно?

– Мы-из-пы-ли? – произнесла она отчего-то по слогам, с голосистой растяжкой и принагнула голову, точно если бы сверху на неё поднадавили.

– И, не забывай, сказано, что ещё мы из газа.

– Потом превратимся снова в пыль и газ?

– Увы, в пыль и газ.

– Ты… я… мама.. всё, всё… в пыль… в газ? И всё, что мы чувствуем, о чём думаем, – ничего этого не будет? Ничего?!

Ей очевидно хотелось высказаться как-нибудь резко и, возможно, с непримиримой твёрдостью и наступательностью молодости, однако – если возражать, то, собственно, кому? И она ничего не сказала, в беспомощной покорности опустила глаза; крупно сглотнув, хотела дальше читать.

Лев приобнял её, слегка встряхнул, как бы приводя в чувства:

– Знаешь что, Маша? Не только пыль и газ были в том облаке. А ещё – благородный металл серебро.

– Серебро? В пыли и газе жило благородное серебро?

– Да, да! Ты верно сказала: благородное серебро! – вроде как гордился этим фактом Лев. – Само жило и участвовало в создании жизни.

– Но откуда оно там, бедняга, взялось, как затесалось в эту жуткую грязь с ядовитым газом?

– Жуткую? Ядовитым? У-у, ёмко ты, однако, выразилась! Слушай: когда образовывалась наша Солнечная система и ещё не было ни звезды нашей по имени Солнце, ни планеты нашей прекрасной Земли, другая звезда тем временем, уже старая, отживающая свой, правда, в несколько миллиардов лет, век, умирала: в ней выгорали остатки водорода и гелия, порождая при этом другие элементы, в том числе серебро, кислород, азот и так далее. А умирают, чтобы ты знала, многие звёзды так: раздуваются, вспучиваются до красных гигантов и – взрываются, всё уничтожая вокруг себя. Умирающие звёзды, к слову, называют суперновыми.