— Ты можешь подождать здесь, — сказал он груму.

— Да, милорд.

Как только Лайам взял поводья в руки, слуга отошел в сторону. Они оставили позади Гросвенор-сквер и приближались к Маунт-стрит, когда Лайам спросил:

— Повернем направо и поедем в парк? Или вы хотите посмотреть что-нибудь еще?

— Вестминстерское аббатство, — ответила она без колебаний.

Лайам улыбнулся.

— А вас не так просто поймать, — сказал он и повернул налево.

— Вы спросили меня, чего я хочу, — напомнила Эмелайн.

— И я сделал это, потому что действительно хотел знать. Просто я хорошо помню, что вы очень своенравная леди.

— А я хорошо помню, что леди, которых нетрудно поймать, не пользуются у мужчин большим успехом.

— Я не могу говорить за всех мужчин, — ответил ей на это Лайам. — Только за себя.

— И говоря за себя, что вы думаете о таких женщинах?

— Насколько мне известно, большинство людей просто следуют моде и предпочитают то, что модно в данный момент. Я же уважаю сильный характер — и в мужчинах, и в женщинах.

Эмелайн взглянула на него, чтобы проверить, говорит ли он честно. Так как внимание Лайама было сосредоточено на упряжке, Эмелайн не смогла ничего прочитать на его лице. Глядя на его сильный профиль, она спросила:

— А что, если эта женщина с характером думает иначе, чем вы, сэр? Вы по-прежнему будете ею восхищаться?

Он быстро глянул на нее и улыбнулся.

— Конечно нет! — ответил Лайам. — Умная женщина согласится с каждым моим словом. А если она будет все время возражать, то мне придется пересмотреть свое мнение по поводу ее характера, и я буду думать, что она не женщина с сильным характером, а просто дура.

Эмелайн не сразу сообразила, что ответить на это нелепое утверждение.

— Сэр! — воскликнула она. — Вы играете со мной!

— Мадам, — ответил он. — Я не могу устоять.

Со своей стороны, Эмелайн не могла устоять против его очаровательной улыбки.

— Я начинаю подозревать, что вы неисправимый шутник, сэр, — сказала Эмелайн.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица, и он сказал немного грустно:

— Меня уже исправили благодаря главным образом императору Наполеону и его желанию править миром любой ценой. А так вы угадали. Пошутить я всегда любил, это был мой единственный грех.

— Единственный?

В это время перед ними столкнулись две подводы, которые не смогли разъехаться на повороте. Только быстрая реакция Лайама и его умение управлять лошадьми помогли избежать столкновения в образовавшейся сразу пробке. Быстрота, с которой действовал Лайам, поразила Эмелайн. Левое колесо их кареты проехало буквально в дюйме от тяжелой подводы.

— Вы в порядке? — спросил Лайам, когда опасность миновала.

— Кажется, да, — ответила Эмелайн, мертвой хваткой вцепившись в его рукав.

Она надеялась, что Лайам этого не заметил, и разжала руку.

— Но если движение здесь всегда такое сумасшедшее, — сказала Эмелайн, — то меня удивляет, что по всем улицам не валяются распростертые тела.

Эта картина, на которой несчастных пешеходов сбивают, едва они пытаются перейти улицу, напомнила Эмелайн о Верноне Брофтоне и о том, как он зверски избил дворецкого.

Был как раз подходящий момент, чтобы рассказать Лайаму об этой истории.

Но прежде чем Эмелайн успела открыть рот, Лайам завел совсем другой разговор.

— Ваше замечание о распростертых телах напомнило мне одну вещь, которую моя сестра хотела с вами обсудить, — сказал Лайам.

У него был странный голос. Лайам говорил будто нехотя. Однако когда она посмотрела на него, то не заметила в его лице признаков сомнения. Только крепкие челюсти были плотно сжаты.

— Ваша сестра хотела поговорить со мной о распростертых телах? — удивилась Эмелайн.

— Точнее, упавших, — ответил Лайам. — И только об одном теле.

— Я вас по-прежнему не понимаю, сэр.

Будто желая побыстрее закончить эту тему, Лайам коротко объяснил суть дела: падение компаньонки с лестницы, как следствие — сломанная нога, и разочарование его сестры, потому что теперь надо ждать следующего сезона.

— Я сочувствую им обеим, — вежливо сказала Эмелайн. — Но, честно говоря, все равно не понимаю, почему мисс Уиткомб хотела рассказать мне об этом инциденте. Она думает, что у меня есть знакомая, которая может заменить пострадавшую компаньонку? — Вы почти угадали.

Снова ей послышалось что-то в его голосе. Эмелайн сразу вспомнила, как Лайам уговаривал ее выйти замуж за его кузена. Тревожный колокольчик прозвенел в голове. Лайам снова собрался использовать ее! Он уже сделал это один раз. Она посмотрела на него подозрительно. Неужели Лайам хочет попросить ее сопровождать его сестру? Но это просто неслыханное оскорбление! Потому что Эмелайн только двадцать семь лет, а не сорок семь. И хотя она уже не юная, но еще и не в том возрасте, когда сопровождают девушек на бал!

Лайам посмотрел на нее. Он как бы извинялся, но в то же время в его синих глазах Эмелайн заметила улыбку, очень смелую, надо сказать.

Да он действительно смелый мужчина. Эмелайн сжала кулаки.

— Позвольте вам заметить, Лайам Уиткомб, — сказала она, — вы неслыханный наглец!

Глава 7

— Нет, я не могу этого сделать! Более того, я просто не хочу.

— Конечно, нет, — спокойно ответил Лайам. — Это мое предложение, действительно, совершенный абсурд. Да, вы слишком молоды для такой цели.

Хотя Эмелайн еще секунду назад думала точно так же, но его слова имели теперь как бы успокаивающий эффект. Она уже совсем не злилась.

— Поверьте, мне очень жаль мисс Уиткомб, — сказала Эмелайн. — Я знаю, что она сильно расстроена. Но у меня нет никакого опыта в этом деле. Чтобы ее правильно представить, ей нужна солидная матрона, у которой есть хотя бы хорошие связи. — У меня же ничего этого нет. Более того, у меня нет положения в свете.

— Вы забываете, что вы теперь леди Сеймур.

— Вздор!

— Но я отчетливо помню, как вы сказали, что хотели ли бы насладиться своим новым положением и воспользоваться этим титулом.

— Да, воспользоваться, — ответила Эмелайн. — Но только с хозяевами постоялых дворов и мясниками, чтобы получить хорошую комнату и кусок мяса получше. Я не собиралась покорять светское общество.

— Тем не менее вы действительно являетесь вдовой восьмого барона Сеймура.

— Должна ли я вам напоминать, сэр, при каких обстоятельствах был заключен этот брак? Вы хотя бы просто взгляните на меня, — приказала она и подняла руки, чтобы он рассмотрел ее как следует. — Вдова в зеленом платье! Да люди оскорбятся!

— Несколько дней назад вы говорили, что вас мало заботят такие условности.

— Я помню, что говорила. Но в то время я думала лишь о своей судьбе. А будущее девушки — это совершенно другое дело. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадала репутация вашей сестры.

— Не думаю, что это случится. Но даже если так, обещаю, что вина не ляжет на вас.

— Должна сказать вам, сэр, что вы говорите сейчас напыщенную ерунду, потому что…

Она вдруг замолчала.

— О, нет! — воскликнула Эмелайн. — Не буду с вами спорить! Именно таким образом вы провели меня, когда у меня не было ни малейшего желания выходить замуж за вашего кузена. Сначала вы предложили немыслимый план, а затем использовали против меня мои аргументы. Вы загнали меня в угол при помощи моих же собственных слов.

— Я? Наоборот, миледи, вы все перепутали, — ответил Лайам. — Разве это не ваша философия? Не вы ли заявляли, что я ничего не мог поделать в создавшихся обстоятельствах? Поправьте меня, если я ошибаюсь. Но я хорошо помню, что вы все объяснили действием неких небесных сил.

— Понятно, — сказала Эмелайн. — Это точно то, что я и имела в виду. Вы и сейчас обернули мои слова против меня.

— Меа culpa[3].

Он произнес это очень тихо, и Эмелайн подумала, что она эти слова просто вообразила.

После непродолжительного молчания Лайам сказал мягко:

— Конечно, вы правы. С первого момента, как только я увидел вас, я хотел, чтобы вы помогли моей сестре, и предлагал вам сделать то, что возмутило бы любую добропорядочную женщину. Я, конечно, не имел на это право.

Он помолчал немного, потом спросил:

— Вы можете простить меня?

Чудесная смесь смущения и искренности придавала дополнительную прелесть его хрипловатому страстному голосу, от которого у Эмелайн замирало сердце. И ее неприступность развеялась, как утренний туман. Она вздохнула. Эмелайн признавалась себе с огромным неудовольствием, что слишком чувствительна к ласковым словам этого мужчины.

Лайам, должно быть, принял ее вздох за согласие, потому что он немедленно повернул лошадей направо, сделав большой круг рядом со стоянкой экипажей перед входом в Вестминстерское аббатство. Когда они развернулись и поехали в направлении Сент-Джеймс, Эмелайн посмотрела на знаменитое готическое здание. Уже через несколько секунд летящие контрфорсы аббатства и остроконечные трансепты с ажурными круглыми окнами-розетками исчезли из вида.

— Вы проехали мимо, — сказала Эмелайн укоризненно.

Однако она обрадовалась, что можно подумать хоть о чем-то другом, кроме страстного голоса Лайама.

— Значит, так вы относитесь к желаниям леди! — продолжала она. — А я и в самом деле поверила вашим красивым словам. Но теперь знаю, что вы меня обманывали все это время.

Лайам подстегнул гнедых и повернулся к Эмелайн, сладко ей улыбаясь.

Она сразу забыла обо всем на свете.

— Я сдержу свое слово, — сказал Лайам. — К достопримечательностям мы еще обязательно вернемся, они никуда не денутся. Но сейчас, я думаю, более разумно ковать железо, пока оно еще горячо.


«Железо» уже достаточно поостыло к тому времени, когда лорд Сеймур и его сестра вошли в гостиную на Гросвенор-сквер. Хотя щеки Эмелайн все еще горели ярким румянцем, она готова была на все. Пока Лайам отсутствовал — а он ездил в отель «Грийон», где снял комнаты для мисс Кордии и ее компаньонки, а затем привез молодую леди, чтобы она познакомилась со своей новой родственницей, — Эмелайн ругала себя за свою глупость. Какая же она дура! Безмозглая гусыня! И все только потому, что Лайам Уиткомб подарил ей улыбку.