Кроме того, дверь дома номер семнадцать отличала еще одна деталь — венок с черным крепом.

Лайам помог Эмелайн выйти из кареты, заметил веник и сказал:

— Я вижу, что весть о смерти вашего мужа дошла раньше нас. Хорошо. Одной проблемой меньше.

Он поднялся по ступенькам и постучал в дверь, которая тут же открылась. На, пороге стоял высокий пожилой дворецкий в синей ливрее. Слуга поклонился вежливо и грациозно, затем отошел в сторону, пропуская их в холл.

— Меня зовут Джордж Тернер, — сказал дворецкий и добавил: — Позвольте приветствовать вас в Сеймур-хаусе, милорд.

Лайам отдал дворецкому шляпу и перчатки.

— Значит, вы знаете меня? — спросил Лайам.

— Да, сэр. Вы очень похожи на вашего отца. Прекрасный человек был мистер Уиткомб, если мне будет позволено это сказать.

— Спасибо, Тернер.

Лайам показал на черный венок.

— Я вижу, что до вас дошло известие о смерти его светлости.

— Да, милорд. Мы узнали об этом печальном событии из письма мистера Чепхэма.

Это «мы», которое употребил дворецкий, имело свое объяснение. В холл как раз вошли две женщины и остановились у лестницы, ведущей на второй этаж.

Одна женщина была пухленькая, лет сорока, в черном платье и чепце экономки. Другая, молоденькая блондинка, была явно горничная.

— Миссис Тернер, — сказал дворецкий, представляя экономку, — И Ханна Райс.

Обе сделали реверанс.

— Адвокат сообщил в своем письме, что этот дом принадлежит теперь леди Сеймур? — спросил Лайам.

— Да, сэр.

Опытный слуга только чуть поднял бровь, но в ocтальном ничем не выдал своего отношения к тем вдовам, которые, долго не скорбя, отправляются в путешествие.

— На случай, если ее светлости захочется приехать сюда, мы решили привести спальню в порядок, чтобы леди тут понравилось.

Эмелайн что-то пробормотала, и дворецкий принял ее слова, очевидно, за благодарность. Он снова поклонился.

— Хотите, я попрошу миссис Тернер, чтобы она проводила вас наверх, миледи?

— Да, пожалуйста, — ответила Эмелайн. Управляющая вышла вперед и сделала реверанс. Эмелайн повернулась и подала руку Лайаму.

— Благодарю вас, лорд Сеймур, за то, что проводили меня, — сказала Эмелайн. — Если мы с вами больше не встретимся, то я…

— Мы встретимся завтра, — сказал Лайам. — Я заеду к вам, чтобы убедиться лично, что ваша первая ночь в городе прошла благополучно. Сейчас мне надо ехать к себе в Суррей. Я обещал завтра сопровождать в город мою сестру. Если вы хотите, я привезу список адвокатов, к которым вы можете обратиться, чтобы уладить ваши дела.

— Но я не могу оставаться в Лондоне!

— Вы можете и вы должны остаться.

— Как же я могу, когда миссис Забер…

Эмелайн замолчала. Она не хотела, чтобы еще кто-нибудь узнал о том, что она лишилась места платной компаньонки.

— Ведь вы должны понимать, что разумнее всего мне вернуться в Бартолсби, — сказала Эмелайн.

— Пожалуйста, останьтесь, — сказал Лайам тепло и успокаивающе. — Хотя бы на несколько дней. Пока это дело с завещанием не утрясется. Я убежден, что Тернеры отнесутся к вам очень хорошо.

— Мы будем стараться, сэр, — заверил дворецкий.

— Но я… — снова начала Эмелайн.

— Кроме того, — продолжал Лайам, не слушая ее протесты, — я не могу поверить, что вы хотите вернуться в Уилтшир, так и не посмотрев город.

Тут Лайам попал в точку. Заметив искру интереса в глазах Эмелайн, он улыбнулся.

— Я принесу не только список адвокатов, — сказал Лайам, — я также принесу вам путеводитель по городу.

Эмелайн не нашла что возразить на такое заманчивое предложение. Да и слишком многое случилось за последние три дня. Она устала. Ей нужно было время, чтобы все обдумать как следует. Отъезд из дома, ее неожиданный брак. И затем сразу вдовство, путешествие в Лондон и шок оттого, что она потеряла работу, на которую так рассчитывала. Все эти события были слишком серьезны, и у нее уже не оставалось сил, чтобы вообще возражать.

Она кивнула и ответила:

— Как вам будет угодно, сэр. Я останусь, пожалуй, на несколько дней.

Лайам поцеловал ей кончики пальцев и пожелал спокойной ночи. Он смотрел, как она шла в сопровождении экономки вверх по лестнице.

Когда Эмелайн скрылась из вида, Лайам взял шляпу и перчатки, а затем сунул в руку дворецкому несколько гиней.

— Смотрите, чтобы ее светлость ни в чем не нуждалась. И подайте ей ужин в комнату, — приказал Лайам.

— Да, милорд.

Дворецкий положил золотые монеты в карман почти не глядя, но его голос явно потеплел.

— Я вернусь завтра, Тернер, и если ты обнаружишь непомерные счета под дверью, то я попрошу заняться этим делом своего адвоката. Пусть леди Сеймур не беспокоят долги моего кузена.

Легкая улыбка мелькнула на губах дворецкого.

— Все будет как вы хотите, милорд.

Примерно через два часа Лайам вошел в свою библиотеку в Уиткомб-холле.

При полной луне путь в пятнадцать миль был нетруден. Но Лайам провел в дороге почти весь день и был счастлив оказаться дома. Однако уже через несколько минут его все-таки потревожили. Он приказал, чтобы ему принесли сандвичи и чего-нибудь выпить. Затем достал из кармана кожаный футляр, который Эмелайн дала ему вчера. Лайам только стал рассматривать ожерелье — точную копию того, что лежало у него в сейфе, — когда кто-то постучал и вошел в комнату.

— Майор, — без всяких предисловий начал камердинер, — вы приехали как раз вовремя. У нас тут просто буря в стакане воды. И женщины не хотят ничего слышать.

Лайам выругался. После чего Феликс Харви немного даже расслабился. Небольшого роста, крепкий ординарец Лайама был стоек в сражениях, но не выносил женских слез.

— Что случилось? — спросил Лайам. Он убрал футляр в карман сюртука, сел в кресло и скрестил длинные мускулистые ноги.

— Нельзя войти в дом, — буркнул Лайам, — как уже что-то не так!

— Вы совершенно правы, сэр.

Не спрашивая разрешения, слуга присел на край стола. Харви был готов изложить хозяину, что же происходит и доме. Лайам не обиделся на вольность камердинера. Феликс Харви был джентльмен из джентльменов. Сероглазый ординарец не раз спасал Лайама от смерти.

Если бы не бесстрашный Харви, то лежал бы сейчас Лайам в сырой земле. Харви не только вытащил майора с поля боя под Тулузой, но и нес его на себе много миль, пока не нашел врача, которого заставил угрозами и уговорами вытащить пулю из раны Лайама. И это Харви ухаживал за ним, когда Лайам валялся в лихорадке и был на волосок от смерти. Долг платежом красен. Лайам дал ординарцу карт-бланш — дом, дело, пожизненную пенсию — ему стоило только сказать. Но Харви выбрал службу у майора.

— Я едва успел войти, — начал ординарец своя рассказ, вернув Лайама к новой проблеме. — Вдруг ко мне подлетает мисс Кордия, вся заплаканная.

— Что-то случилось с моей сестрой? — Лайам резко выпрямился, забыв про усталость.

— Не с ней. Это миссис Персимон Фейс[1]. Она сломала ногу, или, как она говорит, конечность, будто их у нее три, а не две, как у всех людей.

Немного отвлекшись таким образом, ординарец продолжал:

— И угораздило же ее! Мисс Кордия очень расстроилась, майор.

Лайам только успел сообразить, какое именно несчастье обрушилось на пожилую компаньонку, когда дверь распахнулась, и в комнату вбежала его сестра.

— Лайам! — воскликнула она. — Харви сказал тебе, что случилось с миссис Пратт? Что она… она…

Как хороший брат Лайам позволил сестре броситься в его объятия. Решив, что его костюм и воротничок и так уже испорчены навсегда, он крепко прижал к себе молодую леди. Крепче, чем раньше прижимал Эмелайн. Лайам дал сестре хорошенько выплакаться. Затем он усадил ее напротив себя и попросил рассказать, что, собственно, произошло.

— Миссис Пратт действительно сломала ногу или только растянула связки? — спросил он.

Мисс Кордия Уиткомб вытерла симпатичный носик малюсеньким белым кружевным платочком, а затем поведала брату свою версию печального инцидента и его последствия.

— Это не растяжение, — сказала она. — Каким-то непонятным образом миссис Пратт оступилась на последней ступеньке лестницы и упала. Сломана голень. Доктор Винсон наложил ей гипс, дал настойку опия и уложил в кровать. Он сказал, что миссис Пратт должна лежать, по крайней мере, две недели.

— Ну да! — хмыкнул ординарец. Только никаких «должна». Миссис Прюн-Пусс[2] может пролежать на кровати еще двадцать лет с громадным удовольствием, не вставая, и это точно, не будь я Феликс Харви! И если вы спросите меня, так я вам отвечу, что она специально изобрела хороший предлог немного отдохнуть. Это для нее отличный шанс. Не надо никуда выезжать с молодой мисс, не надо носиться по городу с утра до вечера. Я думаю, майор, что в ее возрасте она, конечно, уже устала, и…

В это время в комнату вошел лакей, неся на подносе сандвичи и пиво. Поставив поднос на маленький столик рядом с Лайамом, слуга спросил:

— Что еще изволите, милорд?

— Милорд! — повторила эхом сестра. — Как это интересно звучит!

Затем, словно вспомнив, она сказала:

— Когда я получила твое письмо, в котором ты сообщал о смерти кузена Амброуза, миссис Пратт сказала, что мы должны повременить с этим сезоном, пока не пройдет время, приличествующее трауру.

И она воскликнула:

— Целых три месяца!

Девушка посмотрела с мольбой на брата.

— Ты тоже так думаешь? — спросила она. Лайам отпил большой глоток пива, прежде чем ответить.

— Никакого траура. Даже ни одного дня. Амброуз Уиткомб был недостойным человеком. Мало того, что он не уважал родителей, так он еще и нам пытался причинить неприятности. Почему мы должны чтить человека, который не чтил своего отца?

Мисс Кордия смотрела на него удивленно.

— Но люди…

— А люди, — ответил он, — пусть говорят, что им хочется. Леди Сеймур не желает притворяться, и я тоже.

— Леди Сеймур?