– Я должна срочно уехать из Тордендаля! – горячо и сбивчиво заговорила Бет. – Я хвалилась, что выдержу все испытания, но теперь отказываюсь от своих слов. Если бы проклятие было обращено на меня одну, я бы справилась, но из-за меня страдают невинные люди, Подумайте о фру Сандвиг, о Рейкел, которой должны ампутировать руку, о Гарольде Дженсене, который не перенес страха, и о всех мучениях, которые я причинила вам сегодня! Только я виновата в том, что Джулиана потерялась. Просто чудо, что лодка попала в залив меж двух островов, а не поплыла по течению и не разбилась о пороги. Проклятый Дом у Черного Залива на этом не остановится, он продолжит свое злое дело, пока я не уеду из Тордендаля…

Он присел на край кровати, разжал пальцы Бет и взял ее руки в свои.

– Нельзя считать себя ответственной за все несчастья! То, что случилось сегодня, не имеет никакого отношения к Дому у Черного Залива.

– Имеет! Очень даже имеет! – Бет испытывала неловкость от присутствия в комнате экономки. При ней она не хотела говорить о Джине: это было семейное дело. Бет чувствовала, что у нее поднимается температура. Нужно было срочно сообщить Паулю все, что ей было известно. Превозмогая слабость, она продолжала:

– Я поняла, что Джулиана вспомнила что-то связанное со смертью матери. Это ее испугало. Что это было, я не знаю, но будьте бдительны. Вы должны!.. – Она без чувств упала на подушки.

Вскоре начался бред. Доктор определил тяжелое воспаление легких. Он приставил к ней двух сиделок, которые дежурили попеременно, – одна днем, другая ночью. Пауль, Анна, гувернантка и Джулиана часто приходили и сидели с больной. Бет металась, что-то бормотала, иногда кричала, часто представляла себя в Шотландии и разговаривала с отцом, словно он был жив.

Со временем бред прекратился, но болезнь еще долго не отступала. Надежда на улучшение появилась с первым снегом. Тордендаль искрился серебристым светом под белым пушистым покровом. Бет повернула голову и, завороженная, долго смотрела в окно.

– Идет снег… – прошептала она радостно. – Я вижу снег…

Это были первые осмысленные фразы с начала болезни.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

С этого дня Бет начала поправляться. К ней постепенно возвращались силы, и ее комната стала самым оживленным местом в Нилсгаарде – все, кого она хотела видеть, приходили и подолгу оставались здесь. Пауль читал ей книги, играл в шахматы, а иногда, если работы было много, приносил письма и бумаги в ее комнату и занимался за ее письменным столиком из розового дерева, а она просто смотрела на него, сидя в подушках. Дважды ему приходилось отлучаться в Кристианию, и каждый раз по возвращении он привозил подарки, доставлявшие ей удовольствие: английские романы, флакончик французских духов, носовые платки с тончайшими голландскими кружевами и шелковую шаль, которую они разворачивали вместе с Джулианой. Девочка проводила с Бет каждую свободную минуту. Иногда по просьбе Бет фрекен Ларсен вела уроки в комнате. Сиделка не отлучалась от больной, она была постоянно под наблюдением.

Чтобы не вызвать ревность Анны, Пауль тоже привозил ей подарки, но более дорогие: вместо шали – шелковое платье, вместо платков – кружевную блузку. Бет была благодарна ему за это, не желая, чтобы ее пребывание в доме стало причиной чьих-либо переживаний. Анна не часто навещала ее, хотя иногда, повинуясь чувству долга, приносила вышивание и час-другой сидела у кузины. Однако большую часть времени Анна проводила вне дома, ходила на прогулки, иногда ее не было целый день. Даже когда наступила полоса дождей, она брала зонт и упрямо шла на улицу в ливень.

Однажды фрекен Ларсен удалось выяснить, где бывает Анна.

– Она вовсе не гуляет, – с негодованием воскликнула гувернантка, – а ходит в Дом у Черного Залива! Она установила там мольберт и целыми днями рисует.

Бет не могла скрыть удивления:

– Вот как! Она мечтает, чтобы я уехала, тогда старый дом превратится в студию. Когда-то она говорила об этом, но я не придала значения ее словам.

– Я заметила, как она вошла в дом, и отправилась за ней. Она была недовольна, но я сказала, что пришла по вашей просьбе – посмотреть, в сохранности ли рисунки. Могу заверить, что она ничего не тронула.

В тот день, вернувшись к вечеру, Анна сразу прошла в комнату Бет, не сняв пальто и шаль.

– Вы возражаете против того, чтобы я пользовалась студией в ваше отсутствие? – спросила она довольно недружелюбно.

– Вовсе нет, – спокойно ответила Бет. – Но почему вы ни разу не сказали, что работаете в старом доме?

– Когда я впервые решила заняться там рисованием, вы были слишком больны. Я подумала, что раз вы сами заявили о своем решении уехать из Тордендаля, то не будет ничего особенного, если я начну там работать. Возможно, вы уже не вернетесь в старый дом…

– Логично, – Бет пристально наблюдала за выражением лица Анны. – Но скажите, вам действительно ничто не мешает рисовать там? Ничто не отвлекает от работы?

Анна отвернулась к зеркалу, теперь Бет уже не могла видеть ее лица.

– Я не суеверна, если вы это имеете в виду.

Она повернулась, слегка улыбнувшись, но улыбка получилась невеселой.

– Не верю, что призрак Джины мог вернуться и поселиться там. Я говорила вам об этом в день вашего приезда.

– Это не Джина, – возразила Бет.

Анна сняла пальто, хотела бросить его на спинку кресла, но передумала.

– Не Джина? Тогда кто? Последняя обитательница? Или некто из более древних времен?

Бет невольно вздохнула:

– Может быть, та женщина, которая наложила проклятие на дом…

– Ах, вот оно что! – Она нервно сплела пальцы и подошла к кровати. – Все возвращается к той даме. Вы ее видели?

– Я представляю, как она выглядела, хотя она ни разу мне не являлась. Только в мыслях.

– Пауль никогда не поверит вам, но я верю, хотя сама страха не испытывала, а я провела в старом доме много часов.

– Что вы хотите сказать? – спросила Бет, напрягаясь всем телом.

Анна села в ногах кровати, облокотившись о спинку.

– В детстве я часто пряталась в Доме у Черного Залива. Сестры не знали, что я нашла способ пробираться внутрь. Мне хотелось быть подальше от Холстейнгаарда, я убегала при первой же возможности. Меня это место никогда не пугало. Я ненавидела деда за жесткость и несправедливость и спасалась от нее в старом доме. Единственный раз я испугалась в день похорон старой леди из Нилсгаарда. Родственники пришли к Дому у Черного Залива, хотели посмотреть принадлежавшую ей собственность – и мне пришлось спрятаться. Они думали, что им тоже что-то достанется, не знали, что все будет завещано Паулю. К счастью, дом оказался надежно заперт, никто не пытался войти, иначе моим похождениям был бы положен конец.

Лицо Анны стало суровым, черты заострились.

– В день, когда дед готовился навсегда отправить меня из Холстейнгаарда, я тоже пряталась в старом доме, но к тому времени Джина начала подозревать, что я хожу туда, и выдала меня.

– Может быть, поэтому Джина скрывалась там в последний час своей жизни, – заметила Бет. – Вспомнила, что, если бы не она, никто бы вас там не нашел.

Анна пожала плечами, не желая говорить о Джине.

– Не могу передать, что я пережила, когда Пауль отпер дом для вас. Сначала показалось, что я больше не смогу оставаться там наедине с собой. Но потом все вымыли и выскребли, и я снова почувствовала себя дома.

– Как вы думаете, почему мне там всегда было неуютно и неспокойно, а вы ничего этого не ощущали?

Анна поднялась с постели:

– Наверное потому, что я оказалась единственным человеком, который любил этот дом после того, как умерла самая первая его владелица, жившая в средние века…

Она направилась к двери.

– Анна, скажите, как вы проникали в дом?

Анна остановилась:

– Очень просто. Это можно сделать и сейчас. Однажды мы с Зигрид залезли в подвал. На потолке я заметила неплотно прибитые доски. Потом пришла одна и проверила. Отодвинула, а над ними оказались другие, изъеденные жуком. Они легко ломались. Из них был сделан пол стенного шкафа. Я их оторвала. Потом оставалось выдвинуть ящик под кроватью и через это отверстие залезть в дом. Уходя, я задвигала ящик на место.

Пальцы Бет непроизвольно впились в край простыни:

– Вы уверены, что Зигрид неизвестно, как вы пробирались в дом?

– Почему вы спрашиваете?

– Просто хочу знать.

– Зависит от того, рассказала ли ей Джина. Моя добрейшая старшая сестренка шпионила за мной, иначе как бы она узнала, где я прячусь?

Анна вышла; появилась сиделка с подносом в руках. Бет покорно съела то, что было приготовлено специально для нее, и задумалась над тем, не могло ли все странное и загадочное, что творилось в стенном шкафу, быть делом рук Зигрид с целью запугать ее. Поток холодного воздуха всегда шел снизу. Но все равно Бет было трудно поверить в это, и она не могла понять, чем было вызвано появление призрака женщины из далеких времен.


Как-то в один из дней, когда Бет уже разрешили вставать, они с Паулем сидели в гостиной друг против друга. Бет снова заговорила о желании уехать из Тордендаля. Голос ее дрожал, было тяжело принять такое решение. Это означало расставание с Паулем, единственным мужчиной, которого она могла любить до конца своих дней и без которого жизнь теряла смысл.

Он слушал и не спорил. Когда же она сказала, что через три недели будет в состоянии отправиться домой, он откинулся на спинку кресла, помолчал, попыхивая сигарой, и огорошил ее словами:

– Значит, я зря сжег свой домик, который вы собирались снять…

Бет не могла опомниться:

– Так это вы?!

– Когда я узнал, что вы едете в Тордендаль, то сразу по приезде купил этот дом. После беседы с вами на корабле я понял, что только вы можете бросить вызов предрассудкам и поселиться в Доме у Черного Залива. Для этого нужно было лишить вас выбора. Так что в этом преступлении Гарольд Дженсен не виноват. Я не возражал, когда вы обвиняли его, – это было в моих интересах.