— Однажды вы сказали, что никогда не присягнете мне, — громко произнес Генри. — Вы по-прежнему отказываетесь от присяги?

— Я не присягал вам, потому что принес присягу раньше законному королю Англии. Но после Уоллингфорда я признал себя вашим вассалом. Я уже считаю, что служу вам с той поры, Ваше Величество, — напомнил Роберт.

— Я, однако, так не считаю. Вы должны были прибыть лично. Никакая доверенность не действительна в делах такого рода.

Роберт подошел совсем близко и с достоинством объяснил:

— Моя супруга ожидала рождения нашего первенца. С позволения Стефана Блуа я через доверенное лицо передал вам мои заверения, что я буду поддерживать вас, когда вы станете королем. — Уголки рта Роберта поднялись в саркастической усмешке. — Ведь мы так давно знаем друг друга и так долго воевали между собой, что я надеюсь, вы поняли, о чем я сейчас говорю?

Генри был упрям не менее чем Роберт.

— А сейчас вы опуститесь на колено и присягнете мне?

— Конечно, если пожелаете, хотя от этого я не стану более верным вашим слугой, чем был до сих пор. Не количество произнесенных клятв связывает сеньора и вассала, а одна-единственная, первая и последняя. Я уже почти год — ваш вассал и останусь им до конца жизни — моей или вашей, несмотря на обременительность подобных уз или опасности, которые могут возникнуть из-за булавочных уколов мелких, но очень назойливых князьков, претендующих на корону.

Глаза Генри полыхнули таким огнем после этих слов, что ногти Джоселин до крови впились в кожу ладоней.

— Вот что вы думаете обо мне, милорд! По-вашему, я мелкий назойливый князек?

— Нет. Так думал покойный Стефан. Я же считал, что вы самый опасный его противник!

— И вы оказались правы! — Генри вдруг усмехнулся. — Все же преклоните колени, милорд де Ленгли. Я желаю выслушать вашу присягу, хоть вы и думаете, что в ней нет необходимости.

И когда Роберт повиновался, Генри воскликнул в радостном изумлении:

— Мне бы собрать из таких людей, как вы, хотя бы малый отряд. Вы способны довести меня до белого каления, но, по крайней мере, я могу всегда на вас положиться.

Джоселин, наконец, вздохнула свободно. Ее сын не лишится отца хотя бы в ближайшем будущем.


— Юдит, передай мальчика мне.

Нянька протянула Джоселин плачущего малыша, и тот сразу успокоился.

— Он хорошо поел и не капризничал, пока не услышал ваш голос. Я думаю, что он захотел повидаться с вами перед сном.

Мальчик положил головку на плечо матери и, с усердием посасывая крохотный пальчик, смежил веки. Джоселин любовалась малышом. От отца он унаследовал цвет волос — только чуть более светлых, а от матери — зеленые глаза. Лишь темперамент, которым отличались оба родителя, вроде бы не передался ему по наследству. Малыш был на удивление спокойным, может быть, до поры до времени.

Роберт задержался при дворе короля, а она, сразу же после произнесенной им присяги, заторопилась к сыну — в дом, который они сняли в городе.

Она перенесла мальчика в свою спальню, тихонько напевая, и вдруг замерла, прислушиваясь. Громкие голоса и тяжелые шаги донеслись из-за двери.

Джоселин была уверена, что это возвратился Роберт. Ей не терпелось узнать, чем закончились его разговоры с королем. Но она сразу поняла, что обманулась в своих ожиданиях.

Это был не Роберт. Впрочем, голос разгневанного пришельца был ей слишком хорошо знаком.

— Прочь с дороги, болваны! Не знаете, кто в Англии король?

Без стука король распахнул дверь и ворвался в комнату. Сэр Аймер следовал за ним, возмущенный и униженный.

— Мадам! — обратился к Джоселин Генри. — Этот парень заслуживает наказания. Он пытался напасть на меня, нарушая тем самым присягу, данную вашим супругом.

Джоселин, озадаченная и немного испуганная, переводила взгляд с короля на Аймера.

— Я… Я очень сожалею, миледи! — оправдывался Аймер. — Я сказал, что милорда нет дома, но не смог удержать его!

— Конечно, не смог! — прорычал Генри. — Я король и вправе входить туда, куда я захочу, даже в спальню твоей госпожи. Неужто ты боишься, что я изнасилую женщину на глазах ее сына?

Аймер залился пунцовой краской.

— Разумеется, нет, Ваше Величество, но входить сюда без позволения вы не имеете права.

— Все в порядке, Аймер! — поспешила прервать молодого воина Джоселин ради его же спасения. Чтобы не расплыться в улыбке, она до боли закусила губу. — Я доверяю королю и польщена тем, что он навестил нас. Ты можешь подождать за дверью, Аймер.

Аймер поклонился и нехотя покинул спальню.

Генри усмехнулся.

— Еще бы немного, и я убил бы этого вашего слугу!

— Слуги моего супруга весьма преданы ему, как вы имели возможность не раз убедиться в этом. Кроме того, сэр Аймер один из тех, кто был в той самой церкви в Нормандии.

Генри поежился и оглянулся на дверь с некоторой опаской. Он прекрасно помнил ту сожженную церковь.

Джоселин с гордостью показала ему малыша.

— Мы назвали его Роджером в память об отце милорда. Проснись, маленький! Настало время приветствовать своего короля.

Роджер сердито глянул на Генри. Король ответил ему не менее сердитым взглядом.

— Не слишком ли он маленький, мадам?

— Совсем нет! Он младше вашего Уильяма на шесть месяцев и потому кажется вам маленьким. Он здоровый мальчик и растет очень быстро.

— Мой сын родился в день, когда умер Юстас. Бывают же такие совпадения! Кстати, я особенно рад, что у меня первым родился мальчик. Элеонор рожала королю Франции только дочерей. Не означает ли это особую милость Господа к нашему браку с Элеонор, мадам, как вы думаете?

Джоселин улыбнулась. Генри был воистину упоен своими удачами, дьявол ли ему помогал в этом или Господь, неважно.

— Да, это хороший знак, Ваше Величество! Так говорят в народе.

— Приятно услышать это подтверждение от вас, мадам. Всем известно, что вы разбираетесь в приметах и суевериях.

— Не будем ворошить неприятное прошлое, сир.

— Да! Не будем! Тем более будущее наше так светло и прекрасно. Итак, ваш супруг еще не вернулся? — Генри внимательно оглядел спальню.

— Он остался побеседовать с Ричардом де Люси.

— Ах, де Люси! Хороший человек, хотя и служил Стефану. Но он достоин доверия, и я решил оставить его при себе в качестве советника.

Король принялся расхаживать по комнате, такой же полный энергии и непоседливый, каким он запомнился Джоселин по прошлым встречам. Она усадила маленького Роджера в креслице на колесиках, сооруженное Робертом для сына.

— Он и вправду признал меня? — неожиданно поинтересовался Генри.

У Джоселин возникла странная мысль, что он имеет в виду маленького Роджера. Несколько мгновений она пребывала в растерянности.

— Простите, сир, я не очень вас поняла. Генри насупил брови.

— Он действительно отмел прошлые обиды? Может ли он признать меня королем? Мы сражались долго и отчаянно и причинили друг другу много горя.

— Вы говорите о Роберте? — Джоселин вздохнула с облегчением. — Но он же дал клятву…

— Не слишком ли это просто? — Генри с сомнением покачал головой. — Всего лишь пара слов… и он уже мой слуга… Я скоро уезжаю в Нормандию и хотел бы иметь здесь человека, которому можно верить. Таковых в моем окружении почти нет.

— Вы слышали, что он сказал сегодня. Его слова не расходятся с делом.

— Да, таково общее мнение о нем… — Генри помолчал, словно раздумывая о чем-то. — Кстати, я решил возвратить ему кое-какие вещи… Его меч я передал одному из слуг, а вот этот предмет я хотел бы вручить самолично. Согласитесь ли вы принять его от меня?

Не дожидаясь ответа, Генри засунул руку под тунику и извлек оттуда нечто, завернутое в голубой шелк. Джоселин положила крошечный сверток себе на ладонь и ощутила его тяжесть.

Это был массивный золотой перстень с ониксом.

Когда Генри заговорил, голос его почему-то стал хриплым.

— Я слышал, что он принадлежал его отцу, сэру Роджеру де Ленгли. Ваш супруг не прочь получить его назад. Чтобы передать потом своему сыну, я так надеюсь.

У Джоселин мурашки пробежали по спине. Это был перстень, снятый Генри с пальца обгоревшего трупа — с руки мертвеца, которого Генри принял за де Ленгли.

— Да, сир. Мой муж обрадуется возвращению фамильного перстня.

— Как я уже сказал, мадам, мы с де Ленгли много причинили друг другу зла.

Джоселин трудно было поверить, что такой человек, как Генри Плантагенет, в чем-то раскаивается. Только бы он не пожалел о своем раскаянии позже.

— Я благодарна вам за перстень и за то, что вы сделали для нас после Тетбюри, а затем и в Уоллингфорде… Отец моего сына обязан вам жизнью.

Генри лукаво улыбнулся.

— До этого, мадам, я столько раз пытался его убить, и все неудачно. Кроме сожженной церкви — тут уж, простите, взыграл мой бешеный нрав, я слишком погорячился, — кроме этого досадного эпизода, нас связывают и другие малоприятные воспоминания. Я бы не хотел ими делиться с вами.

Дверь спальни распахнулась настежь, и на пороге появился де Ленгли. Все трое застыли в полной неподвижности. Только сердца их колотились учащенно.

И вдруг король расхохотался.

— Подобную сцену мы уже разыгрывали с вами, милорд. Правда, в несколько иных обстоятельствах, как я помню. Прошу вас, не надо так грозно смотреть на меня. Вашу жену я не соблазнял, и она меня также.

Роберт вздрогнул при этом намеке. Джоселин поспешила встать между мужчинами.

— Король прибыл, — объяснила она, — чтобы посмотреть на нашего сына и кое-что вернуть вам. Взгляните! Это ваш фамильный перстень.

Джоселин протянула ему драгоценную реликвию. Роберт покрутил перстень в пальцах.

— Я надеялся снять его с вашей мертвой руки, сир!

— А меня убеждали, что я снял его с пальца мертвого де Ленгли… Я рад, что ошибся, — добавил Генри мягко.

— Меня не так-то легко убить. Впрочем, как и вас, сир.